составляет нечто единое.
Единство главного действия в эпической поэме не исключает ни эпизодов, ни частных, относительных действий. Эпизод есть вводное действие, связанное с главным, но не столь важное, чтобы нельзя было без него обойтись. Оно украшает поэму и должно быть: первое, введено без натяжки, соединено с целостью поэмы и от нее зависеть; второе, эпизод должен представлять предмет, отличный от того, что предше¬ствует ему и что за ним следует в поэме. В продолжительном сочинении всякий эпизод служит для разнообразия и для отдыха внимания чита¬теля; третье, он должен быть привлекателен и отделан с особенным совершенством, ибо не иное что, как украшение поэмы.
Единство действия требует, чтобы это действие было цельно и полно, то есть чтобы оно имело начало, середину и конец, как говорит Аристотель. Мы должны знать все, что происходило прежде начатия поэмы. Наше любопытство должно иметь полное удовлетворение, мы должны видеть конец и заключение действия.
Второе качество эпического действия есть великость, или возвы¬шенность. Оно должно быть важно и необыкновенно, чтобы оправдать блестящую пышность поэта. Отдаленность избираемой эпохи прибав¬ляет к важности эпического предмета. Древность благоприятна высо¬кости и важности идей; она увеличивает в воображении происшествия и героев и дает волю поэту украшать свой предмет вымыслами, кото-рые не согласны с тем временем, которое слишком близко и известно.
NB. Люди, жившие в древности, не сходствуют с нами своею необ¬разованностью. Просвещенные нации нам знакомы тем, что их обра¬зование одинаково с нами. Человек, близкий к натуре, есть существо необыкновенное в теперешнем состоянии обществ. То же можно ска¬зать и о веках варварства и невежества, равно отдаленных от чистой натуры и от общественного образования. В таких только временах можно искать героев и происшествий для эпопеи, которая должна представлять людей воображению. Следовательно, должна искать людей неизвестных и незнакомых, таких, которым бы поэт мог давать произвольный образ, не опасаясь возбудить недоверчивость читателя.
Предание гораздо благоприятнее для эпопеи простой истории, ибо героизм служит ей основанием и она должна возбуждать удивление.
NB. Эпический поэт пишет не историю. Он пленяет вымыслами; он изумляет. Исторические истины требуют простоты и противны поэти¬ческой пышности. Истина приятна своею простотою. Но цель поэта не одна истина, а удовольствие, восхищение и пр.
Кто хочет писать историю, тот забудь поэзию и вымыслы. Кто хочет писать эпопею, тот действуй на воображение: между сими двумя обра¬зами сочинения нет середины. История в стихах несносна, ибо она, уда¬ляясь от простоты и истины, не возвысится до вымыслов эпопеи, при¬ятных для воображения.
Третье качество эпического действия есть его занимательность, интерес. Для него не довольно одной возвышенности и пышности. Повествование о делах мужества может быть очень холодно. Успех зависит наиболее от счастливого выбора предмета, который бы мог вообще привлекать внимание, от искусства в расположении плана, в расположении происшествий, которые бы могли трогать или возбуж¬дать воображение, в перемене тонов; чем больше в поэме таких поло¬жений, которые приводят в действие страсти, тем она интереснее.
Интерес поэмы зависит еще от характера героев и лиц. Они должны сильно привлекать читателя и вынудить его разделять все их опасно¬сти. Сии опасности и препятствия составляют то, что называется завяз¬кою поэмы: искусство поэта состоит в расположении сих разных слу¬чаев. Он должен пробуждать наше внимание теми трудностями, кото¬рые угрожают предприятиям героев, которыми он интересуется. Он должен увеличивать нечувствительно сии трудности, держать нас в недоумении, наконец, приводить непринужденно и натурально к раз¬вязке. Развязка счастливая предпочтительна. Несчастная сжимает душу и слишком неудовлетворительна после долгого ожидания и недо¬умения. Продолжение действия не имеет положенных пределов: оно может быть произвольное, потому что не основано на пылких страстях, которые не могут быть продолжительны. После действия эпического должно рассмотреть характеры или героев эпопеи. Они должны быть выдержаны и едины с натурою; не нужно, чтобы они все были доброде¬тельны; характеры несовершенные и даже порочные не противны эпи¬ческой поэме; но главные должны, кажется, возбуждать удивление, а не сожаление и ненависть. Они должны не изменяться во все продолже¬ние поэмы, и каждый должен быть отличен от всех других.
Поэтические характеры можно разделить на два рода: общие и частные. Первые обозначают лица вообще без всякого отличия: добрые, великодушные, злые и так далее. Последние обозначают род доброты, великодушия или порока, отличающего лица одно от другого. Сии-то характеры требуют всех усилий гения.
Во всех эпических поэмах необходимы главные лица, избранные поэтом. Это обстоятельство необходимо; единство поэмы ощутитель¬нее, как скоро есть лицо, к которому все относится.
Кроме человеческих лиц эпическая поэма принимает и божествен¬ные, сверхъестественные; эта часть самая трудная в эпопее. Француз¬ские критики почти все утверждают, что эпическая поэма не должна существовать без чудесного; но это правило слишком строго.
NB. Если кто в состоянии написать интересную поэму без чудес¬ного, то пускай его не употребляет. Но чудесное составляет одно из лучших украшений эпопеи. Эпопея, описывая великие, необыкновен¬ные характеры и происшествия, потому натурально может соединить с ними чудесное, что они сами некоторым образом чудесны и сверхъесте¬ственны. То, что есть в поэме патетического и сильного, то не требует чудесного и тем действительнее, чем ближе к простой натуре, но пате¬тическое не есть единственное и главное качество поэмы; ее действие основано на целом, на ходе происшествий, на их важности, разнообраз¬ности, занимательности; здесь чудесное почти необходимо, потому что великие происшествия в поэме должны отличаться от обыкновенных и натуральных и как можно больше занимать воображение. Лукан велик только в чувствах, в мыслях, в изображении некоторых характеров, но целый ход его поэмы скучен и сух. Искусное употребление чудесного выгодно для эпического поэта. Но одно чудесное так, как в Мильтоне и «Мессиаде», утомительно, потому что оно переселяет человека совсем в незнакомый ему мир и он с великим, а иногда и с тщетным напря¬жением силится вообразить то, что поэт ему представляет. Чудесное должно украшать, разнообразить, но не быть главным предметом. Мы хотим видеть людей и можем интересоваться только людьми, потому что одни они нам знакомы, но нам приятнее видеть с людьми случаи необыкновенные, нежели такие, которые мы и без поэта себе вообра¬зить можем. Нелепость чудесного показывает только то, что поэт хотел его употребить потому, что все главные эпические поэты его употреб¬ляли, но что он не умеет связать его с поэмою. Этому пример найдем в Хераскове.
Люди вообще ищут в поэзии увеселения, а не философии, следо¬вательно, чудесное, которое удивляет воображение и дает случай поэту изобразить величественные картины, хотя оно не необходимо для поэмы, может быть употребляемо с успехом; оно прилично тому, чему мы удивляемся (NB потому что оправдывает или усиливает наше удивление), придает предмету стихотворца больше важности, соеди¬няя с ним религию; и дает ему средство сделать разнообразнее план его, включая в него небо, землю, ад, людей, существа невидимые и всю вселенную — NB как же не сказать, что эпопея непременно требует чудесного?
Изобретая чудесное, он не должен следовать одному своему вооб¬ражению, но сообразоваться с верою и суеверием своей земли или того места, которое служит театром представляемого им действия. Он должен избегать излишества; не терять из виду людей, которые должны быть главными его лицами; наконец, искусно смешивать чудесное с натуральным, занимая посредством первого, не жертвуя ему последним.
Аллегорические лица суть самый худой род чудесного. Иногда может аллегория служить украшением речи, рассказа; но никогда не должна быть основанием поэмы, которая в самом чудесном требует такого, что бы мы могли видеть и распознать, что к нам ближе.
Что принадлежит до поэтического повествования, то оставляется на произвол, самому ли ему повествовать то, что происходило до начатия поэмы, или через которое-нибудь из своих лиц. В этом должно согласо¬ваться с краткостью или продолжительностью повествования.
Введение, призывание при начале поэмы зависит от его воли; должно только, чтобы он без всякой особенной пышности, просто и ясно предложил то, что воспевать хочет.
Главные качества поэтического повествования — ясность, живость, полнота и изобилие, но не излишество поэтических украшений. Оно требует необыкновенного величия, силы и энергии. Украшения эпи¬ческие должны быть важны и пристойны; все близкое к шутке, непри¬стойности и натяжке ей противно. Все предметы должны быть возвы¬шенны, трогательны или привлекательны: она не терпит отвратитель¬ных и противных.
«Илиада» и «Одиссея». Кто хочет читать Гомера, тот должен вспом¬нить, что его поэмы после Библии почитаются древнейшими книгами. Не должно в них искать ни очищенности, ни образованности Авгу-стова века; читатель должен забыть идею тонкости и приличности сво¬его века и перенестись мыслями за три тысячи лет; он не найдет здесь ничего, кроме простых нравов и характеров, близких к дикости, кроме изображения древности; ничего, кроме сильных страстей и моральных понятий весьма еще несовершенных. Вся «Илиада» состоит в том, что Ахиллес и Агамемнон ссорятся, Ахиллес оставляет греческую армию, которая до тех пор подвержена несчастьям, пока Ахиллес в отсутствии. Время этого отсутствия и все то, что в течение его приключается, составляет содержание «Илиады».
Нравы и обычаи древности представляли богатое поле для поэта. Грубость и простота человека в состоянии, близком к натуре, дает больше свободы его духу и производит сильнейшее действие в сти¬хотворных описаниях, нежели утонченность и образованность наших нравов.
Сии нравы вместе с сильным и пламенным слогом, которым отли¬чаются все произведения древности, благоприятствовали гению поэта. Огонь и простота составляют главное отличие Гомера.
Выбор его предмета счастлив. Он писал спустя три века после Тро¬янской войны; мог изобретать свободно, потому что его поэма осно¬вана на одних преданиях, которые, не будучи поддерживаемы пись¬мом, были, без сомнения, темны и запутанны; следовательно, Гомер мог беспрепятственно украшать исторические истины вымыслом.
Расположение его слишком просто и должно уступить Виргилию. Он, так сказать, только описывает одни сражения.
Изобретательность его гения чудесна; он искусен наиболее в изо¬бражении характеров. Речи и разговоры изобилуют в его поэме. Это самый простой образ сочинения и самый натуральный: заставлять гово¬рить своих героев; присутствовать самому при их действиях; к тому же разговор древнее повествования, в котором сам автор заступает место своего героя и в нескольких словах заключает то, что бы чрезмерно рас¬плодилось в разговоре.
Драматическая метода имеет свои выгоды и свои невыгоды, она оживляет и делает натуральнее сочинение, она изображает нравы и характеры с большою силою; но зато имеет меньше важности и вели¬чества.
Гомер воспользовался преданиями священными, ввел богов, кото¬рым дал характеры и даже слабости, что сделало его повествования раз¬нообразными. Боги Гомеровы имеют разительный образ, но не всегда им приличный и возвышенный: он их представил одним только граду¬сом выше человека.
«Одиссея» не имеет возвышенности и силы «Илиады», но она разно¬образнее, занимательнее. Мы не видим в ней ни богов, ни сражений, но зато находим картину древних
