каждой церкви свое и пр. и пр.
41.
В той сцене, которая предшествует явлению Мефистофеля, то есть за минуту перед тем, как овладела им враждебная сила, Фауст переводит из С. Писания первую главу Иоанна. Он хочет выразить по-своему мысль Еван¬гелиста, и гордость готовит его к погибели.
Он сперва пишет: In Anfang war der Sinn*, потом die Kraft**, отвергает и то и другое, и наконец останавливается на выражении: In Anfang war die That***, которое так же достойно отвержения, как и первое. Нечего друго¬го поставить, как: In Anfang war das Wort****.
Им все выразил Евангелист. Самое глубокое слово после слышанного Моисеем: аз есмь сый17. Как сам Бог выразил свою природу в одном слове, Божественном, без всякого отношения к созданию, так Евангелист выра¬зил Бога-Создателя во времени и вечности. В выражении слово все заклю¬чается. Но здесь под словом разумеется не только звук, из уст исходящий и слухом принимаемый; но слово, мысль, самобытная, имеющая духовный образ, деяние души в ней заключенное, определенное, но от нее неотдели¬мое; слово, душа, мысль, имеющая существенный, духовный образ. Это слово, эта отдельная мысль в человеке, временном и изменяющемся, рождается, развивается и сменяется другим словом, поелику все человеческое проис¬ходит во времени и чтобы перейти в действие внешнее, в исполнение, дол¬жно сперва облачиться в определенный звук: тут виден постепенный ход, развитие, движение во времени, тут виден отдельно образ духовный, но ограниченный пределами, принадлежащий времени, то есть заключенный в пространстве. Слово Божие есть плод создания, то есть создания, истека¬ющего из Бога и в то же время в нем заключенного, тождественного с Бо¬гом и от него отличного, имевшего начало, ибо оно создание, и безначаль¬ного, ибо оно непосредственное Божие создание, а Бог действует в вечности, следовательно, от века, не мог ни начать, ни оканчивать. Под словом Sinn (смысл) разумеется один только зародыш действия, под словом Kraft (сила) возможности и способы создания, под словом That (дело) результат смысла и силы, составляющих человеческий акт создания; в выражении слово за¬ключается все, что в самой вечности заключается и что только может быть в одном высшем, всемогущем, всетворящем Боге: и смысл, и сила, и дело.
* В начале был смысл (нем.).
* Сила (нем.).
3^5
— ДНЕВНИКИ 1844-1847 ГОДОВ —
Человеческое слово, то есть мысль души, имеющей в ней отдельный образ, есть нечто, не имеющее еще бытия отдельного18.
1845 12124 апреля
42.
Причащение Святых Тайн есть высочайшее, всеобъемлющее, блажен¬нейшее дело нашей земной жизни. В нем видимо и ощутительно в образе таинства повторяется перед нами и в нас самих искупительная жертва Иису¬са Христа. Кто приступает к таинству Причащения в том расположении души, какое для того требуется, с тем чувством смирения, покаяния, веры, надежды и любви, которое должно приносить к Нему наше сердце, — на того производит оно чудесное действие душевного и телесного очищения; он некоторым образом на мгновение становится лицом к лицу перед самим Богом, и этот оживотворяющий взор, устремленный от человека на Бога и от Бога на человека, преображает душу во мгновение, все ее прошедшее исчезает в блаженной чистоте настоящего; она некоторым образом ощущает самую вечность; с человеком творится то же, что с разбойником на кресте, когда все преступное прошедшее одним словом — помяни мя, Господи, егда приидеши во царствие Твое!19 — приготовило всю грешную душу к очищению, и когда ответ на это слово был ответ вечного Бога на всю вечность: днесь со Мною будеши в раю20. Таково действие Причащения в полном его смысле. Какое несказанное благо оставил в нем Спаситель для своих верующих! В нем каждый верующий сделался, так сказать, на всю свою жизнь его со¬временником. Сам Он к нему является в те минуты, когда он — стражду-щий, жаждущий исцеления, мучимый совестию, нуждающийся в утешении и в подпоре — Его призывает. Жизнь верующего разделена, так сказать, на периоды, которых главные эпохи суть те минуты, в которые он причаща¬ется, это минуты соединения с Спасителем, утешителем, наставником, под-крепителем, оправдателем и освятителем. В промежутках этих великих, главных эпох жизни, этих животворящих соединений, человек остается человеком, слабым, зависящим от влияния внешнего, рабом своих слабос¬тей, бедным наследником греха первобытного. Но минуты, в которые он готовится к великому свиданию, и минуты, непосредственно следующие за сим свиданием, суть минуты святые, святые по раскаянию, по испытанию души своей, по уничтожению себя пред Всевышним, по любви, надежде и вере, по сильнейшему стремлению к добру верховному. Удаляясь от них, греш¬ная природа человеческая вступает в права свои; мы впадаем в обыкновен¬ные свои заблуждения, поддаемся страстям, развлекаемся ничтожностями мира; плоть одолевает дух. Но очевидно и неоспоримо, что если мы не счи¬таем причащения Святых Тайн одним только отдельным актом жизни, не связанным ни с прошедшим ее, ни с будущим, если, напротив, видим в каж¬дом из сих актов истинные звенья, составляющие цепь нашей жизни, цепь, соединяющую земное с небесным, то причащение в душе верующей состав¬ляет главный предмет ее здешней деятельности: по совершении одного
— ДНЕВНИКИ 1844-1847 ГОДОВ —
таинственного акта, проливающего помилование на прошедшее и благодать на настоящее, мы начинаем идти к другому путем обыкновенной жизни, но с ожиданием возобновления испытанной нами благодати; и эта память о по¬лученном благе, это приготовление души к получению нового, это ожидание, соединенное с страхом утратить его действия или сделаться недостойным его приятия, всегда присутственные посреди забот, страданий и бедствий, производимых злом внешним или внутренним, — составляет главную твер¬дейшую опору нашей души и в то же время, готовя ее к новому соедине¬нию лицом к лицу с ее Спасителем, совершающемуся в таинстве Причаще¬ния, — препятствует уничтожению того очистительного действия, какое должны произвести на ней все прежние подобные минуты свидания. И что должна быть жизнь христианская, если она будет вся составлена из сих пе¬реходов от одного благодатного свидания с Искупителем к другому, из которых каждое будет производить свое действие вполне, как таинство, очистительное в смысле вечности и крепительно-нравственное в смысле вре¬менной жизни, и в промежутке которых воспоминание и ожидание, как Бо¬жий звезды, будут светить посреди мрака земли, без них неисходимого и губящего нашу душу. Причащение есть, после искупления, величайшее благотворение, оказанное Богом падшему человеку, некогда в лице Адама грехом с ним разлученному. Искуплением разрушена стена, отделявшая человека от Бога, и он может, ведомый верою, с помощию благодати, пе¬реступить за сию границу. Причащение есть действительнейший способ, указанный Спасителем человеку, для употребления в свою пользу блага искупления. Вышед из своей вечности для человека в область времени и пробыв с ним на земле одно мгновение, Он не только совершил Сам дело искупления в образе человека перед очами тех, кого учил, к которым не¬посредственно обращал Свое слово и на которых Отец людям ниспослал Св(ятого) Духа; но Он хотел помочь слабости человеческой, которой столь трудна вера, сделавшись в таинстве вечери, так сказать, современным все¬му человеческому роду до скончания мира, возобновляя пред глазами каж¬дого верующего дело искупления и жертвы и помогая спасению души по¬средством, так сказать, вещественного слияния с нею, которое производится верою: не одной нашей бедной воле вверил Он сие стремление соединить нашу душу с призывающим ее Богом; не одной нашей совести, столь при-страстно ослепленной или беспечной, дал Он силу просвещать нас на счет нас самих, — Он дал нам Самого Себя в помощники, дал, так сказать, мате¬риальный образ нашей совести в акте покаяния, где нашу совесть представ¬ляет посредник, крест, Евангелие, перед которыми должны мы, не обину¬ясь, раскрыть свою душу. Он, наконец, не одною духовную силою стремления к Богу, к соединению с Ним, влечет нашу волю; но Он поставил перед глаза¬ми нашими чашу той вечери, которую некогда Сам подал из рук в руки Своим ученикам, которую Сам подает и ныне из рук в руки верующим, чашу, в которой наши глаза видят хлеб и вино, а вера видит сообщающе¬еся с нами Божество, если только сердце приготовлено и к принятию Его и
— ДНЕВНИКИ 1844-1847 ГОДОВ —
к Его сохранению. И в таком случае беспрестанно совершается для каждо¬го человека то же чудо спасения, которое некогда один раз на всю вечность совершилось на Голгофе, чудо действительного очищения, чудо, служащее необходимым дополнением чуда искупления. Там Искупитель отворил для всего человечества дверь, ведущую в святилище Божества, затворенную для него грехопадением; здесь Он Сам подает руку для введения в эту дверь своих верующих. Там Он в одном деле обнял все человечество; здесь по¬вторяет свое спасительное дело для каждого человека отдельно. Одно есть следствием другого. Но кто же с Ним войдет в эту дверь? Кто достоин по-дать ему руку? И какое средство приобресть это достоинство? С одной сто¬роны — та же самая, ничем не ограниченная благость, сказавшая на крес¬те разбойнику: днесь со Мною будеши в раю; с другой стороны — та же вера и то же покаяние, которые исторгли из уст разбойника крик: помяни мя, Гос¬поди, егда прийдеши во Царствие Твое. Одним словом — покаяние. Мы долж¬ны наперед так же сказать перед самими собою и перед Богом: мы осужде¬ны праведно и достойное по делам нашим приемлем; Сей otce ни едина зла не сотворил21. Если войдет такое покаяние в душу и проникнет ее насквозь, и в то же время проникнет ее вера во Спасителя, в Его милосердие, то она в это мгновение действительно преображается и все ее временное греховное прошедшее исчезает из нее пред глазами Того, Кто душу судит по душе, принадлежащей вечности, а не по делам, исчезающим вместе с временем; и святое таинство налагает на нее очистительную печать свою. Итак, одна вера и одно покаяние делают нас достойными подать руку Спасителю для вступления с Ним в отворенную дверь искупления. Тогда Он является Сам не в мысленном, а в телесном виде, и хлеб и вино в таинственной чаше ста¬новятся для нас хлебом жизни и питием примирения. Чтобы покаяние могло совершиться, нужно два акта — один простой, естественный: обви¬нение самого себя пред естественным, но невидимым представителем Бо¬жиим — совестию, которая может только укорять, но ни оправдывать, ни разрешить не может; другой акт таинственный, перед видимым предста¬вителем Божиим, которому некогда, в лице своих апостолов, дал Сам Спа-ситель власть связывать и разрешать. Таинство исповеди есть так же дар любви Божией, как и причащение; оно дано человеку в помощь его слабой, неверной воли. Когда он судит себя
