очаровательные послания, лирические опыты. Все они замечательны по своей законченности, которая не оставляет ничего желать. Его талант пресекся в тот момент, когда его мощь должна была раскрыться во всей своей полноте.
Вяземский. Язык мощный и насыщенный. Он выражает многое в немногих словах, что нередко придает его выражениям нечто при¬нужденное и резкое. Он прекрасно владеет сатирическим стихом и эпиграммой. Его проза также очень сильна, но ей еще более свойствен недостаток его стихотворений — стремление вместить слишком многое в небольшом пространстве.
Востоков. Настоящий поэтический талант. Много мыслей, пламен¬ность слога, воображение, но язык мало отшлифованный31.
Гнедич. Его перевод «Илиады» гекзаметрами является большой услугой, которую он оказал русскому языку.
Свойством этого периода является введение изящества и правиль¬ности. Язык приобрел более прочный фундамент; его формы опреде¬лились, но все его средства еще далеко не изучены. Он имел лишь единственного истинно одаренного человека в прозе, который исполь¬зовал ее богатства, но для того, чтобы их все познать, необходимо, чтобы ею овладели многие писатели-мыслители. Язык подчинится их идеям и будет совершенствоваться, становясь богаче. В настоящее время он богат лишь в области поэзии.
NB. Два направления. Русское и славянское
Противник Карамзина адмирал Шишков, министр народного про¬свещения, мысль которого была дать преобладание в нашей словесно¬сти славянскому наречию Библии. Мысль явно ложная, так как этот язык является некоторым образом языком мертвым! Он существует для нас только в переводе Священного писания. Можно его исполь-зовать для того, чтобы обогатить живой язык; но именно этот язык может и должен быть усовершенствован. Шишков обвинял Карамзина в том, что он исказил язык, введя в него иностранные формы, особенно галлицизмы. Карамзин, напротив, необычайно очистил язык. Он сло¬жился как писатель по образцу великих иностранных писателей — это правда; но умел усвоить то, что заимствовал. Его обвинитель, напротив, употребляя старые выражения или плохо переводя иностранные тер¬мины, которые обычай уже ввел в язык, вопиял против галлицизмов фразами, которые были наполнены ими32.
Настоящий период еще в цветении. Уже есть писатель, который подает надежды сделаться его представителем. Это — молодой Пуш¬кин, поэт, который достиг уже высокой степени совершенства в смысле стиля, который одарен оригина.ьным и творческим гением. Появле¬ние «Истории государства Российского», которая заканчивает предыду¬щий период, передает в то же самое время свои характерные черты и тому периоду, который начинается. Это — золотые россыпи, кото¬рые открыты для национальной поэзии. До сих пор для наших поэтов отечественные анналы были до известной степени скрыты туманом летописей и историй еще хуже летописей — гений Карамзина осветил ярким светом минувшие времена! От его светильника поэзия зажжет свой факел! И поэт, который способен на это, существует. Он может создать свой собственный жанр. Его первые опыты — произведения мастера. Теперь он занимается трагедией, предмет которой заимство¬ван из нашей истории33; он отвергнул жалкие образцы французов, которые до настоящего времени оказывали давление на драматиче¬скую поэзию, и Россия может надеяться получить свою национальную трагедию. Среди писателей, которые подают надежды, можно назвать: Козлова, автора небольшой поэмы «Чернец», Грибоедова, автора коме¬дии34, в которой можно найти остроумные сцены, Глинку, лирического поэта, полного воодушевления, барона Дельвига, молодого Языкова, Баратынского и т. д.35
Проза не так богата. Пишут много, но оригинальных сочинений мало. Много журналов, но эти журналы не могут быть названы выра¬зителями национальных мыслей… Критика, появляющаяся на их стра¬ницах, незначительна… Не нужно, однако, среди такого множества посредственных писателей в прозе забывать Греча, слог которого имеет живость, но не свободен от дурного вкуса. В течение 15 лет он является редактором лучшего русского журнала36 — это уже заслуга. Кроме того, он занимается составлением русской грамматики, которая, несомненно, будет трудом, достойным уважения37.
(РЕЧЬ И. А. КРЫЛОВУ)
Любовь к словесности, входящей в состав благоденствия и славы отечества, соединила нас здесь в эту минуту, Иван Андреевич! Мы выражаем эту нам общую любовь, единодушно празднуя день вашего рождения. Наш праздник, на который собрались здесь немногие, есть праздник национальный; когда бы можно было пригласить на него всю Россию, она приняла бы в нем участие с тем самым чувством, которое всех нас в эту минуту оживляет, и вы от нас немногих услышите голос всех своих современников. Мы благодарим вас, во-первых, за самих себя: за столь многие счастливые минуты, проведенные в беседе с вашим гением; благодарим за наших юношей, прошлого, настоящего и будущих поколений, которые с вашим именем начали и будут начинать любить отечественный язык, понимать изящное и знакомиться с чистою мудро¬стью жизни; благодарим за русский народ, которому в стихотворениях своих вы так верно высказали его ум и с такою прелестью дали столько глубоких наставлений; наконец, благодарим вас и за знаменитость вашего имени: оно сокровище отечества и внесено им в летописи его славы. Но, выражая перед вами те чувства, которые все находящиеся здесь со мною разделяют, не могу не подумать с глубокою скорбью, что на празднике нашем не достает двух, которых присутствие было бы его украшением и которых потеря еще так свежа в нашем сердце. Один, знаменитый предшественник ваш на избранной вами дороге, недавно кончил прекрасную свою жизнь, достигнув старости глубокой, оставив по себе славное, любезное отечеству имя. Другой, едва расцветший и в немногие годы наживший славу народную, вдруг исчез, похищенный у надежд, возбужденных в отечестве его гением. Воспоминание о Дми¬триеве и Пушкине само собою сливается с отечественным праздником Крылова. Заключу желанием, которое да исполнит Провидение, чтобы вы, патриарх наших писателей, продолжали многие годы наслаждаться цветущею старостию и радовать нас произведениями творческого ума своего, для которого еще не было и никогда не будет старости. Огляды¬ваясь спокойным оком на прошедшее, продолжайте извлекать из него те поэтические уроки мудрости, которыми так давно и так пленительно поучаете вы современников, уроки, которые дойдут до потомства и никогда не потеряют в нем своей силы и свежести: ибо они обратились в народные пословицы, а народные пословицы живут с народами и их переживают.
О СТИХОТВОРЕНИЯХ И. И. КОЗЛОВА
Иван Иванович Козлов кончил болезненную жизнь свою. Около двадцати лет был он прикован к своей постели, слепой, неподвижный и беспрестанно страждущий; но, глубоко проникнутый смирением христианским, он переносил бедственную свою участь с терпением уди¬вительным — и Божий Промысл, пославший ему тяжкое испытание, даровал ему в то же время и великую отраду: поразив его болезнию, разлучившею его навсегда с внешним миром и со всеми его радостями, столь нам изменяющими, открыл он помраченному взору его мир внутренний, разнообразный и неизменный, мир поэзии, озаренный верою, очищенный страданием. Имея память необыкновенную (вели¬кое счастие для слепого), Козлов сохранил во глубине души все свое прошедшее; он жил им в настоящем и до последней минуты сберег всю .свежесть и теплоту любящего сердца. Несчастие сделало его поэтом — и годы страданий были самыми деятельными годами ума его. Знавши прежде совершенно французский и италианский языки, он уже на одре болезни, лишенный зрения, выучился по-английски и по-немецки — и все, что прочитал он на сих языках, осталось врезанным в его памяти: он знал наизусть всего Байрона, все поэмы Вальтера Скотта, лучшие места из Шекспира, так же, как прежде всего Расина, Тасса и главные места из Данта. Но лучшим и самым постоянным утешением страдаль¬ческой его жизни было то, что он с такою же верностию мог читать на память и все Евангелие, и все наши молитвы, столь спасительные в счастии, столь отрадные в печали. Таким образом жизнь его, физически разрушенная, при беспрестанном, часто мучительном чувстве болезни, была разделена между религиею и поэзиею, которые целебным своим вдохновением заговаривали в нем и душевные скорби, и телесные муки. Но он не был чужд и обыкновенной ежедневной жизни: все, что дела¬лось в свете, возбуждало его участие — и он нередко заботился о внеш¬нем мире с каким-то ребяческим любопытством. С той самой поры, в которую паралич лишил его и ног и зрения, физические страдания его не только не умолкали, но, беспрестанно усиливаясь, в последнее время нередко доходили до крайней степени; они, однако, почти не имели влияния на его душу, которая всегда их побеждала, а в промежутках спокойствия действовала с юношескою свежестию. Только дней за десять до смерти сильные страдания успокоились, но вместе с ними как будто заснула и душа. Смерть подошла к нему тихим шагом; он забылся на руках ее, и жизнь его кончилась неприметно1.
Поэтические произведения Козлова, плод вдохновения и страда¬ния, известны нашим читателям. Многие из них ознаменованы печа¬тню благородного дарования; прелесть многих заключается в том, что они с величайшей верностию выражают правду, состояние души глубоко страждущей, глубоко верующей и смиренной. Никто не мог читать их без нежного участия к поэту, который, открывая тайну своих страда-ний, в то же время и умилял нас, деля с нами те высокие утешения, кои почерпал во глубине поэтической души своей. Следующая молитва написана им весьма незадолго до смерти; это последний звук его арфы2:
Прости мне, Боже, прегрешенья, И дух мой томный обнови; Дай мне терпеть мои мученья В надежде, вере и любви.
Не страшны мне мои страданья, Они залог любви святой; Но дай, чтоб пламенной душой Я мог лить слезы покаянья.
Взгляни на сердца нищету; Дай Магдалины жар священный; Дай Иоанна чистоту; Дай мне донесть венец мой тленный, Под игом тяжкого креста, К ногам Спасителя Христа3.
Вместе с тяжким крестом болезни Козлов обременен был и крестом бедности, не менее тяжким. Окруженный любящим его семейством, которое в свою очередь любил с величайшею нежностию, он в послед¬ние годы особенно занимался судьбою своей дочери, которой, несмо¬тря на скудные средства, успел дать прекрасное воспитание и которая в свою очередь с любовию помогала ему переносить и скуку слепоты, и тяжесть болезни. Исполненный этою нежною заботою о будущем милой дочери, Козлов ей завещал все поэтические свои произведения и мне поручил быть исполнителем сего завещания.
Приступая к совершению воли его с твердою надеждою на помощь моих соотечественников, я собрал все стихотворения Козлова. Это цветы, расцветшие на поле скорби; это мечты, слезы, стоны и молитвы отца, вырвавшиеся из души его или в минуты тяжких мук, или в проме¬жутки короткого от них отдохновения, и обращающиеся теперь в бла¬гословение его дочери; это целая страдальческая жизнь, выраженная поэзиею и ныне оставленная, когда уже сам поэт в могиле, в наследство его дочери, на память любви, в воздаяние за любовь. Умерший вверяет сие наследство заботливости бывших своих сограждан, и я спешу, его именем, пригласить их исполнить ту надежду, которую он мысленно возложил на них, приготовляясь расстаться
