Рафаэлевой картины (кроме, разумеется, лица Спасителева и Мадонны): всё в размышлении, и святые и ангелы. Рафаэль как будто хотел изобразить для глаз верховное назначение души человеческой. Один только предмет напо¬минает в картине его о земле: это Сикстова тиара, покинутая на границе здеш¬него света. — Вот то, что думал я в те счастливые минуты, которые провел перед Мадонною Рафаэля. Какую душу надлежало иметь, чтобы произвести подобное! Бедный Миллер!128 Он умер, сказывали мне, в доме сумасшедших. Удивительно Ли? Он сравнил свое подражание с оригиналом, и мысль, что он не понял великого, что он его обезобразил, что оно для него недостижи¬мо, убила его. И в самом деле надобно быть или безрассудным, или просто механическим маляром без души, чтобы осмелиться списывать эту Мадонну: один раз душе человеческой было подобное откровение; дважды случиться оно не может.

Здесь было бы у места, но я не стану говорить о Мадонне Голбейновой, которая также в своем роде есть совершенство: она столько же трогает душу своею простотою, сколько Рафаэлева ее наполняет своим величием; Голбейн свел на землю всё то, что Рафаэль представил на небесах; и каждая из этих двух картин действует наоборот: смотря на Рафаэлеву, сначала углубляешь¬ся в какое-то высокое размышление, потом уже чувствуешь, что ты растро¬ган, рад бы стать на колена и благодарить, но не за милость особенную, а за то, что ты человек и имеешь душу, которой назначение у тебя перед глаза¬ми; смотря на Голбейнову, ты прежде всего тронут, потом уже невольно и высокая мысль на тебя находит, и ты вспоминаешь о небе.

Из Дрездена, через Кульм, Теплиц, и Прагу, поехал я в Карлсбад129, где пробыл долее, нежели сколько располагал: я хотел дождаться в Карлсбаде некоторых петербургских друзей; потом приехал его высочество великий князь, и ему угодно было остановить меня на несколько дней. Но эта прият¬ная остановка послужила мне к добру; я как будто переждал дурную погоду в Карлсбаде, и в Эгре она решительно со мною рассталась: все летние меся¬цы и весь сентябрь были дождливые, но для меня дождя не было, он шел, когда я сидел под кровлею, и переставал, как скоро я пускался в путь: при¬рода не скрыла себя от своего поэта. Из Эгры, осмотрев всё то, что служит памятником Валленштейна130, через Вейссенштат и живописный замок Бер-нек, поехал я в Барейт, где пробыл день, чтобы познакомиться с J. Paul131; я провел с ним несколько приятных минут: забавный оригинал, который по¬нравился мне своим простодушием. В Ниренберге пробыл я дни три; его древности весьма привлекательные: я поклонился праху Албрехта Дюрера, осмотрел старинный замок императоров, ратушу, ее подземные тюрьмы и несколько прекрасных готических церквей. Картины немецкой школы, ко¬торые видел я в замке и в некоторых частных галереях, заставили меня пе¬ременить несколько мой план и завернуть в Минхен, чтобы осмотреть тамош¬нюю богатую галерею. Кто ее не видал, тот не имеет понятия о Рубенсе. Она богата картинами италианской школы, но еще более фламандской и немец-кой. Последними наполнен замок Шлейзгейм, находящийся в миле от Мин-хена. Из Ульма, осмотрев кафедральную церковь, великолепный памятник готической архитектуры, отправился я через Равенсбург, Вальдзе и Штадель в Мерсбург на берег Констанцского озера…

(Июль) Швейцария132

25-го июля, среда. В Мерзбурге провел целый день, не выходя из гор¬ницы. Первый вид на озеро из ворот города. Время было жаркое. Сел в лод¬ку и на остров Мейнау. Светло-зеленый цвет воды, прелестный, особенно в жар. Вид с озера: Тирольские горы, Граубинденские горы, Hoh Sends и Камор, Appenzel и St. Gallen. Rohrshach. Констанц не виден. Прелестное изменение цвета воды с изменением неба: светло-бирюзовые волны, тем¬но-голубые пятна, на вершинах искры и звезды; — вдали фиолетовые по¬лосы; на самом отдалении как будто тонкий, неподвижный светло-зеленый пух; освещенные берега зелены; что в тени, то голубое; горы не ясны, а как будто туманны; утесы, и снег, и леса, и светлые пажити; — то темно-бирю¬зовые с светло-бирюзовым отливом; часто цвет облаков. Мейнау островок в 1 ]А часа от Мерзбурга. Замок: вид с балкона, на котором я просидел более часа; пустые горницы, в которых живет женщина с прелестною дочерью, сирота, дочь умершего тому два года духовного, Иозефина Дер. Красоты природы в нашей душе; надобно быть в ладу с собою, чтобы ими наслаж¬даться. Я испортил для себя невозвратную минуту и заплатил за нее не¬удовольствием на самого себя. С балкона видишь Birnau, Helligenberg, Neudorf, Nussdorf, Uldingen, Meersburg, Bregenz, Steinau Staad. Берег Мей¬нау, обращенный к берегу, покрыт виноградником. Я взял проводника и пошел в Констанц; 1ХА дороги лесом: буки, дуб, ель, сосны. Прекрасный вид на поле, освещенное заходящим солнцем. Мост через Рейн: зелень воды; на покрытом мосту мельница. Остановился в трактире Орла.

26-го июля, четверг. В 8 часов пошел осматривать достопримечательности города. Здание, где находится зала вселенского Констанцского собора133, 80 шагов в длину, 40 в ширину; теперь сарай для складки товаров. Окна с каменными скамейками; каждое было отгорожено наподобие стойла (вид¬ны еще дыры) для епископов, которые тут жили; особенное отделение, где избран был папа Мартин; остались два стула на уступах и ковер; стул им¬ператора более папского; две софы; кузов той повозки, на которой отвезен был Гус к костру! В двери скважина, в которую подавалась пища запертым епископам во время конклава; в широкую дверь вид на пристань и озеро. Над дверью надпись и изображение Правосудия с весами и деревянная свет¬лица. — В Доминиканском монастыре, где теперь ситцевая фабрика, взят был Гус и сидел в тюрьме. Мщение неба обратило этот монастырь в фабри¬ку; где был алтарь, там стойло; прекрасное здание; окно, в котором береза. Хор за органами, которые стоят на своде: видны еще остатки живописи; три ряда столбов. Близ бывшей кухни чулан в три шага, где сидел Гус; узень¬кое окно; камень с кольцом, к которому он был прикован, и впадина в сте¬не, служившая ему стулом. Трапеза с одним столбом; шкап, печь; на стене остался рисунок французского солдата 3-го полка с древом вольности. — Domkirche — прекрасное готическое здание, изуродованное обновлением. Алтарь не похож на остальное: стены алебастровые, пол мраморный; хор не переделан, а выкрашен, как и остаток церкви; резные сиделки. В риз¬нице: Голбейново Распятие; разбойники с перебитыми голенями; один умер; раскаявшийся глядит на умершего Спасителя; оно было створчатое; на дверцах св. Пелагий с мечом и пальмою и Конрад, строитель церкви, на коленях граф Fuguer von Konstanz (1604). На алтаре Шенкова Мария. Гроб

Роберта Hallum гранитный с медными резными плитами. Кафедра резная, на деревянном изображении, которое изуродовано невинно, ибо оно есть не образ Гуса, а Ветхий Завет. Медная доска, где стоял осужденный Гус, в то время, когда сожигали его книги. Прекрасные органы с каменною резьбою. Часовня Фомы: Христос и Фома на черном мраморном алтаре; Константин и Елена, Конрад и Пелагий. Успение Богоматери, прекрасно вырезанное из камня; много выражения во всех лицах. Резная лестница наверх: Благове¬щение, Рождество, Усекновение главы Иоанна Предтечи. —Дом, где жил Гус, с прекрасным его портретом, высеченным из камня. — От пристани до Рейн¬ского моста прекрасное гульбище по берегу под тенью тополей. — Обедал за общим столом; слышал разговор о политике. Юрист обвинял греков и оправдывал турков давностию владения; защитник греков утверждал, что турки звери, которые давно живут между людьми и по привычке уже не ка¬жутся зверями. Два путешественника; несколько пансионеров. Прекрасный вечер на высоте колокольни минстера*. Солнце было за тучами; вышло, — небо было в тучах. Остров Рейхенау, Hohentwiel, Heilagenberg, Thurgau, по¬луостров, Lindau, Bregenz. Лодки. Радуга. Вид воды. Зеленоватый туман. Лучи. Второе явление солнца. Переход из сумрака в темноту и из темноты в сумрак. Прекрасное положение Доминиканского монастыря.

[Я приехал ночью в Мерзбург134, маленький город на берегу Констанц-ского озера. На другой день, переждав жаркое время, в три часа пополудни, пошел я на берег; свой Stuhlwagen** отправил на перевозном судне прямо в Констанц, а сам в маленькой лодке поплыл на остров Мейнау, находящий¬ся в северном заливе озера. Время было ясно-тихое, но зной еще не мино¬вался; скоро повеял попутный ветр; гребцы положили весла и подняли па¬рус. Лодка плыла без движения, и я, сидя под тению паруса, видел перед собою великолепное зрелище: у меня перед глазами была, как будто в сокра¬щении, вся Швейцария; я видел вдруг три кантона ее: Тургау, Аппенцель и Санкт-Галлен; на берегах, которые отвсюду полугорою сходили к равнине озера, было рассыпано бесчисленное множество сёл, замков, домов, рощ, па¬житей и садов; берега кантона Тургау, прелестные своим изобилием, были плоски; над Аппенцелем и Санкт-Галленом подымались Альпы; но прелест¬нейшую картину представляло самое озеро: нельзя изобразить словами тех бесчисленных оттенков, в которых является его поверхность, изменяющая¬ся при всяком колыхании, при всяком ветерке, при всяком налетающем на солнце облаке; когда озеро спокойно, видишь жидкую тихо-трепещущую бирюзу, кое-где фиолетовые полосы, а на самом отдалении яркий, светло-зеленый отлив; когда волны наморщатся, то глубина этих морщин кажется изумрудно-зеленою, а по ребрам их голубая пена, с яркими искрами и звез¬дами; когда же облако закроет солнце, то воды, смотря по цвету облака, или бледнеют, или синеют, или кажутся дымными. Плаванье мое продолжалось

* От нем. das Munster — кафедральный собор.

* экипаж (нем.).

час с четвертью. Мейнау есть маленький островок, покрытый виноградником, огородами; некогда принадлежал он Мальтийскому ордену, а теперь в зам¬ке Командора живет старая вдова с прекрасною дочерью, и эта пустынная красавица показывала мне пустынные горницы замка; в нем одни голые сте¬ны, но вид с балкона несравненный: я просидел на нем около часа.

Жар между тем миновался; я взял проводника и пошел пешком в Кон¬станц. Мейнау соединен с берегом узким мостиком, сделанным для одних пешеходов. Дорога от него до Констанца довольно приятна: я шел по боль¬шей части лесом, который часто раскрывался, и тогда по сторонам пред¬ставились глазам моим поля и пажити, освещенные заходящим солнцем. Констанц город некрасивый и неоживленный: я осмотрел в нем некоторые здания, достойные примечания. Дряхлая деревянная палата, в которой были заседания Констанцского собора, обесславившего себя убийством Гуса, есть не иное что, как сарай в 80 шагов длины и в 40 ширины; он служит теперь магазинам для складки товаров во время ярмарки. В одном углу этой палаты, на небольшом возвышении, стоят два стула, на которых во время собраний сидели император и папа, оба весьма скромные, но императорский выше папского, и рядом с ними (в доказательство, сколь правосудно время) лежит кузов