Осмотр Эрмитажа. У Клодта, у ла Дюрнера. С Кленце и Муравьевым в Исакиевской церкви. — Эленшлегеров сын.

18, вторник. В Петергофе. Поутру у маленьких великих князей. Писа¬ние, чтение, география. Pas assez de tranquilite*. У Юлии Федоровны257. У Ка¬велиной и потом у Кавелина, разговор о Китаеве. Приезд графа де Браге,

* Недостаточно спокойствия (фр.).

179

— ДНЕВНИКИ 1839 ГОДА —

с братом и с нашим бывшим капитаном на пароходе Gulf. За маршальским столом близ него. Вечер в Знаменском. Игры. Благодарение государя. За столом с Браулицем и Краллем.

19, середа. В Петергофе. Поутру у великих княжон. Показывал рисун¬ки Ольге Николаевне. Видел государыню и государя. О картинах Рейтер¬на. Встреча с Толстым и великим князем. Обед за маршальским столом близ Головкина. Приезд Нидерландского принца. С ним. После обеда ездил к Одоевскому, живущему на даче Бека. У меня Лобанов.

20, четверг. Все утро дома. У Барановой. Обедал за маршальским сто¬лом en tete а tete* с князем Долгоруким. После обеда, у графини Разумов¬ской. Разговор с M-elle Gisella. К Лобанову. Поездка за Маркусом для боль¬ного Рауха и разговор с Маркусом.

21, пятница. У меня сумасшедший Борг (Miss Casalet). Утро дома. Обе¬дал у князя Одоевского. Вечер у графини Разумовской: графиня Росси и Пожжио. Дуэт из «Лучии»258. Французский романс. Хор из «Somnambule»259. Grace.

22, суббота. Именины Марии Николаевны. В Александрии; милое по¬здравление. У обедни. Обедал у Барановой с Адлербергом и Пашковыми. Ввечеру бал в Знаменском. Разговор с графинею Воронцовою.

23, воскресенье. Поутру кончил Грееву элегию260. От 23 до 31 не записано.

30, воскресенье. В Петербурге. Ввечеру у Бравуры. Обедал дома. После обеда у Дашкова.

31, понедельник. Обедал у Дашкова.

{Август)

1 августа, вторник. Обедал у Вьельгорского. Чудесная музыка Серве и Вьетана. Был у Вяземского.

2, середа. Обедал дома с Тепляковым. Вечер у Козловского. Потом у Бра¬вуры с Робертсом.

3, четверг. Разные визиты. Обедал с Вяземским у Дюме. Возвращение в Петергоф.

4, пятница. Был у великого князя; холодность непонятная. Потом к Константину Николаевичу. Маленький экзамен. Обедал у великой кня¬гини Елены Павловны с Опочининым, Матусевичем и Воронцовым. Смеш¬ные анекдоты: Толстой, что у принца Ольденбургского, прозван le faisan du prince** потому что на билетах своих подписывает: faisant fonction du marechal de S. А. I. le prince d’01denbourg***. Всё после обеда спал.

* По соседству (фр.). ** Фазан принца (фр.). Игра словами: faisan (фазан) и faisant fonction (исполня¬ющий обязанности).

*** Исполняющий обязанности маршала Его Имп. Высочества принца Ольден-бургского (фр.).

i8o

— ДНЕВНИКИ 1839 ГОДА —

5, суббота. Написал все письма. К Бенкендорфу. К Рауху. К Кавелину. К великому князю. К императрице: прелестное создание, всегда одинако¬во добра. Разговор о Вильдермет и о себе. К Константину Николаевичу. Обе¬дал у графини Разумовской. Вечер у императрицы. Был только один им¬ператор, две великие княжны и М-е Friedrichs. Показывал свои рисунки и выпросился в отпуск до половины октября.

6, воскресенье. Обедня в Александрии. После обедни у меня Бобринский и потом я у него обедал. Вечер дома.

7, понедельник. Обедал у Вьельгорского. Гроза.

8, вторник. Обедал у Константина Николаевича. Выход кадетов. Вечер в Крейте.

9, середа. Обедал у графини Разумовской. Бал у Орлова. Разговор с эрц¬герцогом. Поутру у маленьких великих князей. Рисовал в Крейте.

10, четверг. В Петербурге. Приезд Мойера. Ввечеру у Бравуры.

//, пятница. Обедал у Дюме с Мойером и Рейтерном. Приезд Тургенева. Ввечеру возвращение в Петергоф. 12, суббота. В Петергофе. До 17 в Петербурге. 17. В Царском Селе. Отъезд в Москву. 20. Приезд в Москву.

25. Приезд в Бородино.

26. Бородинский праздник261.

БОРОДИНСКАЯ ГОДОВЩИНА262

(…) Я был в Бородине в самый день великолепного праздника, которым государь удостоил свою армию. Палатою для пирующих было Бородинское поле, а украшением палаты — монумент Бородинского боя с Багратионо-вым гробом у подошвы его и Бородинские холмы, на которых под жатвою, их покрывающею, спит почти целое войско, здесь погребенное со славою. Таких палат на свете немного. Опишу вам просто все как было. Но прежде оглянемся назад. За 27 лет две армии стали на этих полях одна перед дру¬гой; в одной Наполеон и все народы Европы, в другой — одна Россия. На¬кануне сражения (25 августа) все было спокойно: раздавались одни ружей-ные выстрелы, которых беспрестанный звук можно было сравнить со стуком топоров, рубящих в лесу деревья. Солнце село прекрасно, вечер наступил безоблачный и холодный, ночь овладела небом, которое было темно и ясно, и звезды ярко горели; зажглись костры, армия заснула вся с мыслию, что на другой день быть великому бою. Тишина, которая тогда воцарилась по¬всюду, неизобразима; в этом всеобщем молчании, в этом глубоком темном небе, которого все звезды были видны и которое так мирно распростира¬лось над двумя армиями, где столь многие обречены были на другой день погибнуть, было что-то роковое и несказанное. И с первым просветом дня грянула русская пушка, которая вдруг пробудила повсеместное сражение.

i8i

— ДНЕВНИКИ 1839 ГОДА —

Описывать это сражение здесь неуместно, да и не умел бы этого сделать, ибо не видал подробностей кровавой свалки. Мы стояли в кустах на левом фланге263, на который напирал неприятель; ядра невидимо откуда к нам прилетали; все вокруг нас страшно гремело, огромные клубы дыма подни¬мались на всем полукружии горизонта, как будто от повсеместного пожа¬ра, и, наконец, ужасною белою тучею обхватили половину неба, которое тихо и безоблачно сияло над бьющимися армиями. Во все продолжение боя нас мало-помалу отодвигали назад. Наконец, с наступлением темноты сра¬жение, до тех пор не прерывавшееся ни на минуту, умолкло. Мы двинулись вперед и очутились на возвышении посреди армии; вдали царствовал мрак, все покрыто было густым туманом осевшего дыма, и огни биваков неприя¬тельских горели в этом тумане тусклым огнем, как огромные раскаленные ядра. Но мы не долго остались на месте: армия тронулась и в глубоком мол¬чании пошла к Москве, покрытая темною ночью. Вот что мои глаза видели здесь за 27 лет.

Теперь на Бородинском поле была картина иная. Батареи на высотах исчезли, на них переливается жатва, и один монумент бородинский ими владычествует; только там, где так храбро дрался Воронцов, потерявший здесь почти всех людей своих, где погиб Тучков, не отысканный между мертвыми, остались признаки укреплений; но они служат подножием церк¬ви, построенной вдовою Тучкова на месте погибели ее мужа, а вместо пу¬шек, тогда здесь гремевших, являются тихие кельи монахинь. Здесь, нака¬нуне праздника, встретил я некоторых из наших храбрых генералов. Один из них показывал своим товарищам то место, где за четверть века бился; он сам уже не узнавал его, и монахини служили ему провожатыми к немно¬гим остаткам тех окопов, на коих тогда пали его сослуживцы. В глазах за¬служенного воина сверкали слезы; то были слезы глубокого, высокого чув¬ства. Как могло не разогреться сердце при вступлении после стольких лет, после стольких изменений и в своей судьбе, и в судьбе народов на то место, где совершилось одно из главных событий жизни, где вдруг без прощанья надлежало расстаться с таким множеством храбрых ближних, где все они лежат, смешавшись с прахом земли, и где, вероятно, все они ожили в позд¬нем воспоминании. На этом же месте явился и другой храбрый воин бо¬родинского дня; он вошел в церковь, сделал несколько земных поклонов перед царскими дверями, поклонился гробу Тучкова и положил на налой образ, вероятно, с ним бывший в этом сражении, благодарною данию Спа¬сителю-Богу.

Утро Бородинского праздника было так же ясно, как утро Бородинского боя. Тогда чувствовалась осенняя свежесть; теперь было тепло, от долго¬временной засухи повсюду была ужасная пыль, которая при малейшем ве¬терке поднималась столбами. Войска, около ста пятидесяти тысяч, были рано поутру сведены на места им назначенные; они стояли колоннами по наклону покатостей, окружая с трех сторон то возвышение, на коем теперь стоит памятник бородинский, и у подошвы его лежит Багратион, на коем

182

— ДНЕВНИКИ 1839 ГОДА —

тогда произошла самая жаркая битва, где дрались Раевский, Барклай, Пас-кевич, где ранен Воронцов, где погиб Кутайсов, на которое без умолку гре¬мело более двухсот Наполеоновских пушек, где наконец все перемешались в рукопашной убийственной свалке. Войска, видимые с вершин этого хол¬ма, представляли зрелище единственное; одним взглядом можно было оки¬нуть стотысячную армию, сжатую в густые колонны, которые амфитеатром одна над другой подымались. Пехота была неподвижна. По ружьям свер¬кало солнце, и они казались блестящею, поднявшеюся щетиною огромно¬го боевого чудовища. Где стояла конница, там двигалось; конские копыта подымали пыль, она колебалась над колоннами, как черная громовая туча. Позади армии расставлена была артиллерия. В средине этого чудного ам¬фитеатра возвышался памятник, у подошвы коего, внутри ограды, были собраны все отставные, некогда участвовавшие в славной битве и из раз¬ных мест собравшиеся на ее праздник; между ими особенно замечательны были некоторые инвалиды, кто с подвязанною рукою, кто с повязкою на голове, кто без обеих ног. Одни, в ожидании торжества, сидели на ступе¬нях монумента; другие, положив на землю клюки, отдыхали у Багратионо-ва гроба, который один на зе1ле Бородинской, величественно тихий в виду армии нового поколения, казался представителем поколения прежнего, которого воины положили здесь свои головы, которого прах вечно живая природа с такою любовию одела здесь своею свежею зеленью, своею бла-говонною жатвою. Другие бородинские воины, еще находящиеся в служ¬бе, сидели на конях и выстроены были фронтом вне ограды. Явился госу¬дарь, проскакал мимо колонн, грянуло повсеместное ура, и вдруг все утихло: от Бородина с хоругвями и крестами потянулся ход, священники всех пол¬ков, священники столиц и позади всех преосвященный митрополит москов¬ский, длинным строем, с торжественным пением, шли мимо армии к мону¬менту, перед которым был воздвигнут алтарь. Когда священники стали по местам своим и митрополит приблизился к алтарю, тишина невероятная воцарилась повсюду: ни движения, ни шороха, как будто бы живые слились в одно безмолвное братство с бесчисленными мертвыми, здесь под землею скрытыми, как будто бы мертвые вышли из праха и, ставши в строй с жи¬выми, вселили в них свое неземное спокойствие; одним словом этой мину¬ты описать невозможно. И вдруг из глубины повсеместного молчания тихо поднялся гармонический голос, раздалось повсюду: Коль славен наш Гос¬подь в Сионе! Эта минутная гармония, как тихий ангел, пролетела между небом и землею; она не нарушила молчания, она не умолкла, она была чем-то таинственным, чем-то все выражающим, вдруг совершившимся ведомо и неведомо. Началось молебствие; молитвы и пение у подошвы памятника были слышны всему войску. Какая чудная противуположность с тем гро¬мом битвы, от которого здесь, за четверть века, все здешние окрестности трепетали! Вдруг по всей армии раздался звучный голос государя, вся ар¬мия услышала команду его: смирно! С глубокою повсеместною тишиною соединилось