И убирает весь дом, третий трет посуду; Ты сам везде суешься, обегаешь всюду, Кричишь, беспокоишься, боясь, чтоб не встретил Глаз гостев малейший сор, чтоб не приметил Малейшу нечистоту; а ты же не тщишься Поберечь младенцев глаз, ему не стыдишься Открыть твою срамоту. Гостя ближе дети, Болыиу бережь ты для них должен бы имети.

Представленные примеры показывают вам в Кантемире превосход¬ного философа-моралиста; мысли его ясны, он выражает их сильно и с живостию стихотворца. Остается представить несколько примеров его искусства в описаниях и в изображении характеров. Филарет и Евгений разговаривают о благородстве (II сатира)15. Евгений, досадуя на фор¬туну, которая благоприятствует Туллию, Трифону и Дамону, имеющим незнатное происхождение, исчисляет достоинства своих предков и в заключение описывает славу своего покойного родителя:

Знатны уж предки мои были в царство Ольги И с тех времен по сих пор в углу не сидели, Государства лучшими чинами владели. Рассмотри гербовники, грамот виды разны, Книгу родословную, записки приказны;

С прадедова прадеда, чтоб начать поближе, Думного, наместника никто не был ниже; Искусны в мире, в войне рассудно и смело Вершили ружьем, умом не одно те дело. Взгляни на пространные стены нашей залы, Увидишь, как рвали строй, как ломали валы; В суде чисты руки их; помнит челобитчик Милость их, и помнит злу остуду обидчик. А батюшка уж всем верх; как его не стало, Государства правое плечо с ним отпало. Как батюшка выедет, всяк долой с дороги И, шапочку сняв, ему головою в ноги; Всегда за ним выборна таскалася свита, Что ни день рано с утра крестова набита Теми, которых теперь народ почитает И от которых наш брат милость ожидает. Сколько раз, не смея те приступить к нам сами, Дворецкому кланялись с полными руками? И когда батюшка к ним промолвит хоть слово, Заторопев, онемев, слезы у инова Текли из глаз с радости, иной, неспокоен, Всем наскучил, хвастая, что был он достоен С временщиком говорить, и весь веселился Дом его, как бы им клад богатый явился. Сам уж суди, как легко мне должно казаться, Столь славны предки имев, забытым остаться? Последним видеть себя, куды глаз ни вскину?

Стихотворец выводит на сцену глупца, надутого знатностью, но не трудится описывать его характер, ибо он сам обнаруживает себя своими забавными рассуждениями. Какие преимущества знатного вельможи наиболее прельщают его душу? Он сказал только мимоходом о том, что его предки были:

Искусны в мире, в войне…

Но батюшка его всем верх; с ним отпало правое плечо государства^. Бывало, когда выедет, всякий бежит долой с дороги; его дворецкому кланя¬лись в пояс; его слово делало счастливым на неделю того, кто удостаивался его услышать. Нужно ли после всего этого стихотворцу сказывать своим читателям, что Евгений его есть суетный глупец, не имеющий поня¬тия о прямом благородстве? Далее, Филарет описывает смешной образ жизни Евгения в противоположность великим делам его предков:

Потрись на оселку, друг, покажи в чем славу

Крови собой и твою жалобу быть праву.

Пел петух, встала заря, лучи осветили

Солнца верхи гор: тогда войско выводили

На поле предки твои, а ты под парчою,

Углублен мягко в пуху телом и душою,

Грозно сопешь; когда дня пробегут две доли.

Зевнешь, растворишь глаза, выспишься до воли,

Тянешься уж час, другой, нежишься, ожидая

Пойла, что шлет Индия иль везут с Китая,

Из постели к зеркалу одним спрыгнешь скоком:

Там уж в попечении и труде глубоком,

Женских достойную плеч завеску на спину

Вскинув, волос с волосом прибираешь к чину,

Часть их над лоским лбом торчать будут сановиты,

По румяным часть щекам, в колечки завиты,

Свободно станут играть, часть уйдет за темя

В мешок. Дивится тому строению племя

Тебе подобных; ты сам, новый Нарцисс, жадно

Глотаешь очьми себя, нога жмется складно

В тесном башмаке твоя, пот со слуг валится,

В две мозоли и тебе краса становится;

Избит пол, и под башмак стерто много мелу.

Деревню взденешь потом на себя ты целу.

Не столько стоит народ римлянов пристойно

Основать, как выбрать цвет и парчу и стройно

Сшить кафтан по правилам щегольства и моды;

Пора, место и твои рассмотрены годы,

Чтоб летам сходен был цвет, чтоб тебе в образу

Нежну зелен в городе не досажал глазу,

Чтоб бархат не отягчал в летню пору тело,

Чтоб тафта не хвастала среди зимы смело:

Но знал бы всяк свой предел, право и законы,

Как искусные попы всякого дни звоны.

Вот изображение военачальника:

Много вышних требует свойств чин воеводы, И много разных искусств: и вход, и исходы, И место годно к бою видит одним взглядом: Лишней безопасности не опоен ядом, Остр, проницает врагов тайные советы, Временно предупреждать удобен наветы,

О обильности в своем таборе печется

Неусыпно, и любовь ему предпочтется

Войска, и не будет за страх ненавидим;

Отцом невинный народ зовет, не обидим

Его жадностью; врагам одним лишь ужасен:

Тихим нравом, и умом, и храбростью красен;

Не спешит дело начать, начав, производит

Смело и скоро; не столь бегло перун сходит,

Страшно гремя. В счастии умерен быть знает,

Терпелив в нужде, в бедстве тверд, не унывает.

Ты тех добродетелей, тех чуть имя знаний

Слыхал ли? Самых числу дивишься ты званий;

И в один всех мозг вместить смертных столь мнишь трудно,

Сколь дворецкому не красть иль судье жить скудно.

Следующее описание безрассудной заботливости некоторых стари¬ков весьма забавно:

Видел я столетнего старика в постели,

В котором лета весь вид человека съели,

И на труп больше похож; на бороду плюет,

Однако ж дряхлой рукой и в очках рисует.

Что такое? Ведь не гроб, что бы ему кстати,

С огородом пышный дом, где б в лето гуляти.

А другой, видя, что смерть грозит уж косою,

Не мысля, что сделаться имеет с душою,

Хоть чуть видят слабые бумагу уж взгляды,

Начнет писать похорон своих все обряды,

Сколько архипастырей, попов и причету

Пред гробом церковного, и сколько по счету

Пойдет за гробом родни с горькими слезами,

С какими и сколькими провожать свечами,

Где зарыть и какой гроб, лампаду златую

Свесить или сребряну, и надпись какую

Сочинить, чтоб всякому давал знать слог внятный,

Что лежащий под ней прах был господин знатный16.

Вот характеры гордеца Иркана, злословного Созима, льстеца Тро¬фима, подозрительного Невия и завистника Зоила:

В палату вшедши Иркан, где много народу, Раздвинет всех, как корабль плывущ сечет воду, И хоть бы знал, что много злата с плеч убудет,

Нужно продраться вперед; позади не будет.

Садится ли где за стол, то то, то другое

Блюдо пред собой подать велит, снять иное;

Приходят из его рук с здоровьями кубки;

Зависеть от его слов всех должны поступки.

Распялив грудь, бровь подняв, когда знак ти оком

Подаст за низкий поклон, в почтенье глубоком

Имеет тя: ибо с кем проговорить слово

Удается не всегда, не всегда готово.

Мнит он, что вещество то, что плоть ему дало,

Было не такое же, но нечто сияло

Пред прочими; и была та фарфорна глина,

С чего он, а с чего мы — навозная тина.

Созим, смотря на него, злобно скалит зубы, И шепчут мне на ухо ядовиты губы: «Гораздо б приличнее Иркан пратомою Помнил бабушку свою и деда с сумою, Умеряя по семье строй свой и походку; Гораздо б приличнее зашил себе глотку, Чтоб хотя один глупец обмануться станом Его мог, а не весь свет окрестил болваном». Созим дело говорит; но Иркану б мочно Дружеский подать совет, чем ему заочно Насмехаться без плода; но о всех так судит Строго Созим. «Чистую удачливо удит Золотом мягкий Сильван супругу соседа; У Прокофья голоден вышел из обеда; Настя румяна, бела своими трудами, Красота ее в ларце лежит за ключами; Клементий-судья собой взяться не умеет Ни за что и без очков дьяка честь не смеет». Ни возраст, ни чин, ни друг, ни сам ближний кровный Язык Созимов унять не могут злословный. Я несчастливым тот день себе быть считаю, Когда случится мне с ним сойтись; ибо знаю, Что, как скоро с глаз его сойду, уж готово Столь злобное ж обо мне будет ему слово.

Сообществу язва он; но больше ужасен Трофим с сладким языком и больше опасен: Может в умных клевета пороки заставить, Нечувствительны пред тем, полезно исправить;

Трофим, надсаждаясь, все хвалит без разбору

И множит число глупцов. Веру даем скору

Похвалам мы о себе, и, в сердце вскользая,

Истребят до корени, буде в нем какая

Крылась к добродетели ревность многотрудна.

Самолюбием душа ни одна не скудна,

И одним свидетелем совершенно чаем

Хвальными себя, за тем в пути унываем.

Не успел Тит растворить уст, Трофим дивится

Искусной речи его, прилежно трудится

И сам слушать и других к тому принуждает,

Боясь чихнуть иль дохнуть, пока речь скончает,

Котору мне выслушать нельзя, не зевая.

У Тита на ужине пальцы полизая,

Небесным всякой зовет кусок, хоть противен

Ему, гадит; нигде он не видал столь дивен

Чин и стольку чистоту; все у Тита чудно

В доме, и сам дом почесть раем уж нетрудно.

Если б Титова жена Парису знакома

Была, Менелаева пряла б пряжу дома.

Все до облак Титовы дела возвышает;

Тит высморкать нос кривой весьма умно знает.

И не отличен ему Тит один; но равно

Всякому льстит, все ему чудно и преславно,

И мнит, что тем способом любим всем бывает.

Невий бос и без порток из постели встанет, Пятью и десятью в ночь осмотрит прилежно, Заперты ли окна все и двери надежно, На месте ль лежит ларец, и сундук, и ящик. Сотью шлет в деревню он изведать, приказчик Не крадет ли за очьми; за дворецким ходит Сам тайно в ряд; за собой слуг своих не водит, Чтоб, где берет, где кладет он деньги, не знали. Котел соседу ссудил — тотчас думы вспали, Что слуга уйдет с котлом; тотчас шлет другого По пятам за ним смотреть; и спустя немного Пришло в ум, что сам сосед в котле отпереться Может, — воротить слугу третий уже шлется. Вскинет ли глаз на кого жена ненарочно, Невий чает, что тому уж ожидать мочно Все от жены, и затем душу свою мучит: Детей мать долги копить потаенно учит;

Друг шепчет о чем с другим — Невию наветы

Строят иль смеются те. Меряет ответы

Долго на всякой вопрос, бояся обмана

Во всем. Подозрителен весь свет, и изъяна

Везде опасается. В таком непрестанно

Беспокойстве жизнь свою нудит окаянно.

Я б на таком не хотел принять договоре

Ни самый царский престол: скучил бы мне вскоре

И царский престол. Суму предпочту в покое

И бедство я временно, сколь бы то ни злое,

Тревоге, волнению ума непрестанну,

Хоть бы в богатство вели, славу несказанну;

Часто быть обманутым предпочту, конечно,

Нежли недоверием мучить себя вечно.

Не меньше мучит себя Зоил наш угрюмый: Что ни видит у кого, то новые думы, Нова печаль, и не спит бедный целы ночи. Недавно закинув он завистные очи В соседний двор и видя, что домишко строит, Который, хоть дорого ценить, ста не стоит Рублей, побледнел весь вдруг и, в себе не волен, Горячкою заболев, по сю пору болен.