не есть изменение натуры, но ее очищенность. Натура может сохранить всю силу свою и не быть отвратительною. Простота не есть грубость. Те сцены, в которых пьяные матросы или римские ремесленники перебраниваются между собою площадным языком, так же удалены от простой натуры, как и те, в которых римские полководцы говорят отборными словами нежности прекрасным королевам. В французских трагедиях, даже в самых лучших, иногда язык не имеет простоты и свободы; но это оттого, что их театральный язык совсем отличен от обыкновенного обществен¬ного; для выражения простой идеи должны они иногда употребить целую фразу, ибо слово, выражающее ту идею, неблагородно в поэзии, напротив, у греков, у англичан и немцев множество таких слов, которые употребляются в просторечии, но могут быть употреблены и в поэзии; это способствует выражаться простее, натуральнее, короче и не употре¬бляя вместо слов оборотов и целых фразов, которые очень растягивают стихи и лишают их надлежащей силы, энергии. Второе, это увеличи¬вает запас выражений стихотворных, который никогда не может быть довольно богатым для поэтического воображения.
§ 224. NB. Зрелище театральное, спектакль. Что такое театральное зрелище? Принадлежность действия, пышность его, наружность, кото¬рою оно производит впечатления на чувства. Трагедия есть картина, которой лица переменяют положение, но fond* остается всегда одина-кий. Так как лица должны быть главными, то они должны быть виднее на картине; и из лиц важнейшие также должны быть самыми видными; в этом необходимо нужно наблюдать гармонию, то есть необходимо нужно, чтобы все посторонние и только принадлежащие к главному дей¬ствию предметы составляли с ними нечто совершенное целое; не раз¬влекали внимания, не производили пестроты, а только были заметны в своем отношении к главным предметам, в своем участии в главном действии. Трагический поэт, которого главная цель есть трогать и при¬влекать, должен также действовать и на чувства, столько действовать, сколько нужно для произведения действа на сердце: первое подчинено
* Фон (фр.).
последнему и должно непременно от него зависеть. Театральное зре¬лище есть та часть трагедии, которая больше принадлежит чувствам, но оно необходимо соединено с тою частию, которая принадлежит уму и сердцу, и только в сем соединении может производить потребное впечат¬ление. Итак, театральное зрелище только тогда хорошо, когда согласно с театральным действием. Триумфальный въезд героя трогает, возвы-шает душу, посади на его место человека, не имеющего права сидеть на нем: ремесленника, земледельца, — триумф будет смешон и только что любопытен, а совсем не оставит никакого впечатления. Пышность и величество зрелища нужно для возбуждения внимания, оно приготов¬ляет сердце наполняться, но не наполняет его; оно может дополнить, усилить, укоренить впечатление, но не производить его; оно не должно развлекать внимание (и никогда не развлечет его, если будет прилично, в своем месте, ибо тогда не нужно будет отделять впечатлений сердца от впечатлений чувственных), но устремлять его на одну точку; оно есть второклассное достоинство трагика, но достоинство, ибо он должен дей¬ствовать на чувства и через них уже овладеть сердцем множества зри¬телей; поэт, употребляющий волшебство перспективы для усиливания впечатлений, делает их еще глубже, но поэт, употребляющий зрелище для наполнения, для занятия, ослабляет самое действие, ибо отвлекает от него внимание и устремляет его на посторонние, не принадлежащие действию предметы и, конечно, не способные никогда заменить его, ибо они сами по себе переменчивы, и одно впечатление изглаживает другим, не давая ему укрепиться. В «Аталии» зрелище необходимо, оно согласно с великостью действия. В «Фингале» оно лишнее, ибо в самую крити¬ческую минуту развлекает зрителя, который наполняется предметами, для него неинтересными и тем больше противными, что они заменяют впечатления сердца впечатлениями чувственными, которые никогда не должны занимать их места, а разве только их усиливать: до тех пор, пока воины дерутся на могиле Оскара, Фингал и Старн забыты; взоры зрителей следуют за ударами воинов, следовательно, влекут за собою и внимание; вот уж оно ослаблено, ибо разделено, — и это в самую реши-тельную минуту! Явная погрешность! Пышность зрелища не всякому сюжету прилична; в ином оно есть украшение, в другом — недостаток; если поэт (разумеется, хороший) не употребил его, то это значит, что он не мог его употребить: сюжет, так сказать, должен сам заключать в себе сию пышность; дело поэта — уметь ею воспользоваться. Зрелище должно быть в перспективе, а не в действии; в неподвижности, а не в движении, иначе весь обман расстроится: например, в «Аталии» левиты являются только в толпе и с оружием — что ж, если бы их заставили сражаться на сцене, главные актеры были бы забыты и сверх того самое действие потеряло бы свою возвышенность, ибо воображение осталось бы неудовлетворенным. Видя воинов на сцене, воображаешь то, что они могут сделать, и обыкновенно существенность не может отвечать вооб¬ражению; для этого-то развязки «Ифигении» и «Меропы» — в рассказе, ибо то, что рассказ представляет воображению, никогда не могло бы быть произведено удачно в действии. Все лучшие театральные зрелища представлены в перспективе, а не в действии: действуют одни только главные, немногие лица, те, которые возбуждают весь интерес драма¬тический. Явление духов и привидений прилично только немногим сюжетам. Дух может быть видим для всех зрителей только тогда, когда его явление согласно с общим мнением того века, который представля¬ется на сцене. Привидения, производимые угрызениями совести, будут смешны, если будут представлены очевидными. Я хочу быть занят одним преступником: мое воображение гораздо сильнее будет поражено тем, что ему кажется, нежели мои взоры; следовательно, и положение его будет для меня тем ужаснее, чем будет таинственнее!
§ 225. NB. Могутли быть роды трагедий? Цель трагического искусства есть возбуждать или жалость, или ужас, или и то и другое вместе. Каждая трагедия больше или меньше приближается к сей цели, следовательно, каждая трагедия составляет сама по себе свой род; но, мне кажется, не может быть трагедий ни мрачных, ни ужасных, ни величественных, ни нежных — все это может находиться в большем или меньшем соедине¬нии. Страсти суть пружина трагедии, жалость и ужас — ее цель; какие бы средства ни употреблял поэт, если он к ней достигнул, они хороши; всякий выбирает те, которые кажутся для него действительнейшими и которые приличнее его гению. Мрачного рода трагедий быть не может. Мрачность есть только средство поэта. Она состоит в выборе такого предмета и соединении с ним такого зрелища, которые наполняют душу мрачными представлениями, и сею мрачностью приготовляет он ее к тем сильным чувствам, которые всякая трагедия производить должна; сия мрачность сама по себе, не будучи соединена с трогательностью, не будет приятна, следовательно, и прилична трагедии, которой все впечатления, ужасные и горестные, должны быть соединены с удовольствием! Чувства ужаса, производимого страшными предметами, поражают только вооб¬ражение, не доходят до сердца или его стесняют: гробницы, развалины на театре не могут иметь того действия, которое они производят в суще¬ственности; обман никогда не бывает так силен, чтобы душа зрителя, видя подделанную могилу или раскрашенные руины, могла предаться меланхолическим идеям, которые всегда возбуждаются сими истинными предметами. Следовательно, сии предметы на сцене хороши не сами по себе, а в своем соединении с главным действием, которое, производя обман, и их делает обманчивыми. Юлия в гробнице не потому приводит в ужас, что она в гробнице, но потому, что Ромео над нею терзается: сие чувство горести любовника только усиливается мрачностью предметов, которые располагают сердце им наполниться; и так всегда чувства и впечатления сердечные должны одерживать верх над впечатлениями просто чувственными на сцене.
§ 226. NB. Пантомима зависит не от поэта, но от актера: его дело — выражать чувства словами; дело актера — произносить сии слова вразумительным образом, приличным тому чувству, которое они изо¬бражают, и соединять с выражением нужные движения тела. В словах должна быть заключена и пантомима. Поэт никогда не должен выра¬жаться молчанием; он открывает дорогу актеру. Пантомима принадле-жит не к драматическому, а к мимическому искусству, хотя поэт всегда должен иметь перед собою театральную перспективу.
§ 227. NB. На что акты? Акты суть промежутки действия, проме¬жутки, в которые или внимание отдыхает, или происходит то, что не может происходить на сцене, а должно непременно произойти по плану трагедии. Установлено пять актов не потому, чтобы число пять заклю¬чало в себе что-нибудь особенное, но потому, что доказано опытом, что в продолжение пяти известного продолжения актов внимание может быть напрягаемо без усталости, но что большее количество актов будет для него тягостно, а меньшее неудовлетворительно. Страсти требуют развития: если могут быть представлены во всей полноте своей, без вся¬кого недостатка, в продолжение трех актов, то поэт пускай не следует сему общему правилу, по которому меньше пяти актов трагедия иметь не может; надобно только избежать излишества и в малом, и в вели¬ком; надобно, чтобы внимание было удовлетворено, не будучи утомлен¬ным. Вот в чем состоит искусство. Остановки ж или промежутки между актами кажутся мне необходимыми и нимало не делают хода трагедии медленным; напротив, я думаю, что они придают ему больше быстроты, потому что внимание, отдохнув, усиливается; любопытство, остановлен¬ное на время, воспламеняется самою остановкою, и воображение под¬стрекается ожиданием: наслаждения, получаемые не вдруг, приятнее!
Письмо к д’Аламберу о театре35
§ 228. Вопросы, которые надобно решить, говоря о театре: полезны или вредны театральные зрелища сами по себе? Могут ли они согла¬шаться с неиспорченностию нравов, с важностию республиканцев?
Могут ли существовать в маленьком городе? Честное ли звание актера? Могут ли быть хорошего поведения актрисы? Могут ли их удерживать в узде закона? И могут ли быть сохраняемы сии законы?
§ 229. Вопрос, какое влияние имеет театр на человека, еще не разре¬шен, ибо об нем говорят с пристрастием либо духовные, либо светские люди, каждый больше думает о собственной выгоде и судит в отноше¬нии к самому себе.
§ 230. При первом взгляде на театр скажешь, что он есть забава; и если правда, что забавы нужны человеку, то не меньше правда и то, что ему нужны одни полезные забавы; всякая бесполезная есть зло для такого творения, которого жизнь так коротка и время так дорого.
§ 231. NB. Жизнь человеческая есть действие, телесное или умствен¬ное. Сон есть успокоение тела после действия; отдых, беспечность есть успокоение души после действия. Действовать — значит напрягать свои силы, телесные или умственные, стараться к чему-нибудь достиг¬нуть, иметь перед глазами какой-нибудь предмет и к нему стремиться: какое бы ни было действие, все оно имеет цель; минута, в которую достигнешь или на время перестанешь стремиться к цели, есть минута отдохновения. Труд есть забота, отдых есть беззаботность; труд, имея
