Ирана богатырь,

Проснулся. Встав с постели, он сказал:

«Мы на царя Афразиаба

Опять идем войною;

Мои сабульские дружины

Готовы; завтра поведу

Их в Истахар, где силы все Ирана

Шах Кейкавус для грозного набега

Соединил. Но чем же я сегодня

Себя займу? Моя рука, мой меч,

Могучий конь мой Гром

Без дела; мне ж безделье нестерпимо».

И на охоту собрался

Рустом; себя стянул широким кушаком,

Колчан с стрелами калеными

Закинул за спину, взял лук огромный,

Кинжал засунул за кушак

И Грома, сильного коня,

Из стойла вывел. Конь, наскучив

Покоем, бешено от радости заржал;

Рустсм сел на коня и, не простившись дома

Ни с кем, ни с матерью, ни с братом,

Поехал в путь, оборотив

Глаза, как лев, почуявший добычу,

В ту сторону, где за горами

Лежал Туран.

И, за горы перескакав, увидел

Он множество гуляющих онагрей;

От радости его зарделись щеки;

И начал он

Стрелами, дротиком, арканом

С зверями дикими войну;

И, повалив их боле десяти,

Сложил из хвороста костер,

Зажег его, потом, когда

Он в жаркий уголь превратился,

Переломил большую ель

И насадил

Огромнейшего из онагрей

На этот вертел,

Который был в его руке

Как легкая лоза, и над огнем

Стал поворачивать его тихонько,

Чтоб мясо жирное со всех сторон

Равно обжарилось. Когда же был

Онагрь изжарен, на траву

У светлого потока сел Рустсм

И начал голод утолять,

Свою роскошную еду

Водой потока запивая.

Насытившись, он лег и скоро,

При говоре струистых вод,

Под ветвями густого

Шнрокотенного чинара

Глубоким сном заснул;

А конь его, могучий Гром,

Тем временем, гулял

По бархатному полю,

Травой медвяною питался.

II

Но вот, покуда спал

Глубоким сном Рустсм,

Л Гром по бархатному полю

Гулял, травой медвяною питаясь, —

Увидя, что такой могучий конь

На пажити заповедной Тураиа

Вез седока по воле бродит,

Толпой сбежались турки.

Замысла овладеть конем,

С арканами к нему они

Подкрались осторожно;

Но конь, аркан ночуя,

Как лев, озлился

И не заржал, а заревел;

И первому, кто руку на пего

Осмелился поднять с арканом,

Зубами голову от шеи оторвал,

А двух других одним ударом

Копыта мертвых повалил.

Но наконец его

Отвсюду обступили;

И метко был аркан ому на шею

Издалека накинут, и его

Опутали, и был он пересилен.

Но хищники, страшась, что в их руках

Он ис останется, немедленно вогнали

В го в табун туранских кобылиц,

И разом был припущен Гром

К двенадцати отборным кобылицам;

Но лишь одна из них

Плод от него желанный принесла.

и*

163

III

Рустсм, проснувшись, тотчас о своем

Коне подумал; смотрит, но коня

Нигде не видит. Никогда

Он от него не убегал

В такую даль. Он свистнул, но на свист

Могучий не примчался конь

И не заржал издалека.

Рустсм, как бешеный, вскочил;

Весь луг широкий, вдоль и поперек,

Весь темный лес, кругом и напролет,

Он обежал — напрасно; нет коня.

И в горе возопил Рустсм:

«Мой верный конь, мой славный Гром,

Что без тебя начну я делать?

Скакать, летать привыкши на тебе,

Пойду ль пешком, тащась под грузом лат,

Как черепаха? Что же скажут турки,

Не на седле, а под седлом меня увидя?

Не может быть, чтоб ты, мой Гром, меня

Покинул волею; тебя украли.

Конечно, хищники здесь целым войском

Напали на тебя; никто один

С тобой не совладел бы. Но не время охать,

Рустсм; иди пешком, когда умел проспать

Коня». И, конскую с досадой сбрую

С доспехами своими на плеча

Взваливши, он пошел, и скоро

Напал па свежий след, и этот след

В го привел перед закатом солнца

Ко граду Семенгаму,

Который вдруг явился вдалеке

Среди равнины пышной,

Сияющий в лучах зари вечерней.

IV

Рустсм подумал: «В этом Ссменгаме

Владычествует царь, попеременно друг

Иль враг Ирана иль Тураиа;

Конечно, он бы и вдали

Рустема на коне узнал;

Но где мой конь? Я пеший

Теперь иду к его столице. Так и быть;

Они коня мне волей иль неволей

Отыщут и меня почтут

Роскошным угощеньем».

Так рассуждал с собой он, подходя

К стенам высоким Семенгама;

А между тем из глаз не выпускал

Следов замеченных; но скоро

Они, к реке приблизившись, пропали

В густом прибрежном камыше.

Тем временем молва достигла до царя,

Что в Семснгам великий богатырь

Рустсм идет, что он в лесу царевом

Охотничал, и что, утратив

На их земле коня, идет он пеший.

Услыша то, царь повелел,

Чтоб гость великий с почестью великой

Был принят. Все его вельможи,

И все вожди, и всякий, у кого

На голове был шлем, а сбоку меч,

Толпой из Семенгама вышли

Встречать Рустема.

И витязь, витязей светило,

Был ими окружен,

Как солнце пламенным венцом

Вечерних, им блестящих облаков;

С такою свитой в город он вступил

И к царским подошел палатам.

V

И царь сошел с крыльца принять Рустема.

Он поклонился и сказал:

«Откуда ты, могучий богатырь,

Без провожатых, пеший,

Пришел к нам? Забавлялся ль ловлей

В моих заповедных лесах?

Ночлега ли покойного теперь

Здесь ищешь? Рады мы такому гостю;

Весь Семенгам теперь к твоим услугам;

Весь мой народ и все мои богатства

Теперь твои; что повелишь,

То мы и сделаем». Рустему

Смиренная понравилася речь;

«Они, — подумал он, —-

Передо мной робеют».

И он сказал: «Украден конь мой Гром

Тогда, как на твоем лугу

Я спал, охотой утомленный;

Но след его привел меня сюда;

Он здесь; когда его

Отыщете мне к ночи вы,

Я отплачу сторицей за услугу;

Когда ж мой конь пропал,

Веда и вам и Семен гаму!

Мой меч прорубит мне

К нему широкую дорогу».

Царь, испугавшись, отвечал:

«Не может быть, чтоб на коня

Рустемова кто здесь аркан

Разбойничий дерзнул накинуть.

Будь терпелив, могучий витязь,

Твой Гром найдется; конь Рустемов

Укрыться от молвы не может.

А ты пока будь нашим мирным гостем;

Войди в мой дом, и ночь за чашей

Благоуханного вина

В веселье с нами проведи.

Твой конь здесь будет прежде,

Чем свет зарп проникнет в пировую

Палату; а теперь пускай она

Одним вином осветится блестящим».

VI

Лев мужества, Рустом доволен был

Царя приветственною речью,

И гнев заснул в его груди.

Он во дворец вступил с лицом веселым,

И, посадив его на царском месте,

Хозяин-царь не сел с ним рядом;

Он, стоя, потчевал его.

Соединясь в блестящий полукруг,

Сановники, вожди, придворные вельможи

В почтительном молчанье за царем

Стояли, очи устремив

На светлое лицо Рустема;

Роскошно-лакомой едою

В серебряных богатых блюдах

Выл стол уставлен;

В сосудах золотых

Вино сверкало золотое,

И были хннские кувшины

Питьем благоуханным полны.

При звуках струн, при сладком пенье

Младые девы

С очами нежными газел

Напитки гостю подносили,

И он в вине душистом

Души веселье пил,

И было светлого лица его сиянье

Сияньем радости для всех, пред ним стоявших.

За кубком кубок он проворно осушал;

Когда ж едою и питьем

Он вдоволь насладился,

Вго в покой, благоухавший муском

И розовой водой опрысканный, ввели;

И на подушках пуховых,

Под тонкой шелковою тканью,

В глубокий сон там погрузился

Рустсм, врагов гроза и трепет.

VII

Но в тихий полуночный час,

При легком шорохе шагов,

Послышался речей приятный шорох;

По имени Рустема кто-то назвал;

Без шума отворилась дверь,

И факелов душистых

Сияньем спальня озарилась;

Рустсм открыл глаза:

Темина, дочь царя? владыки Семенгама,

Блистая золотом и жемчугами,

Стояла перед ним,

Прекрасная, как дева рая;

За ней, держа в руках

Светильники, стояли

Бе рабыни молодые;

Краса живая легкой Пери

С краснеющей стыдлпвостию девы

Сливались на ее лице,

Где лилий белизну

Животворил прекрасный пурпур розы.

Но было на се

Застенчиво потупленные очи

Опущено ресниц густое покрывало,

И за рубиновым замком

Бе цветущих, свежих уст

Скрывалась девственная тайна.

Рустсм вскочил, нежданным изумленный

Виденьем. «Кто ты? — он спросил. —

Зачем ко мне пришла ночной порою?»

«Я дочь царя, меня зовут Темина, —

Пришелнца ночная отвечала. —

Легка я на бегу; ни лань, ни антилопа,

Ни быстрый ветер горный

Меня догнать не могут;

Но догнала меня тоска, мучитель сердца:

Она меня во тьме глубокой ночи

Перед тебя, мой витязь, привела.

Как чудное преданье старины,

Всегда, везде, от всех я слышу повесть

О храбрости твоей великой;

О том, как не страшишься ты

Пи льва, ни тигра, ни слона,

Ни крокодила, как всего

Ирана ты надежная твердыня,

Как весь Тура и дрожит перед тобою,

Как на Ту райскую ты землю

Ночной порою выезжаешь

На боевом своем коне

И, обскакав ее и вдоль и поперек,

Без страха спишь один, и как никто

Не смеет сон глубокий твой нарушить.

Такую повесть о тебе

Всечасно слыша, я давно

Томилася тоской тебя увидеть;

Теперь увидела, и быть твоей женой

Готова, если сам, мой храбрый витязь,

Того потребуешь. Доселе

Ни тайный месяца, ни яркий солнца луч

До моего не прикасались тела;

Здесь в целомудрии, в девичьей простоте

Я расцвела; и только в этот миг

Сказала первую любви глубокой тайну.

Возьми, возьми меня, Рустсм;

В приданое твердынный этот замок

Тебе я принесу; а утренним подарком

Моим твой конь, твой Гром могучий будс

Так светлоликая царевна говорила,

И витязь слушал со вниманьем,

И не сводил с нее очей;

Он разумом ее высоким,

И голосом, как флейта сладким,

И красотой полувоздушной

Во глубине души пленялся.

Когда ж царевна замолчала,

Он повелел, чтобы немедля

Один из многомудрых

Мобедов царских

Пошел к царю и от Рустема

Потребовал согласия на брак

Вго с царевною Теминой.

Выл изумлен владыка Семенгама

Таким нежданным предложеньем,

И голову от радости высокой

Высоким кедром поднял;

Он не замедлил согласиться;

И тут же браком сочетался

Рустсм с царевною Теминой;

Но брак их совершен был тайно:

Страшился царь, чтобы, воюя

С Ираном, в злобе на Рустема,

Афразиаб не сокрушил

Вго столицы Семенгама.

VIII

Ночь краткая блаженства миновалась:

Настало .утро. Из объятий

Младой супруги вырвался Рустсм.

Он снял с руки повязку золотую,

И, дав се Теми не,

Сказал: «Теперь нам должно разлучиться

Меня в Сабулс ждут

Готовые в поход мои дружины;

А ты храни мой дар заветный;

И если в этот год тебе родится дочь,

Укрась ее моей повязкой;

И будет ведать целый мир,

Что ей отец Рустсм.

Но если небо даст нам сына,

Пусть носит он, как я носил,

Мою повязку на руке;

Когда ж он возмужает,

Пришли его ко мне в Сабулистай;

Но ведай наперед, что он

Не иначе явиться может

Мне на глаза, как уж прославясь

Великим делом богатырства;

Вго неелавного ни знать,

Ни видеть не хочу я —

Пускай в толпе исчезнет,

Покрытый тьмой забвенья,

И не примеченный отцом.

Не по его породе знаменитой,

Не по моей повязке золотой

Он будет мной за сына признан —-

Нае породнит одна лишь только елава;

С ее свидетельством он должен

Мне от тебя при несть мой дар заветный;

Лишь ею он получит право

Сказать в глаза мне: я твой сын.

Но близко день; прости». — И он, к горячей груди

Прижав супругу молодую,

Ко с любовью лобызал

В ланиты, очи и уста,

И долго от нее не в силах

Выл оторваться. Обливаясь

Слезами, от него она

Пошла, и для нее, в час брака овдовевшей,

Влаженство краткое печалью долгой стало.

Тут царь пришел спросить у зятя:

Приятно ль он провел ту ночь?

И объявил, что Гром отыскан.

Обрадован той вестью был Рустсм;

Он подошел к коню, его погладил

И оседлал; потом из Семенгама

Поехал, светлый, бодрый духом,

Сперва в Систан, потом в Сабулистан;

И много о своем он думал приключенье,

Но дома никому о нем не говорил.

К п и г а вторая

ЗОРАБ

I

Пора пришла — и у Тсмины

Родился сын, прекрасный

Как месяц. Радостно и горестно его

Прижала к сердцу мать и со слезами

Им любовалась: он был вылитый Рустсм.

Она его Зорабом назвала,

Его сама кормила грудью,

О нем и день и ночь пеклася.

И дивное созданье был Зораб:

Он родился с улыбкой на устах;

Ни от чего и никогда не плакал; рос так чудно,

Что в первый месяц уж казался годовым;

Трех лет скакал отважно на коне;

Шести лет был могуч, как лев;

Когда ж ему двенадцать лет свершилось,

Никто не мог с ним сладить; ростом был

Он великан, и все блистало

В нем мужеством и красотою:

Глубоко-темные глаза,

Румянец пламенный на свежих

Щеках, широкие плеча, крутая грудь,

Железно-жилистые руки

И ноги крепкие, как кедры.

Вороться ль кто с ним покушался —

Вго он вмиг сгибал в дугу;

На львиную ль охоту выходил —

Со львом он ладил, как с лисицей;

Шатал ли дуб иль кедр —

В его руках они, как хлыстья, гнулись;

Гнался ли за конем — его,

Догнав, хватал за гриву,

И падал на колена конь:

Таков был в отроческих летах

Зораб, достойный сын Рустема.

II

Однажды к матери приходит отрок

И так ей дерзко говорит:

«На сверстников своих гляжу я свысока;

Никто из них передо