из зрителей недовольны ее декламациею; они называют ее пением?. Не берем на себя решить, справедливо ли они мыслят, но спрашиваем: можно ли читать стихи как прозу, и особливо стихи траги¬ческие? Язык трагедии, в особенности французской, совершенно отли¬чен от того простого языка, который употребляем в общежитии (он гораздо пышнее, украшеннее, ибо он стихотворный): такой необыкно-венный язык не требует ли и выражения необыкновенного? Деклама¬ция греков, как известно, весьма близко подходила к пению, а язык трагиков греческих (по уверению знатоков греческого языка) несрав¬ненно простее, нежели язык трагиков французских. Стихи шестистоп¬ные с рифмами, с цезурою, слишком ощутительною, были бы, если не ошибаюсь, испорчены простою прозаическою декламациею; простота обыкновенного разговора не может согласоваться с пышностью стихо¬творного: такое соединение неестественно; от него могло бы произойти одно только безобразие.

Время не позволяет нам ничего сказать о представлении «Меропы»8. Девица Жорж в некоторых сценах, особливо в той, где она говорит с Эгистом, не зная, что он ее сын, и в сцене между нею, Эгистом и Поли¬фонтом была несравненна. Как истинная мать и как величественная царица, упала к ногам она убийцы Кресфонта, воскликнув:

Que vous faut-il de plus — Merope est a vos pieds!*

А в ту минуту, когда молодой герой осыпает Полифонта упреками, на лице ее изобразились и ужас, производимый дерзостью Эгиста, которого жизнь была в руках тирана, и гордое восхищение матери, пленяющейся неустрашимостью милого сына. В первом акте, если не ошибаюсь, казалась она излишне горестною: такая преждевременная горесть ослабила несколько то действие, которое могло бы иметь на зрителя ее отчаяние в конце второго акта, когда извещают ее о мнимой смерти Эгиста. Многие из зрителей также заметили, что она и в роли прекрасной поселянки Катерины9 была несколько Меропою.

Заключим: мы определяем превосходство трагедии по тому впечатле¬нию, которое она оставляет в нашей душе; и это впечатление тогда только может быть сильно, когда поражают нас не одни отдельные красоты, но когда вся трагедия — в содержании, плане, слоге, характерах — имеет надлежащее превосходство: тогда мелкие погрешности или остаются

* Чего вам больше — Меропа у ваших ног! {фр.) — Здесь и далее перевод наш.

незаметными, или имеют на нас самое слабое действие, не уменьшающее главного и общего. То же самое можно сказать и об игре трагического актера: если выходим из театра с душою растроганною и если это впе¬чатление столь сильно, что оно несколько времени не оставляет нас и посреди рассеяния или даже препятствует ему предаваться, то мы имеем право назвать актера превосходным, — следовательно, имя актрисы пре-восходной принадлежит девице Жорж по праву; но степени сего превос¬ходства определить не можем: она определяется только по сравнению10.

II

Девица Жорж в «Дидоне» Лефрана де Помпиньяна11

Скажем несколько слов о самой трагедии. Лефран заимствовал глав¬ные и самые разительные положения у Виргилия12; но он имел искус¬ство охладить и сделать непривлекательным все то, что восхищает нас в «Энеиде». Надлежало быть Расином, то есть иметь необыкновенный дар поэта, знакомого с человеческим сердцем и способного изображать его страсти живыми красками, чтобы пленить нас страданиями Дидоны; Лефран не имел сего дара, и его «Дидона» скучна от начала до конца, несмотря на многие блестящие стихи и близкое в некоторых местах подражание Виргилию.

Главная погрешность Лефрана, если не ошибаюсь, состоит в том, что он, желая выставить Дидону, забыл4 совершенно об Энее. Какая была его цель? Растрогать несчастною страстью Дидоны? Но для того чтобы эту страсть сделать для нас привлекательною, надлежало и самый пред¬мет этой страсти представить ее достойным; чтобы возбудить сожале¬ние к Дидоне оставленной, надлежало нас прежде убедить, что любовь Энея могла бы составить ее счастье, и наслаждения счастливой любви на минуту противоположить ее горестям. Если бы мы видели в Энее страстного любовника и героя, обожающего славу наравне с Дидоною; когда бы эти две страсти одинаково господствовали в его сердце, но последняя была бы на время подчинена первой, так, чтобы Эней в своем ослеплении почитал и богов сообщниками его сердца; если бы в ту минуту, когда он является на сцену, увидели мы его восхищенного своею любовью к Дидоне, счастливого своим ослеплением, счастливого мыслью, что он получит венец из милой руки, что будет защитником ее трона, что он усилит ее могущество, что слава его не будет раздельна с ее славою, и, наконец, если бы он начал бороться с своею страстью не прежде, как после приговора богов, определивших ему удалиться, — тогда бы и зритель мог бы наполниться чувствами Дидоны; ее вос¬хищение было бы для него понятно, а горесть ее (внезапный, почему и разительный перелом судьбы) в ту минуту, когда она теряет Энея, подействовала бы на него сильно, ибо тогда он был бы уверен, что вме¬сте с Энеем исчезло и все ее счастье.

Что же видим, напротив, в Лефрановом Энее? Любовника без любви, героя без сильной привязанности к славе. Страсть Дидоны почитает он благодеянием, а собственная любовь его не иное что, как благодарность. Эней честный человек, думает зритель, но жаль, что Дидона его любит! Он не имеет для нее сердца!

Первая обязанность трагика состоит в том, чтобы он как можно скорее познакомил зрителя с господствующею страстью своих лиц, ибо на участии к этой страсти основано все действие, производимое на нас трагедиею: мы непременно должны знать, чего желают наши герои и что им противно, чтобы разделять их желания и за них бояться. И вот как Лефран знакомит нас с страстию Энея:

Je jouis а regret des bienfaits de la reine;

Que т’аппопсе ce trouble, et qu’en dois-je augurer? Quoi! de ces lieux encore faudra-t-il que je parte? Se peut-il que le ciel, que Junon m’en ecarte, Que je sois sans asyle, et que les seuls Troyens Perdent dans 1’univers le droit de citoyens?*

Это первые слова Энея. Эней в нерешимости, следовательно, он не имеет страсти. Возможность разлуки с Дидоною сама собою представ¬ляется его душе; она предупредила приговор богов. Мысль —

Quoi! de ces lieux encore faudra-t-il que je parte? —

была бы ударом убийственным для любовника страстного, но для него — естественное следствие той унылости, которою он наполнен; он боится, чтобы Юнона опять не повелела ему оставить Карфаген, — боится не потому, чтобы разлука с Дидоною ужасала его, а потому единственно, что ему уже наскучило странствовать по морям с своими троянами!

* К сожаленью, я пользуюсь благосклонностью королевы;

О чем говорит это смятение, что я должен предчувствовать?

Как? И из этих мест я должен удалиться?

Может ли быть, чтобы небо и Юнона изгнали меня отсюда,

Что я бесприютен и что одни троянцы

Потеряли во вселенной права гражданства? {фр.)

Таков полубог, воспламенивший Дидону! Холодность его одинакова во все продолжение трагедии: она совершенно уничтожает то действие, .которое могла бы иметь на зрителя сначала страстная нежность, потом упреки и горесть Дидоны. Любовь, с одной стороны, пламенная, с дру¬гой — ощущаемая слабо, всегда отвратительна на сцене: она может быть благородна, следственно, и привлекательна или от взаимности, или от неразлучного с нею страдания; напротив, низка, почему и отвратительна, если (как бы, впрочем, ни была сильно представлена) устремляется на предмет, ее недостойный. Дидона могла бы тронуть зрителя, когда бы Эней и ему казался таким же точно, как он в глазах Дидоны; но зритель благодаря поэту не может разделять ослепления любовницы, и чувства ее теряют для него всю свою силу. Например, нельзя удержаться от некоторого невольного отвращения, когда Дидона говорит Энею:

Je devrais te hair, ingrat! et t’adore!*

Что нашла она достойного обожания в этом жалком человеке? — спра¬шивает зритель, и он то же думает во все продолжение трагедии. Пом-пиньян, изображая Дидону, имел перед глазами четвертую книгу «Энеиды»; но характер Энея надобно было сотворить, а это превос¬ходило его талант, и он из трагического происшествия сделал весьма холодную трагедию. Много бы можно было сказать о ее плане и ходе, характере Ярба, о лице Мадгербала, совершенно лишнем, о слоге поэта, но мы пишем не критику; итак, ограничив себя одними общими замечаниями о двух главных характерах сей трагедии, обратимся к девице Жорж.

Мы имели удовольствие видеть ее два раза в роли Дидоны13, и во вто¬рой раз (так же как и в «Федре») играла она гораздо лучше, нежели в пер¬вый. Тогда чувствительна была в ней какая-то рассеянность; она делала скачки в переходе из одного чувства в другое; первая сцена с Ярбом декламирована была слишком нараспев и голосом однообразным: мы видели не Дидону, а девицу Жорж, которая читала выученное наизусть, без всякого отношения к тому, что сказано было за минуту Ярбом. Но в последний раз это однообразие было менее ощутительно, зато стихи:

J’entends et vois се qu’on т’аппопсе: Je sais combien les rois doivent etre irrites D’une paix, d’un hymen trop souvent rejetes; Un refus est pour eux la signal de la guerre. Autour de mes remparts ensanglanter la terre,

Я должна бы ненавидеть тебя, неверный! А я тебя обожаю! (фр.)

Iarbe, je le vois, est tout pret cTeclater;

Je 1’attends sans me plaindre, et sans le redouter*, —

произнесены были несколько плачевным голосом — такой тон едва ли приличен Дидоне: она отдает престол свой Энею, в котором будет иметь мужественного защитника, и мысль об Энее должна быть в душе ее, когда она говорит с Ярбом, на предложения которого отвечала, за несколько минут, как гордая царица. Слова:

Je 1’attends sans те plaindre —

также были сказаны голосом жалобным; такая несообразность выраже¬ния с мыслью была тем ощутительнее, что полустишие:

et sans le redouter —

произнесено было с твердостью и величием.

Еще два замечания такого ж рода. В сцене с Элизою и Барсе не слиш¬ком ли живо изображает девица Жорж разрушение Трои?

Meme apres le danger on craint pour се qu’on aime…

Je crois voire le combats que j’entends raconter;

Je fremis pour Enee, et je cours 1’arreter;

Tantot sous ces remparts que la Grece environne

Je le voir affronter les fureurs de Bellone;

Je le suis, et des Grecs defiant le courroux,

Je pretends sur moi seul attirer tous leurs coups:

Mais bientot sur ces pas je vole epouvantee

Dans les murs saccages de Troie ensanglantee:

Tout nest a mes regards qu’un vaste embrasement;

A travers mille feux je cherche mon amant!**

Я слышу и вижу то, что мне предсказывают: Я знаю, как короли должны быть раздражены Отвергаемым слишком часто миром или браком. Для них отказ — сигнал к войне. Ярб, я вижу это, готов разразиться гневом И обагрить кровью землю вокруг моих крепостных стен; Я