это издание журнала есть нечто отдельное от самого общества. И можно ли видеть в издании журнала что-нибудь преступное! Разве у нас журнал может быть выдаваем без цензуры? Разве журнал у нас может быть сред¬ством возмущения умов? Явно только то, что Тургенев, быв членом Союза Благоденствия, хотел выдавать журнал литературы и политики; но он не мог сим журналом надеяться возмутить умы, ибо это ни в каком случае не было возможно. В Рапорте сказано, что составлявшие Коренную Петербур¬гскую управу имели намерение действовать на умы изданием особенного дешевого журнала, песен, карикатур и хотели для того иметь литографию и тайную типографию в отдаленной от столицы деревне; а в примечании сказано: издание журнала предпринимал действительный статский совет¬ник) Тургенев. Есть несколько возмутительных песен, кои тогда были со-чинены, и прочее. Ужасно подумать, что на сем могло быть основано обви¬нение Тургенева в замысле возмущать умы изданием журнала. В самом показании стоит, что журнал хотели издавать без позволения правитель¬ства и печатать в тайной типографии, в отдаленной от столицы деревне и просто распускать под рукою; Тургенев предпринимал издавать журнал в Петербурге независимо от общества и явно приглашал к соучастию в из¬дании его членов и нечленов общества, известных публике как литераторов.
Какая связь между его намерением и тем, кое имели члены по собственно¬му их показанию? Но по связи, находящейся между текстом Рапорта и оз¬наченного выше примечания, можно подумать, что Тургенев принял от общества поручение издавать тайный журнал и что в нем участвовали со¬чинители песен возмутительных, в это же время распространенных; [но эта связь между сими песнями и его намерением издавать журнал такого же рода, как между его журналом и тем, который общество втайне издавать предполагало.] При малейшем внимании можно убедиться, что этой связи не существует. Но [обвинительная] фраза между тем написана и могла по¬служить к обвинению и по крайней мере произвести вредное предубежде¬ние против обвиняемого. Весьма надобно сожалеть, что при самом начале действий комиссии никто не подумал взять бумаги Тургенева, оставленные им на той квартире, кою он занимал до отъезда своего за границу. Между сими бумагами нашли бы некоторые проекты сочинений политических, планы пиес для журнала и, что всего важнее, дневные записи Тургенева, в коих он давал себе отчет во всём том, что с ним было, до самого его отъезда. Всё это послужило бы, чтобы дать суду ясное понятие о характере и образе мыслей отсутствующего обвиненного. Между прочими бумагами находит¬ся план сочинения о тех переменах, кои правительство могло бы сделать для России (в этой статье говорится и о конституции). А в журнале замечатель¬но между прочим следующее: «1822,16 августа. На сих днях вышел рескрипт о закрытии масонских лож и о запрещении всяких тайных обществ. О ло¬жах, говорят, сожалеют некоторые тайные масоны. О Т(айных) об(ществах) никто не говорит, ибо никто их не знает и не думают, чтобы они были и могли быть в России. И подлинно последнее запрещение кажется лиш¬нее!» — Сии дневные записки Тургенев вел для себя; их не читали и его братья. Мог ли бы он написать в 1822 году такое замечание, если бы думал, что общество, к коему он принадлежал, хотя и тайное, имеет какую-нибудь малейшую важность.
Если всё сказанное в сей записке не убедит в совершенной невинности Тургенева, то по крайней мере может она произвести сомнение в совершен¬ной его виновности, может заставить подумать, что он оправдался бы во всём или по крайней мере в главном, если бы явился на суд, что его главная вина, кою оправдать нельзя, есть неявка и что за неявку осужден он как на умы¬сел на цареубийство и бунт. Итак, если по обстоятельствам нельзя уже снять с него приговора, по крайней мере теперь нельзя, то самая справедливость требует облегчить его положение: он болел, пребывание в Англии будет для него убийственно. Если Государь окажет ему милость, повелев миссиям не тревожить его нигде в Европе вне России, то сия милость будет в то же вре¬мя и справедливостию.
Ко всему сказанному выше в оправдание Тургенева надлежит прибавить еще одно свидетельство, совершенно убедительное в его пользу, свидетель¬ство его писем, писанных к братьям во всю бытность его в Англии, со време¬ни несчастья, его постигшего. Я читал их, находясь в дружбе с его братьями, и здесь представил верную выписку тех мест, кои особенно относятся к на¬стоящему его положению и к его участию в тайном обществе. Из сих писем некоторые писаны в то время, когда Т(ургенев) сочинял свое второе оправ¬дание, присланное им к старшему брату и на которое доставлял требуемые объяснения. Отрывки сии познакомят совершенно с характером и образом мыслей Тургенева. Прочитав их, нельзя не убедиться, что такой человек по уму своему не мог принимать участия в глупых замыслах безумцев, а по сердцу не способен разделять ни с кем намерения преступного.
На нем лежит одна вина — неявка. Но за эту вину, которая не имеет ничего общего с тем преступлением, в коем обвинен, наказан он выше вся¬кой меры и выше всякой справедливости. Если бы у нас законы и опреде¬ляли наказание за неявку, то полтора года изгнания из отечества с лише¬нием чести могут быть сочтены наказанием достаточным. Прибавлю здесь еще одно: осуждение Тургенева стоило сперва рассудка, потом жизни его младшему брату235. Я был свидетелем страданий сего последнего — мысль о судьбе брата беспрестанно его преследовала! В своем сумасшествии ду¬мал он об нем одном! Это же сумасшествие увлекло его безвременно и во гроб. Изгнанник знает только, что он потерял брата, но не знает, что про¬извело его смерть [довольно и одного этого бедствия!] Из писем его ви¬деть можно, как он убит сею потерею. Против незаслуженного наказания имеет прибежище в чувстве своей невинности; но что вознаградит его за потерю брата.
Остается один вопрос. Тургенев осужден вместе с другими! И те, на коих показаниях особенно основали его приговор, уже не существуют: может ли быть он оправдан отдельно от прочих и есть ли способ доказать его невин¬ность, когда обвинивших его нельзя уже уличить во лжи. Смело думаю, что сие уличение не нужно для снятия с Тургенева осуждения. Стоит взять в ру¬ки самый приговор, чтобы в этом убедиться. Показание Пестеля подтвер¬ждено двумя, не подтверждено двумя и опровергнуто третьим — три против двух! Следственно, показание само собою уничтожается. Против показания Рылеева говорят обстоятельства: то, в чем обвинил Рылеев Тургенева, от¬носится к 1825 году, а Тургенев уже в 1824 был за границею! Следственно, и сие показание само собою уничтожается. Какая же нужда в уличении и обвинении, когда их обвинения по самим обстоятельствам явная неправ¬да. [Тургенев осужден вместе с другими — но другие осужденные призна¬лись в вине своей! Тургенев, напротив, еще и до приговора. Их обвинение утверждено на собственных их признаниях. Тургенев был в отсутствии, то, на чем основан его приговор, не только для осуждения, но и для обвине¬ния недостаточно.] Что же касается до оправдания, отдельного от прочих, то сей вопрос может решить [правосудие] один Государь, ибо сие зависит единственно от его воли. Прочие преступники могут быть только помило¬ваны; ибо они преступники, уличенные обстоятельствами и событиями происшедшими; Тургенев может быть только оправдан, ибо он невинен, обстоятельства говорят за него, он осужден в отсутствии, его оправдание не было принято и неявка была ему вменена в преступление. Согласно ли будет с правосудием, если Тургенев останется наряду с другими.
Зная ваш характер, смело повергаю к стопам вашим сию бумагу. То, что пишу в ней, почитаю истиною, и что говорю по совести, почитаю истиною. Я бы счел себя виновным против вас, если бы мог хотя минуту подумать, что, положив надежду на вашу справедливость, навлеку на себя ваше неблагово¬ление. При отъезде моем из России я, основывая мнение мое на одних слу¬хах, почитал Тургенева виновным, хотя, зная и ум и характер его, не умел никак изъяснить себе, чтобы это могло быть возможно. Прочитав со внима¬нием донесение Следственной Комиссии, я начал сомневаться в вине его; прочитав приговор суда, я убедился в его невинности. После читал его оправ¬дание и письма его братьям и совершенно убедился в моем мнении. [Если бы он был мне чужой, то я не поколебался бы в пользу невинного сказать смелое слово перед Государем, любящим выше всего справедливость.]
Если справедливость требует наказания преступника, то та же справед¬ливость требует и оправдания невинно наказанного.
Тургенев по характеру своему не мог участвовать в замыслах на жизнь Государя: вся прошедшая жизнь его против сего свидетельствует.
Тургенев имел особенную цель, достижение которой в совершенном противоречии с преступною целию, в коей его обвиняют, он не мог следо¬вательно и по образу мыслей в ней участвовать.
Тургенев только для сей цели вступил в общество, коего не уважал, след¬ственно не мог участвовать во всех действиях, а по неуважению к обществу мог не знать того, что в нем происходило.
Тургенев не желал распространения. Тургенев не предпринимал журнала.
Обвинившие Тургенева обвинили его по предположениям собственным. Письма Тургенева, его журналы и найденные его бумаги свидетельствуют, что он был против рабства. Всё сие доказывает, что преступные замыслы не были известны. Для осуждения нет повода, для оправдания есть повод — следственно, снять осуждение.
{Август) 236
8(20) августа. Писал к Разумовской.
9. Поездка в Браубах. Вечер у Голицыной.
10. Поездка в Нассау. Дождь. Вечер с Козловским.
11. Письмо от Разумовской. Обед в St. Haus. После обеда у кн. Волхон¬ской. Графиня Ивановская. Вечер у Голицыных. Тирольцы. Писал к Разу¬мовской.
12. Отъезд кн. Волхонской. Пастор. Обед в St. Haus с княгиней Волхон¬ской. — Вечер у кн. Волхонской. Голицына. Ивановская. Пение. Разговор у Волхонской с Козловским.
13. Поутру у граф(ини) Дегерр. Поездка Голиц(ыной) в Кобленц. Обед в Cour-haus. После обеда у княг(ини) Волхонской. Разговор о Панине. Раз¬говор с Алиною237. Граф Головнин. Вечер у кн. Голицыной.
14, Обед в St. Haus. Известие о смерти Каннинга. Разговор с Алиною. После обеда с Голицыной. С графиней Дегерр и с кн(ягиней) Голицыной к Волхонской. — Вечер у Bellorme. Ивановская. Гр(афиня) Дегерр. Алина. Эглофштейн и семейство Штейна. Остальной вечер у Голиц(ыных) до 1 часа.
15, среда. Проводы княгини Голицыной. Возвращение в коляске. Обед в St. Haus. С Рейтерном к Волхонской. Пение тирольцев. Вечер у гр(афи-ни) Дегерр. Звезды.
16, четверг. Обед в St. Haus. Разговор о Алине. Потом в Нассау. Письмо Капо д’Истрия. Вечер у Волхонских.
17, пятница. Обед в St. Haus. После обеда, прогулка за реку. Вечер у Ивановской.
