Стародуму. Его оппонентом, носителем новых идей о критике выступает «наш общий приятель», от имени которого говорит сам редактор. В статье поставлен следующий круг вопросов: о предмете критики, о ее роли в обществе, об идеале критика, о злоупотреблении критики, о правилах критики, о тоне и языке.
Определяя критику как «суждение, основанное на правилах образо¬ванного вкуса, беспристрастное и свободное», Жуковский рассматривает критика как распространителя истинного вкуса, проводника в «лаби¬ринте беспорядочных понятий и впечатлений». Сравнивая работу «раз¬бирающего вкуса» и «творческого духа», он отмечает «медлительность рассудка», способность «угадывать тайны», входить в подробности у писателя, артиста и «вдохновение, быстроту», умение «объять все одним взглядом» у критика. Эта дифференциация творческих способностей позволила Жуковскому показать своеобразие критического склада ума. Дар критика он видит в «способности восхищаться красотою», «угады¬вать тот путь, по которому творческий гений дошел до своей цели».
Предвосхищая размышления Белинского о своеобразии критиче¬ского дарования, Жуковский заявляет, что великие критики «так же редки, как и великие художники, которых творениям они научили нас удивляться». Важно и то, что эти слова принадлежат поэту, и то, что для Жуковского, как позднее для Вяземского, Пушкина, критика — это органическая часть искусства слова. «Критика-богиня» («К кн. Вязем-скому») определяется наряду с поэзией и прозой как «третья дочь сло¬весности» («Протокол двадцатого арзамасского заседания»).
Жуковский четко определяет правила истинной критики. Беспри¬страстие, которое «можно назвать честностию критики», служба «во имя единой пользы искусства», бескорыстие, забота прежде всего о пропа¬ганде красот, ибо «всякая новая красота есть приобретение искусства, есть новый шаг его к совершенству», наконец, важность и простота языка, умеренное использование оружия насмешки — этот кодекс кри¬тика станет во многом ориентиром для последующей русской критики.
Рассуждения Жуковского о многообразных формах критики подкре¬плялись критической деятельностью на страницах журнала. Он создает статью историко-литературного характера «О сатире и сатирах Канте¬мира». Этот же метод критического исследования, совмещающий тео¬
19А6Т. Вып. 2. С. 406.
рию вопроса и конкретный анализ, использует в статье «О басне и баснях Крылова». Форма монографического очерка о творчестве писателя про-лагала дорогу к первым литературоведческим монографиям Вяземского об Озерове и Фонвизине, к «Очеркам русской литературы» Н. Полевого.
Не менее важны были театральные рецензии Жуковского. Осо¬бенно показателен в этом отношении цикл статей «Московские запи¬ски», посвященный гастролям французской актрисы Жорж Веймер. В них Жуковский проявил себя не только как блестящий театральный рецензент, но и как глубокий психолог, воссоздающий весь процесс реализации сложных характеров в актерской игре. Большую часть своих рецензий он посвящает анализу характера воплощаемых на сцене героинь. Этот анализ для него особенно важен: в нем воссоздание того, что предлагает драматургический материал актеру, того психологиче¬ского содержания, которое заложено в характере. И лишь затем кри¬тик дает как бы стенограмму спектакля, фиксируя мельчайшие нюансы актерской игры, соотнося свое понимание характера и его воплощение. Именно такая методика анализа, совмещающая серьезное исследова-ние драматургии и приемов ее воплощения на сцене, расширяла сами возможности театральной критики, придавала ей масштабность. Это новаторство театральных рецензий Жуковского уже почувствовали его современники. Так, А. И. Тургенев в письме к Н. И. Тургеневу от 20 декабря 1809 г. отмечал: «Жуковский пишет прекрасно об игре Жорж, которая восхищает теперь Москву своим трагическим талантом. Никогда еще на русском такой умной и тонкой критики не бывало, как критика Жуковского»19.
Поразительно мастерство Жуковского в передаче всех нюансов актерской игры: на память не могут не прийти описания Белинским игры Мочалова или театральные разборы Ап. Григорьева. Жуковский следит за глазами актрисы, ее пластикой, голосом, но самое важное и главное для него — как всё это вместе создает характер героини. Рецен¬зент посещает несколько представлений одной и той же трагедии для более полного и объективного впечатления, для сравнения.
Поэт-психолог постоянно живет в критике: он не может быть про¬сто зрителем, рецензентом. Ему важно нарисовать картину, воссоздать зримо ситуацию, обнажить психологические ходы. Не случайно у него постоянно больше, чем слова, «говорят глаза». «Глаза мутные, лишен¬ные последнего блеска, но полные выражения тайной страсти», «глаза ея, прежде мрачные и совершенно потухшие (…) мало-помалу начали оживляться, и они уже блистали, но блистали тем ярким огнем, кото¬
Очерки истории русской театральной критики. Л., 1975. С. 64.
рый выражает не радость, а сильный беспорядок душевный», «в эту минуту глаза ея, оживленные, блестящие, выражали все исступление любви» — эти замечания об игре Жорж в Расиновой «Федре» передают развитие страсти через «игру глаз».
Для Жуковского существенно важным свойством этого развития является постепенность. Слово, выражающее это понятие, едва ли не самое частое в тексте театральных рецензий: «соблюдена необходимая постепенность, служащая, так сказать, нитию соединения одного с дру¬гим», «вот что значит наблюдать постепенность в переходе от одного движения к другому», «в этим переходе к другому чувству, кажется, не соблюдена была надлежащая постепенность», «он [Расин] постепенно приводит нас к сильному чувству» и т. д. Нарушение постепенности — «скачки в переходе от одного чувства в другое» — рецензент считает существенным недостатком и писателя и актера. Поэта и критика интересует прежде всего процесс обнаружения страсти: ее оттенки, изменения, естественный ход, переходы из одного чувства в другое. Все эти понятия из лексикона «Московских записок» обогащали сло¬варь русской критики вообще, способствовали ее психологизации.
Проблема характера, впервые поставленная в критике Карамзина, получила у Жуковского новое содержание. Он рассматривает характер не только как психологическую данность, но и как психологическое развитие. Если для Карамзина главным психологическим свойством является чувствительность, понимаемая как постоянное свойство есте¬ственной натуры, то для Жуковского при анализе характера самым важным становится чувство как реакция на вечное обновление, дви¬жение в психике индивида. По точному замечанию Г. А. Лапкиной, «лирическое одушевление, индивидуализация страсти — вот что ценит в актере Жуковский. Напряженность эмоций и их конкретность»20. Своими театральными рецензиями поэт-романтик внес вклад в станов¬ление русской театральной критики.
Эти выступления Жуковского на страницах «Вестника Европы» стали своеобразными уроками психологической критики для русского читателя, подготовкой ее к восприятию новой поэзии. В этих своих ста¬тьях он как бы обнажил механизм психологического анализа, выявляя природу воздействия психологической поэзии на зрителя и читателя.
Важное место в статьях «Вестника Европы» занимает проблема пере¬вода. Жуковский так или иначе касается ее в таких своих статьях, как «О басне и баснях Крылова», в «Московских записках», в рецензиях на сочинения Грузинцова и Висковатова, посвящает полностью перевод
Левин Ю. Д. О русском поэтическом переводе в эпоху романтизма // Ранние романтические веяния: Из истории международных связей русской литературы. Л., 1972. С. 227.
статьи «О переводах вообще и стихотворных переводах в частности». Такое внимание к этому вопросу объясняется не только характером творческой индивидуальности поэта, его просветительской установкой на знакомство русской публики с достижениями европейской культуры, но и широким пониманием проблемы. Для Жуковского перевод — не простое переложение с одного языка на другой, не подражание и заим¬ствование, а сотворчество.
Жуковский придает проблеме перевода методологический харак¬тер. Анализируя басенное творчество Крылова, драматургические переводы, игру Жорж, он последовательно говорит о необходимости при переводе быть не рабом выражений и отдельных слов, а сопер¬ником в передаче «языка страстей». К этому, считает он, необходимо подготовить себя изучением «законов страстей», «рассматриванием страстей естественных». Утверждая, что «переводчик необходимо должен быть сам творцом оригинальным», автор статей показывает специфику этого явления при переводе «оды, эпопеи и других воз¬вышенных стихотворений», басни, трагедии. Эта дифференциация переводческих принципов у него неразрывно связана со спецификой психологического анализа в каждом из этих родов и жанров поэзии. Поиск психологического эквивалента и соответствующих ему средств выражения — вот в чем Жуковский видит цель переводчика-соперника.
Идея соперничества у поэта неразрывно связана с проблемой пере¬создания оригинала. Как верно заметил Ю. Д. Левин, «Жуковский требует не перевода в современном значении этого слова, не воспроиз¬ведения подлинника, но воссоздания эстетического «идеала», которым вдохновлялся автор оригинала, «затекста»…»21. Именно эти принципы позволили ему «перевести на русский язык европейский романтизм» (Белинский), а не просто отдельных его представителей. Думается, что этим же определяется и появление на страницах «Вестника Европы» переводных произведений западноевропейской эстетики и критики.
Характерной особенностью Жуковского-критика периода «Вест¬ника Европы» является стремление к постановке общих проблем тео¬рии искусства. В этом смысле его переводные статьи «О поэзии древних и новых», «О нравственной пользе поэзии», «О слоге простом и слоге украшенном», «О трагедии», «О переводе…» были не столько перево¬дами статей Энгеля, Юма, Делиля, сколько переводом на русский язык созвучных поэту идей. Это был разговор с читателем о важных эстети-
Вяземский. Т. 1. С. 263—264.
Об этом см.: Гинзбург Л. Я. О лирике. Л., 1974. С. 34—36.
ческих понятиях. Наполнение этих переводов излюбленной лексикой, введение в свою стилистическую систему, освобождение от эмпириче¬ских наблюдений в целях заострения общеэстетического содержания делало их органичным звеном эстетической системы Жуковского и моментом становления русской критики.
Статьи «Вестника Европы», несмотря на свою многопроблем-ность, — звенья одной цепи. Их основная идея — утверждение нового взгляда на значение искусства в жизни общества. Во всех этих статьях Жуковский развивает мысль о нравственной пользе поэзии, ее роли в воспитании чувств и обосновывает значение искусства глубоких стра¬стей и сложных характеров.
Начиная с «Письма к издателю» (1808, № 1) и кончая статьей «О поэзии древних и новых» (1811, № 3), Жуковский в течение трех лет формирует в «Вестнике Европы» именно новое отношение к искусству. Позднее, в 1827 году, П. А. Вяземский, уже с позиций нового этапа рус¬ской критики оценивая статьи Жуковского периода «Вестника Европы», так определил их характерные черты: «Наш автор ни о чем не говорит сухо и холодно; теплота сердца, ясная чистота прекрасной нравствен¬ности одушевляет его слог»; «его статьи исполнены здравых рассужде¬ний», принадлежат «также у нас к малому числу критик основательных, поучительных и для писателей и для читателей», «к дельной критике», которая «не только толкует о словах, сколько о деле», они «открыли новую эпоху «Вестника Европы»»22. В этих оценках чувствуется пре¬жде всего признание основательности воззрений Жуковского-критика, новизны и дельности его мыслей, страстности в их изложении.
Но главное значение статей Жуковского прежде всего в том, что они пропагандировали новое понимание человека, подготавливали читателя к восприятию романтизма и были его проводниками в эсте¬тике. В совокупности с дружескими посланиями 1812—1815 годов, с их атмосферой серьезных размышлений о поэзии и шутливых оценок, где образцы стихотворной критики стали лабораторией формирования стиля «школы гармонической точности»23, статьи Жуковского заложили основу для арзамасской критики, для формирования таких представи¬телей русской эстетики и критики, как Батюшков, Вяземский, Дашков, Уваров. Наконец, эти уроки критической деятельности не прошли бесследно для молодого Пушкина, шлифовавшего на арзамасских засе¬даниях свое полемическое остроумие и углублявшего теоретические воззрения на искусство.
2э Подробнее об этом см.: Янушкевич
