Гсф, садися с правой,

А ты, Зевар, садися с левой

Моей руки; и помогите пить мне

Душсусладное вино.

Мне в эту ночь все снилось

О сыне, снилось, будто сын

Нашелся у меня; и это мне

Напомнило, что о Зорабе я

Тебя еще не расспросил подробно;

Саднея ж, Гсф, и расскажи

За чашею вина

Мне сказку о Зорабе».

Он сел; по правую с ним руку

Сел Геф, по левую Зевар;

Вино запенилося в кубках,

И пир с музыкой, пеньем, пляской,

Как накануне, закипел.

Под шум его задумчиво Рустом

Рассказы слушал о Зорабе,

И думы черные свои

Вином огнистым запивал.

Так день прошел, и вечер миновался,

И наступила ночь, и хмель могучий

Опять их предал тихой власти

Миротворительного сна.

VII

Наутро так же рано,

Готовый в путь, пришел

К Рустему Гсф; но, видя, что Рустсм

По-прежнему не торопился в путь,

Ему сказал он: «Выслушай без гнева

Меня, отец; не раздражай царя;

Ты ведаешь, как бешено он вспыльчив;

Ты ведаешь, в каком он страхе

С тех пор, как враг ворвался в наши грани:

Не ест, не пьет, не спит, не видит и не слышит

Наш Ксйкавус; ему везде

Мерещится Зораб. Поедем,

Рустсм; позволь мне Грома оседлать;

Твоим упорным замедленьем

Жестоко будет шах прогневан».

«Не бойся, Гсф, — ответствовал Рустсм, —

Никто мне в свете не указчик;

И твердо знает Ксйкавус,

Что царствует в Иране он

По милости Рустема;

Он знает, что моя рука

Всегда его вытаскивать умела

Из ям, в которые своей виною

Он безрассудно попадал.

Но я согласен; нам пора

Отправиться в дорогу;

Вели мне Грома оседлать,

И едем». Так сказав, Рустсм

Вином наполнил кубок,

Окинул мрачными глазами

Палату пировую

И всех своих домашних,

Вино все разом выпил

И, кубок вдребезги разбив,

Велел трубить поход.

На громкий зов Рустемовой трубы

Вмиг собрались Рустемовы дружины.

Окинув их железный строй глазами,

Рустсм подумал: «С ними

На целый свет могу войною выйти».

И, за себя Зсвару поручив

Начальство над сабульской ратью,

Он сел на Грома

И поскакал вперед

Сам-друг с отважным Гсфом.

И трубы загремели,

Знамена развернулись,

Заржали грозно кони,

Пошли вперед дружины.

VIII

Когда молва достигла в Истахар

О приближении Рустема,

Все первые вельможи: Фсрабор,

Гудерс, Кешвад, Шехсдем, Туе, Рохам,

Гераз, Гургин, Милат, Ферхаб, Вех рем —

На день пути к нему навстречу вышли.

Сын шахов Ферабор и вождь верховный Туе

Сошли с коней, его увидя;

Сошел с коня, увидя их, Рустсм;

И сделали приветствие друг другу.

Блестящей их толпою окруженный,

Рустсм в столицу въехал,

И с торжеством его ввели они

В палату, где великий царь

Их ждал, сидя на троне.

Но было сумрачно и гневно

14 — 3088

Его лицо; не отвечав ни слова

На поздравительные клики

Своих вельмож, он грозно закричал,

Оборотясь на Гефа и Рустема:

«Кто ты, Рустсм,

Чтоб с дерзостью такою

Топтать ногами

Святые царские слова?

Когда 6 в моей руке был меч,

К моим ногам бы во мгновенье

Твоя упала голова.

Ты, вождь мой Туе, закуй их в цепи,

И чтоб теперь же тесть и зять

На виселице оба

Перед народом заплясали».

Так в исступленье гнева

Кричал на троне Ксйкавус;

И все кругом его вельможи

В оцепенении стояли.

Когда ж увидел шах,

Что повеленье медлил

Его исполнить Туе,

Он крикнул с трона, как орел

Кричит с высокого утеса:

«Предатель сам, кто руку наложить

На дерзкого предателя не смеет!

Бери их, Туе, я повторяю;

И с ними с глаз моих долой;

Чтоб мигом не было их духу!

И чтоб никто не смел мне прекословить!»

IX

Так он вопил; и было горько Ту су

Его исполнить повеленье;

Он за руку Рустема взял,

Чтоб из очей озлобленного шаха

Его увесть и дать свободу

Утихнуть бешенству царя, —

При этом виде вес вельможи

Затрепетали. Но Рустом,

Не замечая ничего,

Смотрел горящими глазами,

Как лев, увидевший змею,

На шаха; он, казалось, вдруг

Стал целой головою выше,

Стал вдвое шире грудью и плечами;

И он сказал: «А ты кто, чтоб меня

Так дерзостно позорить?

Ты шах, но шах но милости моей.

Грози же петлею не мне,

А своему Зорабу. Разве я

Твой подданный? Я царства пехлеван;

Я князь Сабулметана вольный;

Иль ты не знаешь, что, когда

Я топаю ногою — подо мной

Дрожит земля; когда мой скачет конь —

От топота его шумит все небо

И, быстроте его чудяся,

Поток бежать перестает?

Иль ты забыл, что я Рустсм,

Что мой престол — седло, что шлем — моя корона?

И кто же ты, чтоб петлей мне грозить?

И кто твой Туе, чтоб руку на Рустема

Поднять в повиновенье

Безумной ярости твоей?»

При этом слове он так сильно

Ударил Туса по руке,

Что тот упал на землю, оглушенный.

Через лежачего Рустсм

Перешагнул, толпу раздвинул

И вышел с Гефом из палаты.

И все вельможи, Кейкавуса

Оставив одного на троне,

Пошли поспешно за Руетсмом.

Они его нашли перед крыльцом

Сидящего на Громе. Он с седла

Им закричал: «Простите все: прости,

Иран. В Сабул я возвращаюсь;

14′

211

В Сабуле я такой же царь,

Как здесь, в Иране, Ксйкавус.

Теперь, как знаете с Тураном сами

Ведите свой расчет; Сабул

Я отстою. А если здесь с царем Ирана

Случится то же, что с Хеджиром,

И если царский Истахар,

Как Белый Замок, будет схвачен

Врагами, в том не обвиняйте

Рустема. Горе, горе царству,

Когда царем владеет нетерпенье

И необузданная ярость!»

Сказав, он крикнул — Гром помчался;

Рустсм исчез как привиденье.

Недалеко отъехав по дороге

В Сабул, остановился он

В гостинице, чтоб на покое там

Дождаться брата

С дружинами Сабулистана.

X

Из глаз Рустема потеряв,

Вельможи — без него, как стадо

Без пастуха оставшись — обратились

К Гудерсу и ему сказали:

«Теперь лишь ты один, Гудерс,

Помочь в беде великой можешь;

Твои советы любит шах;

Пойди к нему и в волны

Бго погибельного гнева

Пролей твоих советов

Мир и тельное масло.

А ты скачи за тестем, Гсф,

И догони его, пока Сабула

Он не достиг». И Гсф пустился в путь.

Гудерс пошел к царю.

Бго увидел он, уединенно

Сидящего на троне;

Он был угрюм, но тих; он был

Подобен туче громовой,

Готовой, отблистав и отгремев,

Дождем свежитсльным пролиться.

И так ему дерзнул сказать Гудерс:

«Могучий повелитель,

Царь — голова, а царство — тело;

Но в голове для тела должен быть

Советником рассудок; у кого же

Советник свой молчит,

Тот слушайся чужого,

И не стыдись исправить зло,

Поспешно сделанное в гневе;

Из уст неосторожно бросил

Ты оскорбительное слово —

Пошли за ним мирительное вслед;

Обиду ты нанес строптивой речью

Тому, кого щадить велит рассудок, —

И ею был не он один обижен:

Ты пристыдил нас всех его стыдом;

Рустема в петлю! А Рустсм

Тебя на трон отцовский посадил,

И он же трона

Твердейшая опора;

Что ж будет нам, когда Рустема в петлю?

И что же с царством будет без Рустема?

Теперь изломан меч Ирана,

Иссохла мужества рука,

Плотины нет на вражье наводненье.

Все наши витязи известны Гсздехсму —

А что нам пишет Гездсхем? —

Что ни один из нас против Зораба

Не устоит, что на него

Одна гроза — Рустсм. Но где же

Теперь Рустсм? За промедленье

Двух дней тобой он изгнан навсегда.

Меня к тебе твои вельможи

И с ними сын твой Фсрабор

Прислали умолять, чтоб ты

Благоволил с Рустемом примириться.

Никто, ни Ферабор, твой сын, —

Сколь он ни силен, ни отважен, —

Ни бодрый твой военачальник Туе,

Ни я с осьмидсеятыо сыновьями

Тебя не защитим. Один Рустсм

Твоя надежная защита».

Сказавши так, Гудерс у молкнул.

XI

И к сердцу принял Ксйкавус

От сердца сказанное слово;

Он отвечал: «Пословица святую

Нам правду говорит, что стариков

Совета полные уста —

Вернейшие хранители царей.

Я сам теперь раскаиваюсь горько,

Что оскорбительное слово

В кипенье гнева произнес.

Ступайте ж все к Рустему и зовите

Вго обратно в Истахар

На мир и доброе согласье

С своим царем». — «Хвала царю!» — воскликнул

Гудерс. И возвратиться

Он поспешил к вельможам, ожидавшим

Вго с великим нетерпеньем.

Царево сердце ненадежно

(Так рассуждали меж собою

Они в неведенье, смирится ль шах иль нет);

Одно и то же слово может

В нем гнев и милость возбудить.

Подобно маслу наше слово;

Царево ж сердце то огонь,

То море бурное — огню

Дает двойную силу масло,

А море бурное оно покоит.

Так царские вельможи говорили;

Но мрачные печалью лица их

Вдруг стали радостию светлы,

Когда принес им весть благую

Гудерс. «Теперь Иран спасен! —

Они воскликнули. — Поедем

Скорей все вместе за Рустемом;

К го догнать нам должно прежде,

Чем он достигнет до Сабула».

XII

И все они отправил ися в путь;

И ехали весь день, всю ночь;

И той гостиницы достигли,

Где выбрал свой ночлег Рустсм,

Где Гсф его нагнал и где

Он на покое ждал Зевара

С дружинами Сабулистана,

Решась упорно, вопреки

Всем убежденьям Гефа,

Не возвращаться в Истахар.

Но вместо брата он увидел

Перед собой вельмож Ирана.

Они к нему смиренно подошли;

Почтительно он встал, чтоб их принять.

И, выступя вперед, сказал ему Гудерс:

«Рустсм, мы присланы от шаха

Тебя просить, Ирана пехлеван,

Чтоб ты с ним примирился.

О том же просим мы

И именем всего Ирана, просим

За наших юношей, в бою

Себя еще не испытавших;

За наших опытных мужей,

С тобой ходивших на врага

За славою, победой и добычей;

За наших хилых стариков;

За наших жен, детей и внучат;

За весь народ, за весь Иран;

Ты их твердыня, их надежда;

Не отдавай же царства в жертву

Свирепому Турану за одно

Тебя обидевшее слово.

Ты ведаешь, как опрометчив,

Как безрассудно гневен шах:

На слово он ругательное скор,

Но так же скор и на признанье

Своей вины; с раскаянием он

Свою тебе протягивает руку;

Не отвергай ее, Рустсм.

Тебя ужалившее слово

Не ядом напоенный меч,

А легкий звук — забудь, Рустсм,

О легкой, несмертельной ране

И возвратися в Истахар,

Где ждет тебя нетерпеливо

С удвоенным благоволеньем шах».

XIII

Рустсм ответствовал угрюмо:

«Скажите шаху Кейкавусу,

Что мне ни виселиц его,

Ни царских милостей не нужно.

В Сабул я еду; там я царь,

Такой же царь, как он в Иране.

Мне надоело воевать:

Довольно я играл

Своею жизнью и чужою

На службе шаха — он меня

И наградил по милости своей.

Спасибо. Мы с ним кончили расчет.

К тому же в этот раз мне было

Невесело с Сабул ом расставаться;

Мой Гром на самом рубеже

Ирана спотыкнулся; я впервые

Почувствовал, что шлем и панцирь

Мне тяжелы, — когда ж обратно

Поехал я, мой конь запрыгал

И радостно заржал. Простите ж, добрый

Вам путь, но я вам не попутчик». —

«Рустсм, — сказал Гудерс, — не может быть,

Чтоб это был последний твой ответ.

Тебя твой царь обидел, правда;

Но руку он на примирсньс сам,

Признав себя виновным, подает —

Чего ж еще желаешь боле?

И что подумает Иран,

Такой ответ услышав?

Не скажут ли: Рустсм,

Состарившийся лев, бежит

От львенка молодого;

Рустсм Зораба испугался;

Орел наш крылья опустил;

Не смеет он лететь на высоту:

Там носится другой орел,

Вго моложе и отважней;

Вот отчего ему так было

Невесело с Сабулом расставаться;

Вот отчего и Гром на рубеже

Ирана спотыкнулся, и впервые

Рустему шлем и панцирь стали

Так тяжелы. Потерпишь ли, Рустсм,

Чтоб про тебя молва такая

Вдруг по всему Ирану разнеслася

И чтоб она постыдным о тебе

Преданьем перешла к потомкам?»

Рустсм, сверкнув глазами тигра,.

Воскликнул: «Геф, подай мне Грома».

И, слова не сказав Гудерсу,

Он на кипучего коня

Вскочил и поскакал путем обратным;

И все за ним вослед

Толпою шумною помчались.

XIV

С Рустемом примирившись,

На пир веселый Ксйкавус

Созвал своих вельмож. И длился

Их пир до самой поздней ночи.

А той порой, когда в царевых

Палатах праздновали гости,

Веселая Молва

По городу гуляла,

Во все входила домы,

Неспящим улыбалась,

Заснувших пробуждала,

Разглаживала всем

Приятной вестью лица.

Вдруг ей попался кто-то

Навстречу, столь же грустный

И мрачный, сколь она

Выла в своем полете

Светла и весела.

И, громко засмеявшись,

Летунья у него

Спросила: «Кто ты, плакса?»

«Меня, — он отвечал ей, —

Зовут Печальным Слухом;

Я по всему разнес Ирану,

Что шах поссорился с Рустемом

И что Рустсм оставил Истахар;

И всех мои тревожат вести».

«Зажми же рот, — сказала

Веселая Молва, —

С Рустемом примирился

Твой гневный Ксйкавус;

Они теперь пируют

И ссору запивают

Вином благоуханным».

Печальный Слух с сомненьем покачал

Своей косматой головою;

За это рассердилась

Веселая Молва,

И началася драка.

Печальный Слух был неуклюж,

Веселая Молва

Выла легка, проворна;

И мигом был Печальный Слух,

Прибитый, из города выгнан;

И снова начала она

По улицам летать,

И где ни пролетала,

Воздушную летунью

Старик и молодой,

Здоровый и недужный,

И бедный и богатый —

Лае кал и, миловали;

Кому ж на сон грядущий

Услышать удавалось

Ее живое слово,

Тот сладко