смерть! Друг мой! прости меня! теперь о смерти не могу подумать без са¬мого нежнейшего о тебе сожаления. Как желать ее, когда ты на свете! Как предпочесть свое спокойствие твоему! Маша, милая моя спутница, моя истинная благодетельница, заплачу ли за все те чувства, которые ты в меня поселила, презрением к жизни, к самому себе, низостью, отчаянием! Нет! я должен любить тебя иначе! Я должен жить для тебя — кто мне запре¬тит это! Быть счастливыми, т. е. дойти до своей цели, зависит не от нас; но быть достойным счастия, идти к прекрасной цели — о! это наше! наше навеки! Как живо чувствую в эту минуту всю высокость жизни, посвящен-ной добру и тебе! Не знаю, как пробудилось во мне это чувство, — но это сделалось вдруг. По моему письму к М(арье) Ник(олаевне)22, то есть по его началу, ты могла судить, что я взялся за перо совсем в другом расположе¬нии: и мысли, и чувства были черные. Вдруг как будто свет озарил мое сердце и взгляд на жизнь совсем переменился. Ангел утешитель! ведь ты на свете и ты моя.

Я остановился на этом месте и пошел в залу искать платка — ты подала мне изломанное кольцо. Как кстати, какой прекрасный знак! Друг мой, оно дано тебе не мною. Возьми мое. Пускай оно означает совершенную переме¬ну моих чувств к тебе на лучшее, возвышеннейшее чувство самой чистой, неизменной привязанности; в ней истинная моя жизнь; она будет для меня источником верного счастия, добра, надежды, религии и наконец получит награду от того, кто будет видеть жизнь мою, кто соединил нас и освятит наш союз. В знак того же дай и ты мне кольцо от себя. Обручимся во имя Бога на добродетель, на хорошую жизнь, которая пройдет если не вместе, то по крайней мере одинаково и для одного. Милой друг, уверяю тебя, что ты мне теперь еще милее, еще святее и необходимее прежнего. Я в последний месяц слишком испытал, что без тебя, без ободрительного о тебе воспоми¬нания, без чистой к тебе привязанности я ничто. Мы не можем быть вмес¬те. Но одна кровля, одно небо — разве не одно и то же! Главное — наше серд¬це — кто его переменит? Мы могли бы жить вместе, если бы нам дана была полная доверенность, полная свобода любить друг друга и показывать друг другу без принуждения самую чистую привязанность! Мы бы были счаст¬ливы вместе и сохранили бы свое счастие непорочным. Но ожидать такой доверенности невозможно. Захочешь ли, чтобы я был только терпимым в твоей семье, без уважения, без дружбы; чтобы я всякую минуту чувство¬вал недостаток счастия; завидовал тем, кто пользуются бесценно правом де¬лить все с тобою, и свои чувства таил бы как какое преступление. Вдали от тебя я более с тобою. Здесь всё для меня отравлено. Когда я один, то ду¬маю только о том, как бы быть с тобою, и ничто другое не входит в голову; когда с тобою, то сердце рвется и самая твердость исчезает, — поневоле ропот, досада на жизнь, унылость во мне поселяются. Такая жизнь тебя недостойна. Когда я с тобою простился, то в первые дни или, лучше сказать,

в9

во весь первый месяц я был как мертвый — нестерпимая холодность ко всему давила мое сердце. — О! смерть несравненно лучше такого ощутитель¬ного ничтожества. В душе моей было одно только чувство разлуки. Всему конец, нечего искать в жизни, — вот что я думал и более ниче(го) не мог думать! Но это переменилось! Я нашел верное для себя убежище — ангел мой! хранительница моего сердца! самое лучшее украшение моей жизни! Ты мое убежище! Как могла ты сказать в своем последнем бесценном пись¬ме: я даже желаю, чтобы ты меня любил менее. Это желание убийственное; нет! нет! Желаю, чтобы моя к тебе любовь усиливалась если можно беспре¬станно! В ней всё для меня! Она заключает для меня всю мою силу и дея¬тельность в настоящем; ею может быть для меня прекрасно и будуще С нею могу воображать вечностьХ Она даст мне пример — религию. С нею я бо¬гач — без нее был бы самый жалкий, отверженный нищий. Скажу тебе то же, что я писал к Марье Николаевне: для нас осталось теперь одно: твер¬дая вера друг в друга! Разве, расставшись, мы друг для друга погибли! Разве нет у нас одной общей надежды; одного верного защитника! Разве цель, к которой он нас ведет, не прекрасная! Он только говорит нам: идите Ужели откажемся от проводника доброго? Разве можем требовать награды преж¬де заслуги? Разве брошены мы в эту жизнь как в пустыню, в которой ужа¬сы собраны только для того, чтобы ужасать! Нет! это опыт! Из него надобно выйти невредимо и достойным награды! Вера в тебя будет моею твердо-стию! А ты верь мне и будь спокойна! Тот, кому дорого наше прямое счас¬тие, сделает всё за нас и лучше, нежели мы сами. Неуспех употребленных нами усилий доказывает нам только то, что мы ничего не можем, итак, оста¬вим всё на волю тому, кто всё может. А мы будем ждать, каждый в своем углу, розно, чтоб после благодарить вместе. «Где бы я ни был (это выписываю из письма моего к М(арье) Н(иколавне)), всё ты будешь в душе моей, лучшею моею надеждою, верным моим счастием. Будем в настоящем относить всё к этой надежде, а о будущем перестанем и заботиться. Станем порознь упо¬треблять это настоящее самым лучшим образом, имея в виду то счастливое вместе, которое когда-нибудь придет. Знай и верь, что я живу для тебя. Раз¬ве место и время переменят чувства. С такою целью могу любить жизнь! Где бы я ни был, везде буду помнить, что я принадлежу тебе. Итак везде и всегда надобно быть тебя достойным. Если дашь мне слово (и сохранишь его) быть спокойною и беречь себя для лучшего времени, то я даю слово (и сохраню), что буду пользоваться сколько можно своею жизнию, буду думать о себе как о твоей свято неотъемлемой собственности. Как не уважать жизнь, когда она твоя Как не желать ее сделать тебя достойною!» Разве мысли быть тобою любимым не довольно на целую жизнь! Такое счастие подвержено ли перемене судьбы? Случай может ли им владычествовать! Нет! нет! ве¬рить Провидению! верить друг другу! всегда и везде быть достойными друг друга — вот всё! Остальное не может быть дурно! Дай же мне руку! будь мне примером! товарищем! ангелом-хранителем!

Милой друг, расставаясь с тобою — я много теряю! Боже мой! не видать¬ся! Но знаешь ли, что мы выигрываем? Свободу любить друг друга! Мы за¬платили за нее своим пожертвованием! Теперь любовь верная и чистая наша и никто не может на нее иметь права. Маменька могла бы дать нам полное счастие — о! с таким счастием ничто не сравнится! — Но теперь она уже ни¬чего у нас отнять не может. Без этого полного счастия нам нельзя быть вме¬сте. Без доверенности, но вместе — мы бы опять были рабами, принуждены бы были таиться и притворствовать, —розно мы свободны, и наша любовь при¬надлежит нам по праву. Я никогда и нигде не буду одиноким с моею к тебе привязанностию, с моею верою в твое сердце! Я буду богат мыслию, что ты моя и что всякое мое чувство, всякая мысль, всякой поступок мой будут осве¬щены воспоминанием о том, что мне всего дороже, — разве это не жизнь? Кто такой союз разрушит? Кто имеет право его осуждать? Наша жертва сде¬лана! Теперь мы выше всех, кто так равнодушно располагает нашею судь¬бою; мы спокойно можем скрыть себя в глубину сердца и в нем находить свое счастие, в нем заключить веру друг в друга, не зависящую ни от кого, и веру в Провидение, которая нас приведет ко всему и все заменит, что дурно, доб¬рым. Розно — мы не зависимы ни от кого, ни от чего. Вместе — нас только бы оскорбляли и сохранили бы еще некоторое право и на то, что у нас в серд¬це. Нет! мой ангел! для меня довольно одной моей к тебе привязанности на целую жизнь! Одно чувство распространит на нее самый прекрасный свет, который ничем не помрачится. Я буду, буду дорожить жизнию.

Признаюсь тебе, с тех пор как сюда возвратился, — я несколько коле¬бался в этих мыслях. Видя тебя снова, чувствую всё то жестокое горе раз¬луки, которое стесняло мою душу, — вижу одно только то счастие, которо¬го я лишен, и забываю о том, которое мне осталось. Видеть тебя перед собою и иметь одно только воспоминание о тебе — какая разница! Но я и не хочу сражаться с этим чувством: пускай оно меня мучит! Теперь последнее время — оно бесценно при всех страданиях! Но даю тебе слово, что убий-ственная безнадежность ко мне уже не возвратится. Нет! друг милой! Я знаю, где и в чем искать счастие. По крайней мере теперь я с одной сто¬роны спокойнее, — я ничего не жду от маменьки; я поставил себя выше не¬справедливости и пренебрежения и доволен мыслию, что она уже у меня ничего отнять не может. — Прошу от тебя только одного: — будь мне при¬мером и верным товарищем в этой твердости, в этой взаимной доверенно¬сти; ищи такого же спокойствия в самой себе. О, если бы я мог быть уверен в твоем спокойствии! Какую бы твердость это мне дало на целую жизнь!

Я сделал себе правило, которое одно мне на целую жизнь послужить мо¬жет. При всяком чувстве, при всякой мысли, при всяком намерении буду у себя спрашивать: достойны ли они моей Маши? Можно ли их ей открыть? Будет ли и должна ли она в них участвовать} Милой мой ангел, разве этого не довольно, чтобы не только не испортиться, но еще и сделаться лучшим?

Скажу несколько слов о своем плане жизни. Для меня теперь одно — за¬нятие. И это занятие будет троякое: Читать — собирать хорошие мысли и

чувства; писать — для славы и пользы; делать всё то добро, которое будет в моей власти. Милой ангел, еще жить можно! Хорошо мыслить и чувство¬вать не есть ли быть всегда с моею Машею, становиться для нее лучшим. О! я это часто, часто испытывал: при всякой высокой мысли, при всяком хорошем чувстве воспоминание о тебе оживляется в моем