ГОДА —

Орлов с адъютантом принца. Мы приехали четырьмя часами позже. На пло¬щади народ; в залах собрались чиновные люди. Таким образом представил¬ся великий князь своей невесте24, покрытый пылью и не в наряде. Я нашел Барятинского и Долгорукого, весьма этим омраченных. Впрочем, это не имело никакого дурного влияния. В три часа назначено нам было ехать с ви¬зитами к принцам. Промежутком воспользовался я, чтобы побывать у Баг-реевой, которая здесь уже не в первый раз и знает уже карту здешнего двора. Визиты наши были по пустому, никто не принял, кроме принца Алек¬сандра. В четыре часа был обед во дворце. Я увидел знакомые лица, но имена были все изглажены из памяти. Сначала были мы приняты в комна¬тах принца наследного, которого жена, дочь баварского короля, напоми¬нающая отца своего. Принцесса Елизавета, жена принца Карла, маленькая ростом, с приятным лицом круглым, с прямым лбом и носом, напоминаю¬щая и выражением, и обращением свою прекрасную мать. Невеста вырос¬ла и расцвела. Она не могла решиться подойти ни к одному из нас и когда надобно было пройти сквозь наш строй, вспыхнула как роза. Головка длин-ноовальная, большие глаза (еще, как говорит Багреева, без взгляда), гля¬дящие в бок, гибкая шея, прекрасно образованные плечи; стан гибкий, походка легкая, воздушная, ловкая. Ни рук, ни ног не рассмотрел. Волоса шатен и мягкие. Что-то дикое, но без неловкости; застенчивость, прилич¬ная в ее положении. — После обеда мы сказали несколько слов друг другу; я заметил ей, что она стала свежее, выросла. За столом я поместился между Багреевой и М. Riedesel. Ввечеру опять собрались в замке. Чтобы занять великого князя выдумали le petit jeu. II а fait bonne mine a mauvais jeu*. Я разговаривал с M-elle Leikein и M-elle Bibra. Потом с Гравеном и кронприн¬цем. Было довольно скучно. За ужином опять подле старушки Riedesel и М-е Falk, сестры Тюркгейма. Тем бал и кончился.

{Апрель)

1 (13), понедельник. Я простудился. Кашель и волнение в крови. Утром пробыл у меня к(нязь) Адольф Витгенштейн. Разговор наконец склонился и к нашему главному делу. Я сказал, и он согласился со мною, что все, что от государя зависит, сделано, что теперь никому кроме великого князя и принцессы Марии не осталось ничего сделать. Что скажет сердце того и другого, то и быть должно. Что главное здесь, однако, состоит в том, чтобы и тот и другая уверились, что вместе будут счастливы и чтобы они того по¬желали один от другого. Он согласился, что дела совершенно конченным почитать нельзя, что нельзя требовать, чтобы оно непременно кончилось в пользу их, что этого только можно желать и что нельзя будет никого об¬винять, если не будет удачи. — Обед, как и накануне, был в замке. Мне до¬стались в соседи М-е Falk и М-е Gransy, жена знаменитого; женщина при¬ятная, довольно умная и скромная. — Был в театре. Играли громозвучную

* (…) маленькую игру. Он делал хорошую мину при плохой игре (фр.).

198

— ДНЕВНИКИ 1840 ГОДА —

оперу Спонтини «Cortez». — Прекрасная зала, полукруглая, белая с золо¬тыми арабесками и тремя герцогскими ложами. Ложи балконом, поддер¬живаемые тонкими золотыми колоннами. Я сидел в ложе кавалера с гене¬ралом Граненбриссом и нашими. Вильде Gastrolle и [прбл.]. За болезнию не остался ужинать.

2 (14), вторник. За болезнию не выхожу из своей горницы. У меня был Витгенштейн, генерал-адъютант гросгерцога. Разговор совершенно тот же, как и накануне, и тот же результат. После него Оттерштед, прусский по¬сланник в Карлсру, который принес известие о родинах великой княгини Марии Николаевны, бывших 28 марта. Известие пришло через телеграф в Варшаву, оттуда с эстафетою в Берлин; из Теплица с эстафетою к нам, в пять дней. Расстояния исчезают и вообще всякого рода препятствия ме¬леют; жизнь скудеет и беспрестанно приближается к безжизненности. От¬терштед сказывал, что болезнь короля Прусского опять возобновилась. Со¬храни Бог. Старик нужен свету как представитель правды. Ужасный анекдот о смерти Кастлере25: он был большой волокита. Он шел по улице, увидел в окне одного дома прекрасную женщину, которая делала ему знаки; он вхо¬дит в дом, отыскивает свою красавицу, делает свой приступ, наконец скло¬няется к тому, чтобы она разделась, — перед ним голый мужчина, и в эту минуту входят два одетых. Преступление, за которое в Англии смертная казнь, очевидно. К. предлагает деньги. Предложение принято; деньги за¬плачены; через несколько времени требуют вдвое. Заплачено; через не¬сколько дней новое требование, вчетверо. К. увидел себя невольником плу¬тов на всю жизнь и застрелился. — В это же время я слышал другой анекдот о матери Демидова: она умерла под ножом оператора, который должен был вырезать из нее ребенка, прижитого без ведома мужа. После Оттерштеда сидел у меня принц Эмиль, который рассказывал о действии нынешней конторы Дармштадской. Разбирательство идет о том, чтобы фьефы герцог¬ские могли быть продаваемы в вечное владение за известную сумму, опре¬деляемую законом, а не по добровольной сделке. Другое дело состоит в определении двух частей герцогских владений, кои служат основанием го-сударственного оклада. — Видел великого князя и поздравил его с племян¬ницею; он воротился с прогулки, вместе с принцессою. Дело (клеится?). — Когда великий князь узнал, что Орлов во второй день назначен с ним ехать, он оповестил его. «Ваше Высочество, — сказал ему Орлов, — я поеду с Вами и не могу не поехать; как подданный я должен повиноваться государю. Но Вы должны сделать, чтобы эта поездка была для меня приятная. Я Вас люблю, желаю Вам добра, хочу Вам служить, но не от меня зависит уваже¬ние Вас, хотя бы я того и захотел. Это должны сделать Вы. Скажите мне теперь по совести: свободно ли Ваше сердце. Не обманывайте ни себя, ни других в таком важном деле. Здесь обман будет легкомысленное преступ¬ление». — Великий князь отвечал, что никакое чувство не противилось его поездке. Теперь он кажется полон нового живого чувства. Он не имеет силь¬ных страстей; их борьбе от него нельзя бояться. Но он едва ли способен

199

— ДНЕВНИКИ 1840 ГОДА —

к сильным привязанностям. Чистая душа будет подпорою его характера или его бесхарактерности. Только важно, чтобы его жена имела характер, что¬бы она умела им овладеть и умела без насилия поддержать свое владыче¬ство. О принцессе Марии все в один голос говорят много доброго. Особли¬во хвалят за скромную благотворительность, которая не есть расточение денег без участия, а участие не гнушаясь и малыми действиями с произве¬дением настоящего дела.

Был разговор с принцем Эмилем о цензуре26. Законодательство о цен¬зуре должно быть венцом цивилизации. До сих пор история человечества и в особенности история Европы, христианской части человечества, пред¬ставляет постепенное развитие материального общества. Из семейств соста¬вились народы. Народы завладели землею, долго происходил бой о мате¬риальном владении и определении границ, об установлении порядка в этих границах: определялись отношения Государя к подданным, подданных между собою, народов между народами. От всего этого вышло, что права каждого лица среди гражданского благосостояния упрочены более или менее: одним словом, общество материальное дошло до полного своего раз¬вития. Законы гражданские определяют и защищают права; законы уго¬ловные ограждают безопасность. Но с революции французской началось новое развитие. Книгопечатание получило новый вес, и в обществе матери¬альном образовалось общество умственное, не разделенное на народы, не разграниченное пределами, но одно объемлющее весь мир образованный. Свобода тиснения принадлежала исключительно Англии, там развилась она вместе с народом, была необходимою принадлежностью его политической жизни и таилась в тесном круге маленького острова. Революция француз¬ская овладела свободою тиснения, и новый элемент вошел во всеобщий быт народов: элемент мысли, мысли публичной, мысли, исшедшей из тесной области одного лица и сделавшейся действователем публичным. Мысль печатная сделалась гражданином, действующим в круге обширном. Свобода мыслить и свобода выражать свою мысль есть благородное достояние че¬ловека и принадлежит ему исключительно: эта свобода находила свое ес¬тественное ограничение в самом сообщении лица с лицом, но сказанное слово есть непосредственный ответ его определяющий или опровергающий. Но мысль публичная, движущаяся в пространстве и времени, действующая вдруг в десяти местах, действующая на массу, действующая бессмертно есть уже не принадлежность лица, есть гражданин умственный в обществе ум-ственном, которое владычествует могущественно над обществом материаль¬ным, может поддерживать мятеж и разрушать его порядок. Сия мысль, которой в наше время открыто такое обширное поприще посредством жур¬нализма, не может быть свободна неограниченно так же, как и каждое лицо. Материальный гражданин общества материального не может иметь личной неограниченной свободы, с которою несовместима свобода истинная, ко¬торая не иное что, как полное право действовать, как хочешь, в черте, огра¬ниченной законом. Мысль-гражданин должна быть подвержена точно так

200

— ДНЕВНИКИ 1840 ГОДА —

же законом, как и человек-гражданин; законом, оберегающим ее собствен¬ность, ее бытие, ее развитие, ее деятельность, но в то же время и охраня¬ющим общество от ее преступлений. И в мире гражданской мысли, в мире книгопечатания, должны быть гражданские и уголовные законы. Первые должны определять ее права и их защищать; другие определять ее преступ¬ления и не только их обуздывать наказанием, но и предупреждать их. Для преступления лица не может быть предупредительных законов: дей¬ствие преступное тогда только называется преступлением и должно быть подвержено наказанию, когда оно совершилось. Такого рода преступление, вообще само по себе более решительное и в обстоятельствах своих часто ужасное, ограничено однако тесным кругом и хотя может иметь более об¬ширное влияние смотря по месту, времени и обстоятельствам, но все оно есть нечто изолированное. Преступление мысли гражданина гораздо об¬ширнее и постояннее в своих действиях. По натуре своей оно совершается прежде нежели производит свое действие; что выражено словом, то уже су¬ществует в пользе, хотя еще действие печатания и не дало ему его неизбеж¬ности и всего его оборота.

Так, роды преступления имеют две отличные эпохи: первая эпоха вы¬ражения мысли словом — сия эпоха отвечает замыслу преступника до со¬вершения его дела. Вторая эпоха — передача выраженного слова тисне¬нию — она отвечает совершившемуся делу преступника. Разница между ними та, что выраженная мысль словом почти та же, как и переданная тис¬нению, там она только еще не объявилась публичною и не проявила свое¬го действия; но она полнее, и ее действие может быть вполне постигнуто прежде нежели оно осуществилось. Напротив, преступление лица до свое¬го совершения есть тайна его души, оно еще может не быть, замысел мо¬жет еще не совершиться, воля и совесть еще действуют, и посему нельзя судить о том, что хранится в тайне души, еще не решившейся действо¬вать. — Из сего очевидно,