свои мнимо бессмертные создания для временного. Он наблюдает природу и ее законы для порядка

295

— ДНЕВНИКИ 1844-1847 ГОДОВ —

общественного; цель его — положительная польза; но она в тесных грани¬цах — польза материальная, гражданская, нравственная, изящная — все это для ограниченного здешнего мира, для человека, запертого в темницу чело¬веческого рода. Достаточно ли это для души человеческой? Нет. Она при¬надлежит иному миру. То, что составляет ее достояние в этом ином мире, получает она независимо от здешнего — это достояние есть Бог, и Бог ее откровение. Этот Бог не есть идея ума, извлеченная им из мира материаль¬ного и его отношений; эта идея есть собственность самой души, непосред¬ственно из самого источника истекающая.

9.

Цель искусства творение. Красота творения заключается в истине. Чем ближе к своему образцу, к природе и к ее источнику, тем прекраснее и со¬вершеннее произведение искусства. Цель артиста может быть двояка (как артиста исключительно и как артиста-человека). Цель ремесла также творе¬ние, но творение для некоторой пользы. Ремесло заимствует у искусства материальную красоту, состоящую в правильности, чистоте, и даже поль¬зуется искусством для украшения. В таком случае искусство подчинено ремеслу, которого характер не красота, а польза. Если же украшения ис¬кусства столь значительны сами по себе, то они затмевают пользу, и произ¬ведения ремесла тогда уступают произведению искусства. Если бы Рафаэль вздумал расписывать дверцы кареты, то эта карета потеряла бы свое дос¬тоинство как карета и была бы только картина.

10.

Разум, воля, чувство. Три силы души, действующие в границах мира здеш¬него. Разум постигает законы, то есть исторический ход умственного и фи¬зического мира, то есть он узнает порядок, в каком все одно за другим следует, как после двух предыдущих следует третий. Воля постигает долг. Свобода воли есть не иное что, как способность произнести нет. Чувство по¬стигает красоту, заключенную в гармонии целого. Этого целого нет в мире, оно только в чувстве, его постигающем. — Вера есть высшее чувство души: она есть свобода способности души принимать Откровение. — Вера есть в то же время результат сих трех врожденных сил души: чувства, постигающего откровение, разума, смиряющегося перед непостижимым, и воли, принимающей его непринужденно.

11.

В молодости, предпринимая труд поэтический, мы думаем о славе и ве¬рим. В зрелые дни, более рассмотрев, что такое слава, и поняв более жизнь, мы трудимся для прелести труда; мысль об одобрении людей с нею соеди¬няется, но это одобрение не есть уже цель. Подходя к концу своей дороги, мы более обращаемся во внутрь себя и смотрим за границу жизни: сама жизнь становится уже нечто второстепенное.

296

— ДНЕВНИКИ 1844-1847 ГОДОВ —

Уму принадлежит предмет, факт, закон. Он получает понятие о предме¬тах, о их форме, отдельности и существовании, замечает их отношения или факты, наблюдает законы сих отношений или историю сих фактов, все это классирует. Предметом ума могут быть физический, умственный и нрав¬ственный мир, также законы физики, ума и нравственности. Воле принад¬лежит действие, то есть производный факт согласовать с законом нравствен¬ным и призводимый потребностью. Чувству принадлежит творчество и красота, то есть создания без всякой внешней потребности, производимые стремлением творить и подчиненные законам красоты, состоящим в чув¬стве целого, единстве, верности чистых чувством в создании природы. — Вера есть верховный акт воли, покоряющей ум Откровению. — Все три силы души человеческой ограничивают ее здешним миром. Чувство красоты есть живое знание Божественного происхождения души. Но она только сводит Божественное в жизнь. Вера одна возводит жизнь в Божественную.

12.

В историческом романе Вальтер Скотта более истины, нежели в исто¬рии; то же можно сказать й об исторических драмах Шекспира. Эти два гиганта подают друг другу руку. Что если бы нашелся Шекспир для рус¬ской истории и своим гением достойно оживил и олицетворил то, о чем умолчала наша скудная летопись! Какая бы живая картина развернулась перед нашими глазами. Древняя история России слишком для нас дикая, и трудно угадать и живо представить сие древнее отдаление: слишком бу¬дет ощутимым вымысел поэтический. Но времена раздробления и междо¬усобия: Мономах, Изяслав, Всеволод Великий, времена ига татарского — Александр Невский, Михаил Тверской, Донской; Литва, Галич; времена Иоанна III и IV; Василий Темный, Годунов, междуцарствие — все это пол¬но удивительной жизни. Но надобно быть великим творцом, чтобы воздвиг¬нуть стройное здание из (щебня) летописей4.

13.

Человек отдельно, одиноко, не подчинен ни нравственному, ни граждан¬скому закону: и тот и другой выходит из отношений человека к человеку и человека к обществу. Но (так как) человека одинокого нет, как скоро он в об¬ществе, то есть и закон гражданский, основанный на нравственности. Об¬щество гражданское (говоря о Европе и ее колониях) дошло до высшего развития; все в своем порядке; воля человеческая, совершенно независи¬мая, если бы суть ее составляло одиночество, приведена в зависимость за¬коном гражданским для порядка общественного. Гл(авная) собственность определена и укреплена. Безопасность личная ограждена. Порядок обще¬ственный, без которого нет ни твердых оснований, ни безопасности личной, или лучше — без которого нет свободы граждан, стоит на законе. Закон гражданский поддерживается страхом наказания, следующего неизменно за действием противозаконным, явным и доказанным.

297

— ДНЕВНИКИ 1844-1847 ГОДОВ —

14.

Может ли существовать полная свобода преподавания в университетах или нет? Конечно, нет. Преподаватель, принимая обязанность профессо¬ра, входит в условия с правительством действовать согласно с ним, а не противодействовать установленному порядку, в состав которого входит и публичное образование. В предметах чистой науки преподаватель, конеч¬но, следует своим мнениям и не может быть никакими пределами ограни¬чен: условие одно, чтобы он знал свое дело. В его способностях и знаниях правительство должно быть убеждено предварительно. Получив право пре-подавания, на сем убеждении основанное, он действует самобытно; ибо в на¬уке и самые заблуждения, в кои может впадать самый знающий, служат к ее распространению. Но в предметах преподавания, кои относятся к религии, политике и нравственности, сия самобытность должна быть ограничена предварительным условием с правительством, что преподаватель будет дей¬ствовать в смысле религии, установленного порядка и нравственности. Если из преподавания его окажется, что он им противодействует, то условие уничтожено, и правительство в праве удалить преподавателя от места им данного на условии, им нарушенного. Главный вопрос, на который должен отвечать профессор теологии (какой бы то ни было отрасли), есть: веришь ли ты во Христа? Если он отвечает: верю, — то он получает право препода-вания. Если из преподавания окажется, что он не верит, то он сам себя оного лишает. Если он, несмотря на свое неверие, захочет сохранить свое место, то он и перед совестию и перед людьми становится лжецом и вором, и не должен быть терпим на своем месте. Крикуны-журналисты защищают не¬ограниченность свободы преподавания только потому, что всякая обязан¬ность им противна и что им в области мысли такая же нужна анархия, ка¬кую они желали бы ввести в общество. Первое они готовят последним. Или, лучше сказать, они действуют без ясной цели. Им в настоящем дороги толь¬ко две вещи: необузданность мысли и действий и деньги, скопляемые на счет нравственности и порядка.

15.

Мы не имеем понятия о человеке в чистом состоянии природы, то есть в совершенной независимости от человека или, простее, вне всякого обще¬ства. Такой человек, если бы он мог существовать, был бы то же, что вся¬кий другой зверь; он был бы врагом всему его окружающему не по злобе, а по необходимости сохранять бытие, как всякой другой хищный зверь, тер¬зающий добычу свою не от злобы, а для утоления голода или для своей за¬щиты. Но человека вне общества никогда не существовало. Первый чело¬век создан совершенным. В своем падении имел он уже семейство; и с той поры человек родится окруженный семейством, то есть родится членом об¬щества более или менее многолюдного. В семействе все начала гражданско¬го общества. Гражданское общество составилось не по правилам, а правила

298

— ДНЕВНИКИ 1844-1847 ГОДОВ —

извлечены из его постоянного развития. Пока сии правила составляют толь¬ко привычки, переходящие по преданию от отца к сыну, пока они не вы¬ражены словом, не определены законом, утвержденным общим согласием и служащим обороною личной безопасности и собственности, до тех пор общество в состоянии диком. Из дикого состояния в гражданское перехо¬дит оно с развитием общежития, которое производится политически поло¬жительным гражданским законом, определяющим права, ограждающим собственность и безопасность личную, умственно наукою и нравственно религиею, которые дополняют закон гражданский и нравственный. И за-кон положительный и религия полагают границы свободе личной и чрез это утверждают свободу гражданскую, единственно возможную. (Свобода гражданская состоит в полной возможности делать все то, что не запреще¬но законом, то есть в подчинении воли своей воле закона; высшая свобода или свобода христианская состоит в уничтожении своей воли пред высшею волею Спасителя, который есть воля Божия.)

16.

Общество гражданское в Европе5 достигло до своего полного развития в своей материальной части, то есть в определении отношения человека к человеку, в определении прав и в ограждении их законом. Человек вы¬шел из состояния натуры, в котором он враждует со всем его окружающим и вошел в состояние гражданства, в котором он друг и помощник и защит¬ник своего согражданина, обуздав свою вредоносную волю законом.

Посреди сего материального, граждански устроенного общества, образо¬валось другое, умственное, — общество мысли и слова. Мысль человеческая свободна, как сам человек, в отдельном состоянии. Мысль выражается сло¬вом уже ограниченно, ибо она получает определенную форму и сообщает другому встречные возражения. Но сообщение мысли словом вполне неогра¬ниченно и свободно относительно к ее сообщению. Мысль, выраженная пись¬менно, имеет обширный круг действия, ибо ее сообщение уже происходит не непосредственно от лица к лицу, оно действует в пространстве и време¬ни. Здесь мысль становится самобытною, уже независимою от того, кто ее выразил, она есть нечто отдельное — сия мысль есть умственное лицо; в мире умственном она то, что человек, член общества, еще достиг в мире граждан¬ском. Мысль, выраженная письменно, принимает характер гражданства. Мысль печатная есть уже мысль гражданина, действующего публично.

166.

Меры нашего правительства клонятся к тому, чтобы снова затворить те двери, которые Петр нам отворил в Европу. Вот для чего надобно платить по 50 талеров с головы в год за пребывание заграницею, возвращаться че¬рез каждые 5 лет домой, продавать имение жены как скоро муж иностра¬нец, и еще Бог знает что будет. Все это средства притеснительные. Нас хо¬тят насильно заставить любить Россию, боятся заразы либеральных мнений

299

— ДНЕВНИКИ 1844-1847 ГОДОВ —

(которые теперь всюду более или менее перекипели), боятся того действия, которое на русских производит сравнение России с Европою. Но средство фальшиво и, можно сказать, противоречащее предназначенной цели. То же,