искусство произвело сие сношение и скрыло беспорядок. Такого рода отступлений не найдешь в псалмах; певец не имеет вдали своих картин, он все находит в своем чувстве и в своем положении. Переходы его от предмета к предмету, от чувства к чувству быстры, иногда не приготовлены, но все сии предметы и все чувства, несоединимые между собою искусственною связью, соединены своею натурою. Иногда поэт изображает одно чувство, вдруг переходит к дру¬гому, вдруг опять возвращается к прежнему, следуя движениям своего сердца, от чего сии переходы, если и кажутся иногда беспорядоч-ными, никогда не могут казаться принужденными, ибо они в натуре, ибо энтузиазм св.(ященных) поэтов не есть энтузиазм притворный и искусственный, а верх натуры. Этот беспорядок может заключаться и в самом слоге евреев, который был слишком отрывист, потому что в языке их недоставало частей речи, связывающих слова и фразы, от чего каждая фраза должна была представляться отдельно; также они были небогаты словами, особливо отвлеченными, изображающими оттенки идей, средние идеи, синонимы. Итак в гимнах еврейских нет связи искусственной, а есть одна натуральная, заключающаяся не в порядке, не в постепенности, не в переходах, а в аналогии чувств и мыслей, кото¬рые льются не одна из другой, а все выходят из одного и того же корня. Например: La voie de mon Dieu est pure; sa parole est comme Гог rassine au feu: il protege ceux qui esperent en lui. Y a-t-il un autre Dieu que le Sei-gneur? Un autre Dieu que notre Dieu? II a ceint mes reins de sa puissance! il a purifie mes seuils*. Или: Vous avez elargi ma route devant moi et mes
Бог! — Непорочен путь Его, чисто слово Господа; щит Он для всех, уповаю¬щих на Него. // Ибо кто Бог, кроме Господа, и кто защита, кроме Бога нашего? // Бог препоясывает меня силою и устрояет мне верный путь (Пс 17: 31—33).
pas n’ont point ete affaiblis. Je poursuivrai mes ennemis, je me saisirai d’eux et ne les quitterai pas qu’ils rVaient surmonte* 37. Что фраза, то отдельная мысль! Связи нет, но согласие и аналогия видны.
Почти все выражения псалмов фигуральны: почти всякая мысль, так сказать, имеет видимый образ. Несмотря на то, все просто, ибо и натурально, и непринужденно: простота исчезает от усилия.
Беспорядок и неискусственность хода в еврейских гимнах показы¬вает то, что их поэзия не имела совсем правил, а если и имела, то одни необходимые, главные, первородные, единственно те только, которые соглашали с ее инструментальною музыкою: меру, каданс. Искусство производит целость, а натура одни только части: в псалмах натура явля¬ется во всей своей неискусственной возвышенности и простоте.
гимны древних и новых народов, общее различие между ими
Гимны суть песни, внушенные восторгом и имеющие предметом Божество; они суть самый возвышенный род лирической поэзии. Чем выше понятие о Божестве, чем оно чище и яснее, тем и самая поэзия гимнов возвышеннее. Человек может быть в различных положениях относительно к Божеству: иногда он изумлен картиною творения и возносится духом к Творцу; душа его наполнена восторгом, чувства его и выражения сильны, картины пышны и величественны. Иногда он поражен могуществом Бога; иногда его благостью, иногда напол¬нен надеждою на его Провидение; иногда сладостным ощущением его вездесущности; иногда оживает благодарность к своему благотвори¬телю: все сии ощущения души, различные родом и силою, но имею¬щие источником один и тот же предмет, принадлежат к священным песням, или гимнам. Религия имеет неоспоримо сильное влияние на сей род поэзии, потому что поэт из нее почерпает свои мысли, чувства и картины; следовательно, чем возвышеннее и чище сама религия, тем возвышеннее и чище поэзия гимнов. Не говоря о красоте стихов и даровании поэтов, можно смело сказать, что гимны греков и римлян должны уступить в высокости гимнам евреев и новейших стихотвор¬цев, особливо немцев, которые имеют в сем роде превосходных писа¬телей, истинно вдохновенных. Певцы их были отовсюду окружены Божеством; повсюду встречали следы его. Вечная минута его жизни напоминала им о таком Боге, которого качества были всемогущество,
* Ты расширяешь шаг мой подо мною, и не колеблются ноги мои. // Я пресле¬дую врагов моих и настигаю их, и не возвращаюсь, доколе не истреблю их (Пс 17: 37—38).
бесконечная благость, неограниченность, благодеяние и чудеса; но сие Божество было соединено с ними своею милостью и отделено от них своим существом непостигаемым и неограниченным; они видели его в одних только великих действиях; но оно само сокрывалось от них в непроницаемом мраке таинственности: одним словом, идея Божества должна была возбуждать в них все чувства любви и изумления. Такое влияние должна иметь и христианская религия на гимны новейших стихотворцев с тою только разницею, что производимые ею чувства спокойнее и нежнее и больше возбуждают любовь и благодарность, нежели восторг и пламень, которыми наполнены псалмы и некоторые пророчества: причина ощутительна; в Ветхом Завете больше обнару¬живается всемогущество Бога, а в Новом больше его любовь и милосер¬дие. К сим божественным гимнам должно присовокупить и те, которые не почерпнуты из религии и внушены стихотворцу рассматриванием Божеских качеств, основаны на собственных его понятиях о Божестве, а не на догматах христианства, почерпнуты из естественной религии, но не противных откровению: сии гимны можно бы было назвать фило¬софическими. Во всех гимнах и еврейских, и новейших певцов идеи о Божестве чрезмерно возвышенны и, следовательно, весьма отличны от лирической поэзии; напротив, гимны греков уступают и тем и другим если не в превосходстве поэзии, то в превосходстве ее предмета, ибо их понятия о Божестве были несравненно ниже понятий евреев и их стихотворцев. В греческих гимнах больше исторического, поэт пишет картину, воспевает некоторые дела своего бога, он говорит одному воображению, которое иногда поражает, иногда веселит, одним сло¬вом, в гимнах гр.(еческих) поэтов надобно искать разнообразия, кар¬тин приятных или пышных, живости и сладости стихотворного языка; в Еврейских истинной лирической высокости, восторга, вдохновения и жаркого чувства, а в новейших такого же восторга, только менее быстрого и больше успокоенного размышления, больше мыслей, нежели чувств. Положение певца имеет много влияния на красоту его песней. Гимны евреев и греков были петы при торжествах и жертво¬приношениях, и, конечно, некоторые из них могли быть сочинены на месте, особливо еврейские, в которых незаметно никакого приго¬товления; все сии местные обстоятельства имели влияние и на самого поэта: он должен был к ним применяться; надобно вспомнить и то, что музыка и пение были неразлучны с поэзиею. Сколько поэзии! Напро¬тив, нынче лирик сочиняет свои гимны, он думает, и восторг его есть плод размышления. Он производит его сам, а не приобретает внезапно. Прежде гимны принадлежали к Богослужению, теперь они не иное что, как излияние чувства поэта, желающего ими долее насладиться и пере-дающего их другим. Между новейшими народами немцы обогатили поэзию лучшими гимнами. Их поэты наполнены истинным энтузиаз¬мом. Клопшток и Крамер напоминают о певцах еврейских. Лучшими французскими гимнами и вместе лучшими их лирическими произве¬дениями можно назвать хоры в Расиновых трагедиях Афалин и Эсфири, в которых поэт умеет сохранить дух еврейских певцов, в сих хорах найдете вы силу выражений, разнообразие оборотов, картин и разме¬ров, которые все приличны материи, язык превосходный, гармонию совершенную — одним словом, сии хоры могут служить образцом под¬ражания псалмам, которым больше должно подражать, то есть пользо¬ваться их отдельными красотами (выражениями, картинами и пр.), а не переводить их в целом, ибо они непременно потеряют в переводе свою красоту, которая много зависит от расположения слов, простого и неискусственного, и которого невозможно сохранить в наших стихах, требующих периодов и большей связи между отдельными фразами. Отрывистый слог производит вообще несносную сухость. Англичане имеют больше лирической силы и возвышенности, нежели французы, но их энтузиазм слабее энтузиазма немцев, и вообще их лирические песни больше величественны и громки, нежели пламенны и напол¬нены чувством.
Псалмы и пророчества
Глава 38—41 Иова и 103 псалм Давыда заключают в себе изображе¬ние творения, но они различествуют между собою тем, что сей предмет представлен в них с разных сторон. В главах Иова сам Творец обнару¬живает свое творческое могущество и великость своих творений для уничтожения человеческой гордости.
В псалме певец, восхищенный красотою мироздания, славит Созда¬теля в то самое время, когда изображает его творения. В первом черты сильные и некоторые изображения подробнее, именно изобр.(ажения) коня, бегемота, Левиафана. Это и натурально здесь. Для помрачения человека выставляются другие творения, которые должны быть изо¬бражены сильно и со всех сторон представлены. В псалме Давыдовом, напротив, главная идея — Бог, следовательно, все другие предметы должны быть представлены только в отношении к сей идее, быстрыми, общими, но яркими чертами: если бы стихотворец занялся подробным изображением какого-нибудь одного предмета, то он бы слишком отда¬лился от своего главного, который не должно было никак терять из виду.
Содержание всего 5 гимна, закл.(юченное) в 38—41 главах Иова, есть следующее: «Безумный человек! ты ропщешь на Творца! Взгляни на творение и вспомни, что ты пред Создателем сего бесчисленного мно¬жества чудес, и усмирись». Сей гимн весь состоит в описаниях больше или меньше подробных; все сильны и стихотворны, и с сей стороны они отличаются от Давыдовых, в которых больше приятности и чувства. В 103 Псалме больше целости, а 38—41 главы Иова не кончены, как мне кажется; они могут быть отрывком какой-нибудь обширнейшей поэмы, это тем вероятнее, что книги Иова почитаются древнейшими из всех книг.
Давыд описывает природу резкими чертами, быстрыми, краткими, но разительными.
Сочинитель Иова больше входит в подробности. Первый имеет в виду могущество Бога, удивление, смешанное с благодарностью, есть главное чувство его. Последний имеет в виду ничтожность человека, ему противуполагает он силу Творца и изображением сей неогран, (иченной) силы затмевает человека. Первый, изображая натуру, зани¬мается одним Богом. Последний, имея в виду человека, занимается одною натурою. Первый быстро переходит от одной картины к другой; последний останавливается над некоторыми, и вообще подробнее в своих описаниях. Первый пишет приятные и величественные картины; последний выражается сильнейшими чертами; не имеет такой целости, но сильнее и разительнее по частям. Первый возбуждает в душе одно чувство, полное и ясное. Последний представляет обширную цепь кар¬тин, которые следуют одна за другою и попеременно поражают вооб¬ражение. Первый представляет одну картину, в которой все на месте и в порядке. Последний представляет множество картин одинакого рода, не составляющих, однако, такого совершенного целого.
Давыдовы мысли величественны, но выражения его просты. В Иове выражения сильнее самых мыслей и обороты живее; иногда он упо¬требляет самое низкое слово кстати, и оно составляет в
