как простые глаза. Оно употребляет с успехом не только истинное, правдоподобное, возможное, но самое невозможное, которое представляет не совсем ясным образом для того, чтобы отдалить от ума противность, несооб-разность идей. Эпическое повествование начинается предложением предмета, за которым следует призывание; в предложении поэт дает понятие о том, что хочет воспеть, оно определяет единство предмета. Призывание музы или божества нужно поэту, который должен быть вдохновенным. Что значит стихотворное повествование? Оно есть про-тивуположность исторического, которое есть простое предложение истины в прозе натуральным, неискусственным слогом; оно есть пред¬ложение истин, смешанных с вымыслами и фикциями, языком искус¬ственным, со всею пышностию искусства и очарования. В поэтическом повествовании все искусственно: вещи, рассказ, слог и стихи.
Вещи в эпической поэме суть все, что принадлежит к действию, что для него необходимо, что его поддерживает и украшает. Они берутся из самой натуры: почерпаются или в том, что существует, или в том, что существовало прежде и известно по одной истории времен, мест и человеков, или в том, что может существовать, но никогда не суще¬ствовало и существовать не будет. Итак, эпическому поэту открыты три различных мира: мир существенный, мир исторический, мир возмож¬ный, вымышленный, идеальный. Итак, поэт имеет право пользоваться не одними вымыслами, он может почерпать и в существенном, которое тем самым нам приятнее, что оно к нам ближе и нам знакомее: суще¬ственное всегда одушевленнее вымышленного, которое тогда только имеет свое действие, когда является под видом существенности. Поэт украшает истину. Его дело не творить вновь, но изобретать свой план; потом в натуре искать материалов для построения по выдуманному им искусственному плану.
Эпический рассказ совершенно противен историческому. В послед¬нем все сохраняет свой натуральный порядок: в первом иногда начало бывает в середине, он может быть драматическим и тому подобное. Три формы для поэзии, говорит Аристотель: или поэт сам не показывается и заставляет действовать, или сам действует вместо своих актеров, то есть говорит и описывает, или и то и другое вместе, то есть, рассказы¬вая, выводит на сцену самих тех, о которых рассказывает.
Слог и стихи. Под ним разумеется самый механизм языка; состав, живость, гармония фразов; обороты; полнота стихов; выбор выражений, соединение приятное разнообразных звуков; искусственная подража¬тельная гармония. В них заключаются тайны и очарования слога. Поэт для каждого рода поэзии выбирает и особенный ему приличный род стихов; но слог должен возвышать стихи, которые суть не иное что, как его размер. Три рода слогов: простой, средний и высокий. Какой сте¬пени слога требует эпическая поэма? Эпопея есть повествование музы: следовательно, в ней говорит божество языком человеков; он должен быть возвышен, но понятен, ибо сие божество говорит с человеками: оно должно говорить с важностию и делать благородными самые мел¬кие вещи.
Гомер и Виргилий
Действие «Илиады» есть отмгценный Ахилл; из сего простого предмета Гомеров гений составил обширную, превосходную поэму. Он соединил в ней естественное с чудесным, соединил так, что они всегда одно состав¬ляют. Боги и герои его каждый имеет свой отличительный характер; каждого дела отмечены его характером, и все их действия ведут к одной, главной, единственной цели. Характеры героев Гомеровых отмечены вообще не противуположностью: все основаны на добродетели. Каж¬дый герой имеет свой заметный образ; иногда одним только оттенком разнствует от другого; примером порока Гомер не испортил самой добродетели, а сделал ее сходнее с натурою, но вообще он изображает добродетель. Самая Елена и сам похититель Парис имеют в себе нечто такое, что уменьшает к ним отвращение. Ненависть незнакома сердцу Гомера.
Всякое расположение поэмы хорошо или худо, правильно или неправильно, смотря по тому предмету, который автор для себя изби¬рает. Какой предмет эпической поэмы? Возбудить удивление читателя. Как? Соединением чудесного с героическим. Гомер представил героя великого самого по себе, великого по всемогущему покровительству богов; великого по своему превосходству перед другими героями: дела последних блистательны только в отсутствие Ахилла; он является и все помрачает.
Язык Гомеров почитается совершенным; таким признавала его вся Греция и Италия. Мы должны верить их свидетельству тем охотнее, что Гомеров язык, не будучи для нас так понятен, как для греков и рим¬лян, восхищает нас своею силою, несмотря на то что мы не уверены, так ли выговариваем слова, как должно, и что, следовательно, не можем быть судьями его приятности и гармонии. Язык Гомеров замечателен гением: сила, огонь, живописность, простота, приятность, гармония в высочайшей степени — вот его достоинства. «Илиада» есть обшир¬ное здание, украшенное фигурами возвышенными, благородными, величественными, веселыми, приятными, трогательными, нежными; чем больше его рассматриваешь, тем больше удивляешься великому, необъятному духу строителя.
Недостатки Гомера: некоторая излишняя болтливость в речах; некоторые сравнения, которые кажутся нам неблагородными; излиш¬ние подробности, неприличность и неблагородство в некоторых изо¬бражениях богов. Повторения Гомеровы не принимались древними за недостатки, а грубость и суровость нравов, им описанных, почерпнута в том времени, которое он изображал.
Стихи Гомеровы были петы по частям, из которых каждая была наименована по тому происшествию, которое в ней изображалось. Сии части назывались рапсодиями, а певцы — рапсодами. Пизистрат сое¬динил в одно сии разбросанные части; Аристотель пересмотрел их и исправил; наконец, Аристарх, учитель Птоломея Эвергета, выдал их в той исправности, в которой мы их теперь имеем.
Виргилий. Гомеровы поэмы суть произведение простой величествен¬ной природы. Читая Виргилия, вступаем в новый мир, замечаем обра¬зованность, вкус, великолепие, соединение дарований с просвещением; Виргилий воспользовался познаниями своего века: видишь человека, который беспрестанно исправляет, опасаясь критики знатоков. Гомер летит, без страха, несомый своим гением. Виргилий выбрал свой пред¬мет в отдаленном баснословном времени — и предмет, имеющий отно¬шение к римлянам. Выражения Гомера и Виргилия имеют в себе нечто божественное; что ж касается до расположения того и другого, то Гомер совершенно превосходит своего соперника. Гомер выбрал предмет про¬стой и извлек из него обширную поэму: ссора двух принцев за неволь¬ницу. Виргилий для достижения к цели своей должен заставить героя своего путешествовать; влюбляет его, заставляет сражаться и быть законодате¬лей, велит ему рассказывать прошедшее, сходить в ад; что ж, если бы ему надлежало из одного обстоятельства войны против Турна составить всю поэму — чудесное Виргилия не столь соединено с натуральным в «Энеиде», как чудесное Гомера в «Илиаде». Действие богов Виргилия холодно; в Гомере оно пламенно и сильно. Виргилий отвлекает вни¬мание читателя такими происшествиями, которые не имеют ника¬кого отношения к основанию Энеевой колонии; в Гомере все спешит к развязке. Нет никому нужды до прибытия Энеева в Италию. Чита¬тель желал бы, чтобы он остался в Карфагене. В Энеевом характере много холодности; он больше говорит, нежели действует; он должен был лишиться жены; поэт не умел натурально разлучить его с нею; искусство слишком заметно. Машина «Энеиды» не всегда действует свободно; иногда слишком заметен льстец в поэте. Игры в Сицилии не иное что, как вставка, которая кажется мне лишнею, ибо не приближает к развязке, — Юпитер ничего не делает в пользу Энея; он спит в поэме. Эней слишком много имеет преимуществ над Турном, он убивает его, а не побеждает. Вот главные недостатки Виргилия. Несмотря на них, он стоит наравне с Гомером. Гомер велик в расположении и в изобрете¬нии, в изображении, но в подробностях он иногда растянут и не всегда следует правилам вкуса. Виргилий вкусом и совершенством некоторых частей прикрыл недостатки целого; он лучше хотел не дойти, нежели перейти.
Томас: о Вольтеровой «Генриаде»7
Какая причина малого успеха эпической поэмы у французов: дух французского языка, или характер самих французов, или незрелость стихотворца, который хотел дать эпическую поэму Франции? Не думаю, чтобы сия причина заключалась в языке! Он может все изображать: Расин, Буало и Бюффон это доказали, одни своими стихами, другой своею прозою! Характер нации мог быть сильнейшим препятствием: общий вкус французов заставляет их искать в произведениях поэзии непосредственнейших удовольствий, соединенных теснее с их нуж¬дами; они предпочтительно привязаны к другому — поэзии, которая соединяет их в один общественный круг в театре, изображает страсти и нравы в большем действии. Эпическая поэзия отдаленнее от нас; все в ней выводит нас из сего круга общественной, обыкновенной жизни: и ее чудесность, и характеры, и картины, и самый ее слог; она слиш¬ком отводит нас от того, что мы всегда вокруг себя видим и находим. Вольтер покорствовал духу своего века: он нашел в своей молодости в обществе вкоренившиеся предрассудки против эпической поэмы. Он хотел согласить ее со своим веком и нациею, изгладив в ней всего то, что им было слишком чуждо: он почти ограничил себя простым ходом и тоном истории, он более изображал моральные вещи, нежели кра¬соты физические, он отдалил от себя простую натуру и думал угодить французским философическим головам аллегориею, которая слиш¬ком обнаруживает мораль, под нею сокрытую, и слишком мало дает действовать воображению, которое должно быть выводимо из обык¬новенного своего спокойствия сильными потрясениями, удивлением, страхом и прочим. Вольтер слишком скуп на подробности; он не дает разительного образа своим аллегорическим существам, образа, кото¬рый бы уверил воображение в существовании их. Без сего очарования живописи аллегорическое существо есть мертвое изображение суще¬ства живого. Употребив чудесное религии, Вольтер почти уничтожает его своим изображением: он больше привязывается к философическим и моральным идеям: небо и ад служат для него рамами, в которые вставлены исторические портреты. Везде находишь в нем больше исто¬рика, нежели эпического поэта; даже там, где он употребляет чудес¬ное. Но чудесное не должно быть только описываемо; оно должно быть изображаемо, представлено в картине; оно должно казаться истинным только от одной силы изображения, которое, овладев человеческим воображением, представляло бы ему новый мир со всеми чудесными существами, его населяющими. Без сего очарования поэт не увлечет за собою читателя. В эпической поэме находим еще род чудесного — чудесное характеров; я разумею наиболее главный характер, всему дающий движение. Он и все другие почерпается, конечно, из истории, но должен быть возвеличен и представлен в большем развитии и дея¬тельности; должен быть представлен в лучших положениях и формах. Вольтер и в сем случае больше историк. В нем не находим ни одного из сих положений, в которых открывается великий человек: его вто¬роклассные характеры суть портреты; один герой его в действии, но самое сие действие бледно и не представляет его во всем блеске вели¬ких качеств, данных ему историею.
Поэт, заставляя действовать свои лица, изображает так положения, самые их жесты, самые перемены их лица. Каждая потребность отли¬чает героя, отделяя его от толпы; сие искусство заменяет в эпическом поэте театральную пантомиму, их чувства тем соединяя со взорами, с движениями, с чертами лица; без
