на благород¬ное чувство собственного достоинства; кому не довольно утешительной хвалы немногих, но просвещенных судей — необходимой потому, что человеческая слабость требует подпоры, — кто сими двумя щитами не может отразить оскорблений зависти и клеветы; для кого все равно, производить хорошее или худое, лишь бы похитить успех, — тот дол¬жен отказаться от мнимых своих прав на славу! Он будет торжествовать благодаря невежеству и легкомыслию, но торжество его не оставит и признака следов; никогда не достигнет он благородной цели писа¬теля — пользы, распространения идей, благодетельных для человече¬ства, наслаждений, совершенствующих душу.
Еще одно слово, друг мой, и замолчу. Приятель наш, когда не оши¬баюсь, согласен со мною в понятиях о славе; надеюсь, что он не унизит себя исканием награды недостойной; но, может быть, и другие награды похитит у него судьба! Но, может быть, назначено ему ограничить себя одним собою, и будущее не озарено для него никаким счастливым, ника¬ким подкрепляющим ожиданием; тогда, мой друг (и если я отгадал, то сожалею о нем в глубине души; желал бы подать ему руку, но хилая, трепещущая рука старца не может служить подпорою: недолго пробуду на земле, и дружба наша была бы одним печальным приготовлением к разлуке!), тогда пусть ищет замены в собственной деятельности, в том удовольствии, которое неразлучно с любовью к прекрасному, с трудами ума, с работами воображения; в той неотъемлемой награде, которая вопреки самой несправедливости людей, вопреки зависти и клевете заключена во внутреннем спокойном уверении, что исполняешь свою должность как человек, совершенствуя свою натуру как гражданин, тру¬дясь с намерением (иногда мечтательным, всегда благородным) при¬носить отечеству пользу, большую или малую, смотря по обширности дарований. Мечта потомства — может ли она служить прибежищем при недостатке наград ближайших и более драгоценных, не знаю! — мечта потомства пускай, хотя в отдалении, пред ним блистает. По крайней мере (говорю убежденный моим сердцем) в минуту прекращения бытия, тогда, когда ничего, кроме прискорбия о прошедшем, не остается для человека, когда он чувствует, что всему конец, но силится еще удер¬жать летящую жизнь, — мечта потомства должна быть прибежищем утешительным: она воспламеняет угасающую душу его, удалив от нее страшную мысль небытия, и в мире, который он покидает, представ¬ляя очам его не гроб — печальный признак его ничтожества, но памят¬ник — неизгладимый след его жизни. В минуту решительной борьбы он полон надеждою на прошедшее, как некогда надеждою на будущее: одна неприметно сменяет другую и нечувствительно, забывшись, еще наслаждаясь некоторым образом жизнью, которая вся заключена для него в одних воспоминаниях, им оставляемых, с отрадою переходит он в усыпительные объятия смерти».
Стародум перестал говорить — я не отвечал ни слова, и мог ли отвечать? — мы расстались. Еще растроганный его красноречием, я сел писать к тебе письмо и даю обещание самому себе — всякий раз, когда невольная унылость во мне поселится, когда почувствую нужду в под¬поре, идти к Стародуму: душа старика еще пылает!
НОВАЯ КНИГА: УЧИЛИЩЕ БЕДНЫХ, СОЧИНЕНИЕ ГОСПОЖИ ЛЕ ПРЕНС ДЕ БОМОН
Перевод с французского Настасьи Плещеевой. 2 части. В типографии Платона Бекетова
Издатель «Вестника» почитает за долг свой сказать несколько слов об этой книге, по многим отношениям весьма полезной.
В России, со времени размножения школ, средства просвещения сделались общими — купцы, ремесленники, даже простые земле¬дельцы начинают учиться, читают, следовательно, образуются. Про¬свещение — что бы ни говорили о нем суровые люди, которые судят о вещах по одному только их злоупотреблению — необходимо для человека во всяком состоянии, и может быть благодетельно в самой хижине земледельца. Я разумею под именем просвещения приоб¬ретение настоящего понятия о жизни, знание лучших и удобнейших средств ею пользоваться, усовершенствование бытия своего, физиче¬ского и морального. Человек, в каком бы тесном кругу ни заключила его судьба, имеет ум, требующий занятия, удовольствия, образова¬ния, следовательно, могущий быть просвещенным, более или менее. Не говоря о тех классах людей, которым потому именно необходимо просвещение, что они выше других состоянием (следовательно, должны быть — и образованностью), скажем, что люди низкие — ремесленники, земледельцы — должны быть до некоторой степени образованы. Мы видим их провождающих дни свои во труде и заботах: сохранить телес¬ную жизнь свою, не умереть с голоду, иметь угол, не быть нагим — вот цель, для которой почитает себя созданным бедный работник. Будем ли с ним согласны? Скажем ли, что понятия благородные и наслаждения более достойные человека принадлежат только тем, которых судьба наградила некоторым достатком? Конечно, ремесленник и земледелец, утомленные тяжкою работою, имеют мало времени думать; обыкно¬венно свободные минуты их посвящены или бездейственному отдыху, или удовольствию шумному. Но просвещение простого ремесленника или земледельца, которых вся деятельность ограничена грубою рабо¬тою в тесном кругу их семейства, не должно почитать ни многосложным, ни многообъемлющим; простые понятия чистой морали, весьма необ¬ширные, но вообще для каждого человека необходимые; знакомство с некоторыми приятными чувствами, которые, трогая сердце и оставляя в нем следы неизгладимые, делают его добрее и чище; точнейшее све¬дение о тех вещах, которые принадлежат к особенному званию каж¬дого — напр.(имер) для ремесленника о его ремесле, для земледельца о земледелии — вот просвещение людей, простых и ограниченных. Смотря на грубые занятия их, на шумные, часто отвратительные и вредные их удовольствия, осмелимся ли сказать, что натура, беспри¬страстная благотворительница всех тварей своих, навсегда отказала им в наслаждениях благородных? Но разве не имеют они собственного своего счастия? — спросите вы. Конечно, имеют. Но сии люди, которые довольствуются счастием грубым, ужели неспособны постигать счастия высшего? Ремесленник, который находит удовольствие свое в пьянстве, именно от того, что лучшее удовольствие неизвестно ему, ужели осуж¬ден навсегда сохранить сие несчастное, погибельное для него неве¬жество? И может ли быть такое состояние в обществе человеческом, в котором бы человек, существо умное и способное совершенствоваться, ничем иным не должен был отличаться от грубого скота, кроме образа?
Какого же просвещения требую для простолюдинов? Ограни¬ченного, приличного их скромному жребию просвещения, которое научило бы их наслаждаться жизнию в том самом кругу, в котором помещены они судьбою, и наслаждаться достойным человечества обра¬зом! Следовательно, не учености! И нужно ли земледельцу занимать себя предметами, слишком для него отдаленными, украшающими рассудок, привлекательными для любопытства, но вообще не прино¬сящими никакой существенной пользы? Излишество для него вредно! Занятия глубокомысленного ума требуют свободы и праздности: они отвлекли бы его, а может быть, и навсегда отвратили бы от главных, соединенных с его званием упражнений; желаю, напротив, чтобы он, по мере распространения понятий своих, более и более привязывался к своему жребию, научался понимать его преимущества, ими наслаж¬даться или сносить несчастия, необходимо с ними соединенные: про¬свещение должно убедить его, что он может быть счастлив, может быть человеком во всех состояниях. Нет, не желаю для него учености! но знаю, что некоторые истины, некоторые чувства для него не могут быть чужды. Всякий земледелец, всякий ремесленник может возноситься душою к Божеству, не так как умствующий метафизик, но так как бла¬годарный сын природы, знакомый с благодеяниями своего Создателя, в простоте сердца, неиспорченного и мирного. Великолепие натуры закрыто ли для его взоров? Ему недостает одного внимания! Хочу, чтобы он не лишен был наслаждений сердца, удовольствий ума; хочу, чтобы не предпочитал им, или, за недостатком их, не был принужден искать чувственных забав, убийственных для души и умерщвляющих самоё телесное здоровье. Скажите, такое просвещение противно ли состоянию ремесленника, земледельца и им подобных?
В России, с заведением^з^нъгх и сельских школ, открыта к нему дорога для всякого простолюдина! Русские купцы, мещане, ремесленники — не говорю о земледельцах, которых судьба зависит от помещиков — учат детей читать и писать. Круг воспитания их самый ограниченный. Спрашиваю, однако: какую истинную пользу может им принести такое воспитание? Много ли, например, имеем таких книг, которые были бы для них прямо полезны? Вышед из училища, они принуждены или отказаться от чтения, или обременять свою голову понятиями, для них ненужными, нередко весьма вредными. Напр.(имер), какую пищу най¬дет простолюдин в истории, представляющей ему такие происшествия, в которых ему несвойственно принимать участия? Романы, привлека¬тельные для светского человека, именно потому, что он находит в них ту самую сцену, на которой и сам играет какую-нибудь роль, знакомят простолюдина с людьми, отдаленными от него званием, обычаями, образованностию; воображение переносит его в такой мир, из которого навсегда он исключен судьбою; невольно делает сравнение он между собою и мечтательными героями романов, и, может быть, научается не уважать самого себя в ограниченном своем состоянии. То же почти можно сказать и о других книгах, которые или писаны языком слишком высоким для людей, привыкших выражаться просто, или рассуждают о предметах им чуждых. Словом, мы не имеем еще полезных для просто¬людина книг, и вероятно, что еще долго не будем иметь их. Много ли найдется писателей, которые захотели бы жертвовать талантом своим такому кругу людей, которых одобрение не может быть удовлетвори¬тельно для авторского самолюбия? Но быть полезным, конечно, бла-городнее, нежели быть славным; и человек с дарованием, который захочет посвятить несколько лет жизни своей единственно тому, чтоб языком простым и понятным проповедовать счастие в хижинах зем¬ледельца, в обителях нищеты и невежества, чтоб разбудить в простых и грубых сердцах благородные чувства и познакомить их с наслажде¬ниями истинными: такой человек, без сомнения, не приобретет имени писателя славного — ибо он рождается только в кругу образованного света — но он найдет награду во внутреннем убеждении своего сердца, которое скажет ему: ты был полезен! ты бескорыстный благотворитель бедных! они воздадут тебе не громкими рукоплесканиями, но собствен¬ным своим счастием, к которому дорога указана им тобою.
Библиотека поселян, ремесленников и им подобных не может быть многочисленна. Желаю, чтобы она составлена была из таких книг, кото¬рые, не отвлекая их от ограниченного их состояния, напротив, всегда устремляя на него мысли их, — открывали им способ находить в нем счастье, им возможное. Самыми необходимыми почитаю следующие: 1) Катехизис морали — предложенный просто, без всякого витийства, объясняемой примерами — но примерами, взятыми из жизни тех людей, для которых она предлагаема, — и что всего важнее, основан¬ной на правилах священного христианского учения; 2) Общие понятия о натуре, о главных ее законах, о некоторых явлениях небесных — совершен¬ное невежество в этом отношении бывает причиною многих смешных и даже вредных предрассудков; 3) Энциклопедия ремесленников и зем¬ледельцев — в этой книге была бы предложена, ясно и кратко, теория земледелия и всех ремесл, т. е. все главные и нужные ремесленнику и земледельцу для
