мой певец?

Свободный ли небес жилец?

Или, недавно из цепей,

По случаю к тюрьме моей,

Играя в небе, залетел

И о свободе мне пропел?

Скажу ль?.. Мне думалось порой,

Что у меня был не земной,

А райский гость; что братний дух

Порадовать мой взор и слух

Примчался птичкою с небес…

Но утешитель вдруг исчез;

Он улетел в сиянье дня…

Нет, нет, то не был брат… меня

Покинуть так не мог бы он,

Чтоб я, с ним дважды разлучен,

Остался вдвое одинок,

Как труп меж гробовых досок.

XI.

Вдруг новое в судьбе моей:

К душе тюремных сторожей

Как будто жалость путь нашла;

Дотоле их душа была

Бесчувственней желез моих;

И что разжалобило их,

Что милость вымолило мне,

Не знаю… но опять к стене

Уже прикован не был я;

Оборванная цепь моя

На шее билася моей;

И по тюрьме я вместе с ней

Вдоль стен, кругом столбов бродил,

35«

Не смея братних лишь могил

Дотронуться моей ногой,

Чтобы последния земной

Святыни там не оскорбить.

XII.

И мне оковами прорыть

Ступени удалось в стене;

Но воля не входила мне

И в мысли… я был сирота,

Мир стал чужой мне, жизнь пуста,

С тюрьмой я жизнь сдружил мою:

В тюрьме я всю свою семью,

Все, что знавал, все, что любил,

Невозвратимо схоронил,

И в области веселой дня

Никто уж не жил для меня;

Без места на пиру земном,

Я был бы лишний гость на нем,

Как облако, при ясном дне

Потерянное в вышине

И в радостных его лучах

Ненужное на небесах…

Но мне хотелось бросить взор

На красоту знакомых гор,

На их утесы, их леса,

На близкие к ним небеса.

XIII.

Я их увидел — и оне

Все были те ж: на вышине

Веков создание — снега,

Под ними Альпы и луга,

И бездна озера у ног,

И Роны блещущий поток

Между зеленых берегов;

И слышен был мне шум ручьев,

Бегущих, бьющих по скалам;

И по лазоревым водам

Сверкали ясны облака;

И быстрый парус челнока

Между небес и вод летел;

И хижины веселых сел,

И кровы светлых городов

Сквозь пар мелькали вдоль брегов,

И я приметил островок:

Прекрасен, свеж, но одинок

В пространстве был он голубом;

Цвели три дерева на нем;

И горный воздух веял там

По мураве и по цветам,

И воды были там живей,

И обвивалися нежней

Кругом родных брегов оне.

И видел я: к моей стене

Челнок с пловцами приставал,

Гостил у брега, отплывал

И, при свободном ветерке

Летя, скрывался вдалеке;

И в облаках орел играл,

И никогда я не видал

Его столь быстрым — то к окну

Спускался он, то в вышину

Взлетал — за ним душа рвалась;

И слезы новые из глаз

Пошли, и новая печаль

Мне сжала грудь… мне стало жаль

Моих покинутых цепей.

Когда ж на дно тюрьмы моей

Опять сойти я должен был —

Меня, казалось, обхватил

Холодный гроб, казалось, вновь

Моя последняя любовь,

Мой милый брат передо мной

Был взят несытою землёй;

Но как ни тяжко ныла грудь —

Чтоб от страданья отдохнуть,

Мне мрак тюрьмы отрадой был.

XIV.

День приходил — день уходил —

Шли годы — я их не считал;

Я, мнилось, память потерял

О переменах на земли.

И люди наконец пришли

Мне волю бедную отдать.

За что и как? О том узнать

И не помыслил я — давно

Считать привык я за одно:

Без цепи ль я, в цепи ль я был,

Я безнадежность полюбил;

И им я холодно внимал,

И равнодушно цепь скидал,

И подземелье стало вдруг

Мне милой кровлей… там всё друг,

Всё однодомец было мой:

Паук темничный надо мной

Там мирно ткал в моем окне;

За резвой мышью при луне

Я там подсматривать любил;

Я к цепи руку приучил;

И… столь себе неверны мы!..

Когда за дверь своей тюрьмы

На волю я перешагнул —

Я о тюрьме своей вздохнул.

ПЕРЧАТКА

Повесть

Перед своим зверинцем,

С баронами, с наследным принцем,

Король Франциск сидел;

С высокого балкона он глядел

На поприще, сраженья ожидая;

За королем, обворожая

Цветущей прелестию взгляд,

Придворных дам являлся пышный ряд.

Король дал знак рукою —

Со стуком растворилась дверь,

И грозный зверь

С огромной головою,

Косматый лев

Выходит;

Кругом глаза угрюмо водит;

И вот, все оглядев,

Наморщил лоб с осанкой горделивой,

Пошевелил густою гривой,

И потянулся, и зевнул,

И лег. Король опять рукой махнул —

Затвор железной двери грянул,

И смелый тигр из-за решетки прянул;

Но видит льва, робеет и ревет,

Себя хвостом по ребрам бьет,

И крадется, косяся взглядом,

И лижет морду языком,

И, обошедши льва кругом,

Рычит и с ним ложится рядом.

И в третий раз король махнул рукой —

Два барса дружною четой

В один прыжок над тигром очутились;

Но он удар им тяжкой лапой дал,

А лев с рыканьем встал…

Они смирились,

Оскалив зубы, отошли,

И зарычали, и легли.

И гости ждут, чтоб битва началася.

Вдруг женская с балкона сорвалася

Перчатка… все глядят за ней…

Она упала меж зверей.

Тогда на рыцаря Делоржа с лицемерной

И колкою улыбкою глядит

Его красавица и говорит:

«Когда меня, мой рыцарь верной,

Ты любишь так, как говоришь,

Ты мне перчатку возвратишь».

Делорж, не отвечав ни слова,

К зверям идет,

Перчатку смело он берет

И возвращается к собранью снова.

У рыцарей и дам при дерзости такой

От страха сердце помутилось;

А витязь молодой,

Как будто ничего с ним не случилось,

Спокойно всходит на балкон;

Рукоплесканьем встречен он;

Его приветствуют красавицыны взгляды…

Но, холодно приняв привет ее очей,

В лицо перчатку ей

Он бросил и сказал: «Не требую награды».

НЕОЖИДАННОЕ СВИДАНИЕ

Быль

Лет за семьдесят, в Швеции, в городе горном Фаллу не,

Утром одним молодой рудокоп на свиданье с своею

Скромной, милой невестою так ей сказал: «Через месяц

(Месяц не долог) мы будем муж и жена; и над нами

Благословение Божие будет». — «И в нашей убогой

Хижине радость и мир поселятся», — сказала невеста.

Но когда возгласил во второй раз священник в приходской

Церкви: «Кто законное браку препятствие знает,

Пусть объявит об нем», тогда с запрещеньем явилась

Смерть. Накануне брачного дня, идя в рудокопню

В черном платье своем (рудокоп никогда не снимает

Черного платья), жених постучался в окошко невесты,

С радостным чувством сказал он ей: доброе утро! — но добрый

Вечер! он уж ей не сказал, и назад не пришел он

К ней ни в тот день, ни на другой, ни на третий, ни после…

Рано поутру оделась она в венчальное платье,

Долго ждала своего жениха, и когда не пришел он,

Платье венчальное снявши, она заплакала горько,

Плакала долго об нем и его никогда не забыла.

Вот в Португалии весь Лиссабон уничтожен был страшным

Землетрясеньем; Война Семилетняя кончилась; умер

Франц Император; был Иезуитский орден разрушен;

Польша исчезла, скончалась Мария-Терезия; умер

Фридрих Великий; Америка стала свободна; в могилу

Лег император Иосиф Второй; революции пламя

Вспыхнуло; добрый король Людовик, возведенный на плаху,

Умер святым; на русском престоле не стало Великой

Екатерины; и много тронов упало; и новый

Сильный воздвигся, и все перевысил, и рухнул;

И на далекой скале океана изгнанником умер

Наполеон. А поля, как всегда, покрывалися жатвой,

Пашни сочной травою, холмы золотым виноградом;

Пахарь сеял и жал, и мельник молол, и глубоко

В недра земли проницал с фонарем рудокоп, открывая

Жилы металлов. И вот случилось, что близко Фаллуна,

Новый ход проложив, рудокопы в давнишнем обвале

Вырыли труп неизвестного юноши: был он не тронут

Тленьем, был свеж и румян; казалось, что умер

С час, не боле, иль только прилег отдохнуть и забылся

Сном. Когда же на свет он из темной земныя утробы

Вынесен был, — отец, и мать, и друзья, и родные

Мертвы уж были давно; не нашлось никого, кто б о спящем

Юноше знал, кто б помнил, когда с ним случилось несчастье.

Мертвый товарищ умершего племени, чуждый живому,

Он сиротою лежал на земле, посреди равнодушных

Зрителей, всем незнакомый, дотоле, пока не явилась

Тут невеста того рудокопа, который однажды

Утром, за день до свадьбы своей, пошел па работу

В рудник и боле назад не пришел. Подпираясь клюкою,

Трепетным шагом туда прибрела седая старушка;

Смотрит на тело и вмиг узнает жениха. И с живою

Радостью боле, чем с грустью, она предстоявшим сказала:

«Это мой бывший жених, о котором так долго, так долго

Плакала я и с которым Господь еще перед смертью

Дал мне увидеться. За день до свадьбы пошел он работать

В землю, но там и остался». У всех разогрелося сердце

Нежным чувством при виде бывшей невесты, увядшей,

4 — 1368

51

Дряхлой, над бывшим ее женихом, сохранившим всю прелесть

Младости свежей. Но он не проснулся на голос знакомый;

Он не открыл ни очей для узнанья, ни уст для привета.

В день же, когда на кладбище его понесли, с умиленьем

Друга давнишния младости в землю она проводила;

Тихо смотрела, как гроб засыпали; когда же исчез он,

Свежей могиле она поклонилась, пошла и сказала:

«Что однажды земля отдала, то отдаст и в другой раз!»

ДВЕ БЫЛИ И ЕЩЕ ОДНА

День был ясен и тепел; к закату сходящее солнце

Ярко сияло на чистом лазоревом небе. Спокойно

Дедушка, солнцем согретый, сидел у ворот на скамейке;

Глядя на ласточек, быстро круживших в воздушном пространстве,

Вслед за ними пускал он дымок из маленькой трубки;

Легкими кольцами дым подымался и, с воздухом слившись,

В нем пропадал. Маргарита, Луиза и Лотта за пряжей

Чинно сидели кругом; самопрялки жужжали, и тонкой

Струйкой нити вилися; Фриц работал, а Знни,

Вечный ленивец, играл на траве с курчавою шавкой.

Все молчали: как будто ангел тихий провеял.

«Дедушка, — Лотта сказала, — что ты примолк? Расскажи нам

Сказку; вечер ясный такой; нам весело будет

Слушать». — «Сказку? — старик проворчал, высыпая из трубки

Пепел, — все бы вам сказки; не лучше ль послушать вам были?

Быль расскажу вам, и быль не одну, а две». Опроставши

Трубку и снова набив ее табаком, из мошонки

Дедушка вынул огниво и, трут в кремень положивши,

Крепко ударил сталью в кремень, посыпались искры,

Трут загорелся, и трубка опять задымилась. Собравшись

С мыслями, дедушка так рассказывать с важностью начал:

«Дети, смотрите, как все перед нами прекрасно, как солнце,

Медленно с неба спускаясь, все осыпает лучами;

Рейн золотом льется; жатва как тихое морс;

Холмы зеленые в свете вечернем горят; по дорогам

Шум и движенье; подняв паруса, нагруженные барки

Быстро бегут по водам; а наша приходская церковь…

Окна се как огни меж темными липами блещут;

Вкруг мелькают кресты на кладбище, и в воздухе теплом

Птицы вьются, мошки блестящею пылью мелькают;

Весь он полон говором, пеньем, жужжаньем… прекрасен

Мир Господень! сердцу так радостно, сладко и вольно!

Скажешь: где бы в этом прекрасном мире Господнем

Быть несчастью? Ан нет! и не только несчастье — злодейство

Место находит в нем. Видите ль там, на высоком пригорке,

Замок в обломках? Теперь по стенам расцветает зеленый

Плющ, и солнце его золотит, и звонкую песню беспечно,

Сидя в траве, на рожке там играет пастух. А на Рейне

Видите ль вы небольшой островок? Молодая из кленов

Роща на нем расцвела; под тенью ее разостлавши

Сети, рыбак готовит свой ужин, и дым голубою

Струйкой вьется по зелени темной. Взглянуть, так прекрасный

Рай. Ну слушайте ж: очень недавно там, на пригорке,

Близко развалин замка, стояла гостиница, чистый,

Светлый, просторный дом, под вывеской Черного вепря.

В этой гостинице каждый прохожий в то время мог видеть

Бедную Зми. Подлинно бедная! дико потупив

Голову, в землю глаза неподвижно уставив, по целым

Дням сидела она перед дверью трактира на камне.

Плакать она не могла, но тяжко, тяжко вздыхала;

Жалоб никто от нее не слыхал, но, Боже мой! всякий,

Раз поглядевши ей, бедной, в лицо, узнавал, что на свете

Все для нее миновалось: мертвою бледностью щеки

Были покрыты, глаза из глубоких впадин сверкали

Острым огнем; одежда была в беспорядке; как змеи,

Черные кудри по голым плечам раскиданы были.

Вечно молчала она и была тиха, как младенец;

Но порою, если случалось, что ветер просвищет,

Вдруг содрогалась, на что-то глаза упирала и, пальцем

Быстро туда указав, смеялась смехом безумным.

Бедная Зми! такою ль видали