общества, к коему он принадлежал, то есть Союза Благоденствия, имевшего уставом Зеленую книгу230, как те, коим

19*

*75

особенные цели сего общества были известны, так и те, кои в то время еще о ней не знали, почитали его весьма важным для общества: его высокий характер, его прямодушие, его образованность, его ясные твердые прави¬ла вселили к нему всеобщее уважение. Но если он был признаваем одним из главных по уму и всеобщему к нему уважению, то это не значит, чтобы он был главным действователем общества. На это нет доказательств. А ре-шительным опровержением сего служит то, что тайная цель общества была в совершенном противоречии с его особенною, всем известною целию и что те из членов, кои знали тайную цель общества, не могли ее открыть Турге¬неву именно потому, что его особенная цель, им противная, была им из¬вестна. Сие уважение к характеру Тургенева имел и покойный государь, которому образ мнений его был совершенно известен.

Для осуждения нужны несомненные доказательства, основанные на фак¬тах, подтвержденных ясными, согласными показаниями свидетелей и соб¬ственным признанием. Для несомненного доказательства нужны факты; показания свидетелей и собственное признание только их подтверждают, но они заменить их не могут. Без фактов же ни показания свидетелей, ни даже собственное свидетельство не удовлетворительны и обвинение на них утверждено быть не может.

Но Тургенев осужден по одним только показаниям свидетелей, вообще не согласных, а в главном совершенно противоречащих одно другому. Фак¬тов же его обвиняющих нет. Собственного его признания быть не могло, ибо он осужден был в отсутствии. Напротив, в своем объяснении он опро¬вергал все известные ему тогда показания присланным объяснением: оно было представлено до суда, но не было принято. Итак, главного, на чем бы могло быть утверждено обвинение Тургенева, то есть фактов, нет, следова¬тельно, его обвинение ни на чем не основано и само по себе не может быть законным.

Что видно из показаний и что остается доказанным.

То, что Тургенев принадлежал к тайному обществу. Если он принадле¬жал к тайному обществу, то из сего следует, что он был и на совещаниях, что мог и принимать членов, и быть президентом. Это не делает его бинов-ным, когда то общество, к коему он принадлежал, не имело в себе ничего преступного, когда в уставе его была означена одна общеполезная цель, согласная с общим порядком.

Следует вопрос: к какому обществу принадлежал Тургенев?

К обществу, которое называло себя Союзом Благоденствия и коего цель, всем членам вообще известная, была положена в уставе его, называвшемся Зеленою книгою. Устав сей, служащий фактом достаточным для обвинения, известен: в нем нет ничего преступного. Тургенев не был учредителем сего общества — он вошел уже в общество учрежденное. Но если бы он и был учредителем сего, а не другого общества, то в этом не было бы никакой вины. Ибо явная цель сего общества, означенная в его уставе, не была никогда пре¬ступною. В это же общество Тургенев принял одного члена Митькова. Это столь же мало преступно, как и самое участие в этом обществе. Принятие другого члена Миклашевского ничем не доказано. А третий Толстой дал свидетельство, что не был никогда принят Тургеневым.

Итак, из всех показаний и из собственного признания Тургенева ясно только то, что он был членом тайного общества, не имевшего по своему ус¬таву никакой преступной цели, был членом в такое время, когда в России существовали тайные общества и не были запрещены правительством, на¬конец, был членом его в то время, когда оно и по самому донесению след¬ственной комиссии не имело никакой преступной деятельности, оказавшей¬ся в нем со вступления в него Рылеева, а Рылеев вступил не в первое, а уже в возобновленное общество. Первое же было уничтожено самим Тургене¬вым, и ничем не доказано, был ли он установителем второго.

Итак, Тургенев не потому преступник, что он был член тайного обще¬ства. Он может быть преступником только тогда, когда будет доказано, что он знал тайную особенную цель общества и участвовал в замыслах тех, коим с самого начала сего общества сия тайная цель была известна.

Фактов, утверждающих, что Тургенев знал сию цель, не находится. Тур¬генев утверждает, что он не знал и не мог знать сей цели. Остаются показа¬ния свидетелей. Достаточны ли они для обвинения?

Суд признал важными, хотя для убеждения недостаточными, только два показания: Пестеля и Рылеева. Но показания Пестеля, приводящего одну только сказанную Тургеневым фразу, без ясного означения, по какому слу¬чаю сказана сия фраза, подтверждаются двумя, не подтверждаются тремя и отвергаются четвертым. Достаточно ли оно для убеждения? Если против невинности говорят три, а в пользу невинности четыре. На чью сторону должно перейти беспристрастное правосудие? — Показания же Рылеева опровергаются само собою. Рылеев говорит о таком заседании общества, в коем находились Бестужев и Торсон. Но Торсон принят в общество в 1825, а Тургенев оставил Россию в начале 1824-го. Если бы взяли сию справку, то она опровергнула бы неосновательное показание Рылеева. А ничтожность же показаний и Рылеева и Пестеля убедила бы судей, что для обвинения в уголовном преступлении нельзя полагаться на сказания людей, кои не мо¬гут помнить того, что и с кем говорили в несколько лет, что для этого нуж¬ны факты и что если нет фактов, надлежит по крайней мере остаться в со¬мнении насчет обвиняемого, когда идет дело о чести и жизни.

Главное следствие:

Доказано одно, что Тургенев был членом общества Союза Благоден¬ствия.

Не только не доказано, но основано на свидетельствах противоречащих и явно ложных, что Тургенев знал преступные цели некоторых и участво¬вал в их замыслах.

Тургенев был в отсутствии и представил объяснение, которое не было принято.

Нет никаких законных причин признать его преступником.

Но Тургенев удалился за границу и, требуемый к суду, не явился и тем подтвердил показания. Достаточно ли это для обвинения?

Нимало: во-первых, Тургенев не удалился за границу, как будто скры¬вался от правосудия за два года до кончины императора, он был принуж¬ден покинуть отечество за болезнью. Несколько раз до тех пор просил он отпуска и всё был удерживаем государем, который наконец, увидя необхо¬димость, отпустил его, благоволив дать ему чин и деньги на дорогу. И не¬сколько раз потом изъявлял желание, чтобы он скорее возвратился. Это не значит бежать от наказания. Напротив, если бы Тургенев имел приписы¬ваемые ему замыслы, то он бы не помыслил удалиться, а напротив, счел бы необходимым остаться, дабы содействовать успеху сих замыслов. Во-вторых, он не явился. В этом он виноват. Но неявка не есть еще замышление про¬тив жизни Государя и против общего порядка.

Здесь может представиться вопрос, почему поехал брат, а не сам он по¬старался себя очистить. Напомню, что Н(иколай) Т(ургенев) был за грани¬цею из болезни, которая продолжается и теперь. В качестве обвинения против него были одни слухи. Невозможно Тургеневу было вначале жерт¬вовать отчизною, после здоровьем.

Если против обвиняемого надобно принять всё, что служит к доказатель¬ству вины его, то столько же нужно принять и то, что служит к его оправ¬данию. Тургенев находился в Париже в то время, когда случилось проис¬шествие 14 декабря. Но он был уже на отъезде в Англию, и отъезд сей не был следствием полученного им известия из России, а давно принятое намерение, чему служит доказательством и то, что он задолго пред тем в Карлсбаде расспрашивал Блудова о жизни в Англии и сообщил ему свое намерение туда ехать. И я сам послал ему за несколько времени рекомен¬дательные письма от Вильсона в Шотландию. О чем говорило известие, по¬лученное Т(ургеневым) в Париже. О бунте гвардии по случаю присяги Го¬сударя) И(мператора). В этом нет еще ничего относительного к тайному обществу, в коем находился Тургенев. То, что было открыто Следствен¬ной) Ком(иссией), сделалось известно из рапорта. Тургенев уехал в Англию, не зная, в чем состояло дело. После в Англии по слухам дошло до него изве¬стие об открытом заговоре и об участии в нем некоторых из членов обще¬ства и об том, что его имя замешано в сем заговоре. Брат его с ним нахо¬дившийся поехал немедленно в Париж и оттуда в Россию, чтобы узнать подробности сего дела. Приехав в Петербург, он услышал, что все обвиня¬ют его брата в соучастии в заговоре против правительства. Тогда только в первый раз узнал он о существовании тайного общества и о том, что брат его был оного членом. Он написал к нему, что знал, уговаривал его не ез¬дить, зная его болезни, опасаясь за его жизнь и даже в сомнении насчет его участия, будучи в совершенном неведении насчет сущности дела. В то же время он просил его прислать от себя объяснения насчет своего участия в тайном обществе. Тург(енев) написал наобум, что знал, не мог написать ничего полного, ибо не мог знать подробности, не имел в руках рапорта

Следств(енной) Комиссии и не воображал никак того, что было для него до тех пор тайным.

Если он говорил о тайном обществе, в коем участвовал слегка, то гово¬рил об нем то, что тогда думал и чего не мог бы думать, если бы имел в ру¬ках донесение Следственной Комиссии. Но сия же самая неясность объяс¬нения служит доказательством в его пользу — мог ли бы он говорить таким языком, когда он внутренне убежден был в возможности того, о чем гово¬рил и что тогда должно было быть известно правительству. Это объясне¬ние, на кое не обращено было внимание, было отправлено, когда пришел к нему князь Горчаков с требованием, чтобы он явился к суду, и с изъявле¬нием, что он немедленно будет объявлен изменником, если откажется явить¬ся. Повторю: Тургенев виноват, что отказался явиться. Но он в этом слу¬чае виноват столько же против себя, сколько противу правительства. Своею неявкою отнял он у себя средство представить явные доказательства своей невинности. Уменьшает однако вину его то, что было объявлено ему именем Государя: он мог ужаснуться того, что ожидало его от судей, когда уже без суда, на одной только неявке оглашали его преступником государственным. Это опасение, если не совершенно извиняет его, то достаточно изъясняет, почему и уверенный в своей невинности, он мог не явиться к оправданию. И сия неявка, как означено в приговоре, подтвердила его преступление. Итак, то, что он сказал в свою пользу, было не только отвергнуто, но даже не принято, а его отсутствие было признано за подтверждение. Но когда же неявка бывает доказательством!

Неявка может в крайности только возбудить сомнение, то есть воспре¬пятствовать произнести и pro и contra. Но она не представляет ничего по¬ложительного. Напротив, сия неявка вся во вред Тургенева: во