и последний абзацы и меняет заглавие: «Нечто о про¬свещении поселян». Очевидно, что Жуковский превратил рецензию на книгу в программную статью.
Все последующие деяния Жуковского по вызволению крестьян из крепостной неволи, помощи самоучкам из разных званий (Милькеев, Чарушин, Шевченко, Коль-цов и др.) стали реализацией идей, выраженных в этой статье-рецензии 1808 г.
А. Янушкевич
Писатель в обществе
(С. 189)
Автограф неизвестен.
Впервые: ВЕ. 1808. Ч. 42. № 22. С. 118—135 — с заглавием: «Несколько слов о том же предмете (От издателя)» и подписью: Ж.
В прижизненных изданиях: С 2 (Т. 4. С. 213—229); СП (С. 177—196); С 4 (Т. 7. С. 168—185), С 5 (Т. 7. С. 61—77) — с датой: «1808», кроме С 5 (в подбор¬ке произведений 1809 г.), и заглавием: «Писатель в обществе».
Датируется: конец 1808 г.
Эта статья — ответ на публикацию Д. Северина «Писатель в обществе» (с франц.) в том же номере ВЕ (С. 112—118). В ней отрицалась целесообразность и даже возможность связи писателя с «большим светом». Только в уединении, в тиши своего кабинета, по мнению автора статьи, писатель обретает мир.
Развивая мысли этой статьи (негативная характеристика светского общества, гимн уединению), Жуковский вместе с тем настаивает на необходимости общения писателя с внешним миром, в том числе и с большим светом (несмотря на внутрен¬нее его отчуждение от последнего), где он черпает свои наблюдения, познает неко¬торые стороны действительности и оказывает в духе либерально-просветительской программы Жуковского благотворное нравственное и общественное влияние.
Пафос статьи в отрицании взгляда на писателя как существо странное, изо-лированное от людей, «не от мира сего». В момент формирования идейно-художественных основ своего романтизма Жуковскому была чужда теория исклю-чительности поэта, его исконной враждебности миру, в чем также проявились объ-ективные черты и просветительские основы его эстетики.
1 Переводчик статьи «Писатель в обществе» Д. П. Северин — дипломат, друг Жуковского, его товарищ по «Арзамасу», где носил прозвище Резвый Кот. Жу¬ковский высоко ценил его литературные способности, привлекал его для участия в различных своих изданиях (См. письмо к Д. В. Дашкову от 1817 г. // РА. 1868. № 4—5. С. 837—843).
2 К проблеме уединения художника как важному условию познания самого себя и окружающего мира Жуковский обращается неоднократно в 1800—1810 гг. Ей он уделяет значительное внимание в процессе чтения Руссо, переводя из «Эми¬ля» отрывок под названием «Наружность счастья и истинное счастье» (РНБ. Оп. 1. № 16. Л. 37—37 об.). В «Дневниках» (запись от 21 июля 1805 г.) он подробно раз¬вивает эти идеи в связи с чтением сочинения X. Гарве «Об уединении и обществе» (Дневники. С. 22—24). Но наиболее определенно об уединении Жуковский скажет в письме к А.И. Тургеневу, противопоставляя немецкую философию французской и делая исключение для Руссо, который жил всегда в уединении (ПЖТ. С. 22).
3 …очарованный замок Альцины… — Образ из поэмы Ариосто «Неистовый Ро-ланд» (песнь VI).
4 Слова: «он будет довольствоваться распространением своего ума и ограниче¬нием своего сердца» взяты Жуковским из статьи Северина (ВЕ. 1808. Ч. 42. № 22. С. 117).
Ф. Канунова
О нравственной пользе поэзии (Письмо к Филарету)
(С. 197)
Автограф неизвестен.
Впервые: ВЕ. 1809. Ч. 43. № 3. Февраль. С. 161—172 — без подписи, с поме¬той: «С нем.» и подзаголовком: «Письмо к Филалету».
В прижизненных изданиях: Переводы в прозе (1-е изд. Ч. 5; 2-е изд. Т. 3. С. 67—71) — с подзаголовком: «Письмо к Филалету» и указанием источника в конце текста: «Энгель».
Печатается по последнему прижизненному изд.: Переводы в прозе. Т. 3.
Датируется: начало 1809 г.
Помета в первой публикации: «С нем.» конкретизировалась уже в прижизнен¬ных изданиях (Переводы в прозе. М., 1817. Ч. 5; СПб., 1827. Т. 3) указанием на источник: Из Энгеля. Действительно, статья Жуковского является переводом статьи немецкого моралиста и критика Иоганна Якоба Энгеля «Von dem moralischen Nut-zen der Dichtkunst», входящей в его известное сочинение «Светский философ» («Der Philosoph fur die Welt»).
Интерес Жуковского к наследию одного из характерных представителей так на-зываемого философско-психологического направления был достаточно устойчив. Об этом свидетельствуют материалы его библиотеки и архива, запечатлевшие про¬цесс чтения и осмысления как эстетики Энгеля («Идеи о мимике»), так и произ¬ведений по проблемам воспитания и политики («Зерцало для князей»). Подроб¬нее об этом см.: БЖ. Ч. 1,2. Указ. имен. Многочисленные переводы Жуковского из «Светского философа» в ВЕ дополняют эту картину.
Проблема, поднятая в статье, имела для Жуковского особое значение. Она была, так сказать, выстрадана им, и в этом смысле идеи Энгеля воспринимались как собственные.
В целом точно следуя источнику, Жуковский сумел внести в перевод некото¬рые моменты, подчеркивающие программность статьи. Так, уже подзаголовком «Письмо к Филалету», введением всякого рода обращений к адресату, усилением риторического начала русский автор активно вовлекал читателя в спор с Люби¬телем мудрости. Он настойчиво подчеркивал связь прекрасного с нравственным. Система курсивов, столь важная для поэта, введение некоторых дополнительных понятий, способствующих созданию особого настроения («усовершенствование до¬бродетели», «тонкая чувствительность», «чувствительное и нежное сердце», «вдох¬новенный создатель», «человеческий дух» и т. д.) — все это способствовало акцен¬тированию центральной мысли.
Характерно, что Жуковский — редактор ВЕ окружил статью произведениями с ярко выраженной этической проблематикой и говорящими заглавиями: «О сча¬стии» (Ч. 43. № 1), «Любовь к ближним» (Ч. 43. № 2), «О супружестве», «Врата счастия», «Счастие неизвестности», «Фенелон, воспитатель герцога Бургонского» (Ч. 43. № 4). Своеобразным постскриптумом к этой теме в 43-й части журнала стало стихотворение самого Жуковского «К Филалету» (№ 4), где имя адресата, общий пафос размышлений о судьбе человека намечают продолжение разговора о нрав¬ственной пользе поэзии.
1 Подробно идеи морального воздействия искусства на общество и вопрос о формах морального в искусстве развиты в философском диалоге Платона «Госу-дарство».
2 Речь идет о сочинениях французского историка и теоретика военного искус¬ства Ф.-Ш. Фолара «Новое открытие о войне» («Nouvelle decouverte sur la guerre», 1724) и «Комментарии к Полибию» («Commentaire sur Polybe», 1727—1730).
3 Имеется в виду дидактическая поэма «Религия» («La religion», 1746) Луи Раси¬на, сына великого французского драматурга.
А. Янушкевич
О басне и баснях Крылова
(С. 201)
Автограф неизвестен.
Впервые: ВЕ. 1809. Ч. 45. № 9. Май. С. 35—67 — с заглавием: «Басни Ивана Крылова. Шо. Ъ типографии! уЪернското правления. Wb i-л ъ^>д1*лллч>./*ч.
В прижизненных изданиях: С 2 (Т. 4. С. 121—186); СП (С. 67—98); С 4 (Т. 7. С. 63—92); С 5 (Т. 7. С. 81—108) — с датой: «1808», кроме С 5 (в подборке про¬изведении г.), и заглавием; «О Ьасне и сзасняччрылоъа».
Датируется: начало 1809 г.
Статья Жуковского является откликом на первую книгу басен Крылова, вышед-шую из типографии 24 февраля 1809 г. Она полемично направлена против статьи А. С. Шишкова «Сравнение Сумарокова с Лафонтеном» (Драматический вестник. 1808. Ч. 5. С. 81—108), где в борьбе с карамзинистами автор резко противопостав¬ляет старую басню новой (подробно об этом см.: Иван Андреевич Крылов. Пробле¬мы творчества. Л., 1975. С. 208—210). Жуковский, напротив, выступает пропаган¬дистом новой басни, создателем которой, по его мнению, явился Лафонтен, а его продолжателем и последователем — Крылов.
Вместе с тем статья Жуковского — результат собственной творческой деятель-ности поэта в жанре басни (см.: Резанов. С. 424—471), а также его изучения басни в теоретическом и историко-литературном аспектах.
Как показывает составленный в 1804 г. перечень задуманных переводов и под-ражаний (РНБ. Оп. 1. № 79. Л. 8), Жуковский намеревался сделать переводы басен Лафонтена, Флориана, Ламота, Гагедорна, Геллерта, Лихтвера и Лессинга.
Следы глубокой заинтересованности поэта жанром басни легко обнаруживают¬ся в библиотеке Жуковского, где находится целый ряд сборников басен различных авторов с его пометами. Мы находим здесь басенную антологию К. Рамлера, изда¬ния Лафонтена и Флориана, сборник стихотворений, в том числе и басен, Пфеффе-ля, Глейма, Клейста, Лессинга, сборники басен Крылова, Измайлова, Дмитриева, издания басен Крылова на французском языке, в том числе и знаменитое 1825 г. с предисловием Лемонте (об этом см.: БЖ. Ч. 3. С. 369—376).
Из помет Жуковского в книгах, непосредственно связанных с его статьей, особенно следует выделить маргиналии в «Элементах литературы» Мармонтеля. На форзаце и нижней крышке переплета приводится расписанный по дням план изучения басен (с названием источников — сочинения Зульцера, Лагарпа, Лессин¬га, Лафонтена и других) и план статьи «О басне и баснях Крылова». Статья Мар¬монтеля о басне изучалась в период непосредственной работы над собственной статьей (см.: Разумова Н. Е. В. А. Жуковский — читатель «Элементов литературы» Мармонтеля // БЖ. Ч. 2. С. 56—68).
Статья Жуковского о баснях Крылова — это первый опыт проницательной оценки русского баснописца в историко-литературном и типологическом аспектах. Одновременно это первая в русской критике серьезная попытка широкой поста¬новки вопроса о сущности жанра, в чем (как и в целом в эстетике Жуковского) проявился своеобразный синтез идей русского предромантизма и европейского Просвещения. Складывающаяся романтическая эстетика Жуковского, как видно из основных положений статьи, обнаруживает глубокую связь с важнейшими идея¬ми Руссо, Гердера, Лессинга.
Это следует из того, что, во-первых, он последовательно отталкивается от нор-мативной рационалистической эстетики, чему подчинена взятая отчасти у Лессин¬га периодизация басни, согласно которой басня из дидактической превратилась в поэтическую, основанную на динамическом художественном действии, самораз¬витии басенных характеров, особой басенной фантастике, придающей характерам непременную для басенного жанра двойственность значения.
Во-вторых, в теории басни Жуковского с особенной отчетливостью проявляют¬ся некоторые объективные основы эстетики Жуковского вообще. Басенный мир, по Жуковскому, — «чистое зеркало», в котором отражается мир человеческий, «су-щественный мир со всеми его оттенками».
В-третьих, с объективными основами басенной эстетики Жуковского тесней¬шим образом связан их своеобразный руссоизм. Это прежде всего просветитель¬ская вера Жуковского в природное «расположение к добру», которое несет в себе баснописец и которое определяет его заинтересованное внимание ко всем создани¬ям природы без изъятия. Этот альтруизм басенной эстетики и нравственной фи¬лософии лучше всего проявился в понятии простодушия как важнейшей, по Жу¬ковскому, черты крыловской, так же как и лафонтеновской, басни. Ориентирован¬ность Жуковского на обыкновенного человека и пафос общечеловеческого в искус¬стве становится в его статье особенно отчетливой.
В-четвертых, в статье впервые формулируются важнейшие принципы художе-ственного перевода, направленные на поиски путей оригинального поэтическо¬го творчества, которое могло бы достойно соперничать с образцами европейской классики. С этих позиций поэт отстаивает национальный пафос крыловской басни.
В-пятых, просветительская окраска теории басни у Жуковского проявилась в от-стаивании нравоучительного характера басни. Отталкиваясь от дидактического ра-ционализма, Жуковский не отказывал басне в моралистической направленности, но считал главным предметом баснописца — «запечатлевая в уме нравственную исти¬ну, нравиться воображению и трогать чувство». В рассмотрении таких качеств новой басни, как чувствительность и морализирование, недооценке ее сатирической соци-альной направленности (это особенно проявилось в отношении к Крылову) сказа¬лись сентиментально-романтические и просветительские представления поэта.
Проницательность оценок Жуковского, высокий теоретический уровень и ши¬рота взгляда в подходе к жанру басни обусловили актуальность выдвинутых
