Скачать:TXTPDF
Полное собрание сочинений и писем в 20 томах. Том 5. Эпические стихотворения

об отце, тот о брате,

Тот о супруге и чадах, каждый о том, что покинул;

Цеикс о милой своей Гальционе: одной Гальционы

Имя твердит он, тоскует по ней, но, тоскуя, утешен

Тем, что она далеко; хотел бы к домашнему брегу

Раз оглянуться, раз хотел бы лицом обратиться

К милому дому… но где же они? разъяренная буря

Все помутила; сугубою мглою черные тучи

Небо все обложили, и ночь беспредельная всюду.

26

Вихорь вдруг налетел… затрещав, подломилась и пала

Мачта за край, и руль пополам. И, ветав на добычу,

Грозен, жаден, смотрит из бездны вал-победитель.

Тяжкий, словно Афос, могучей рукою с подошвы

Сорванный, словно Пинд, обрушенный в бездну морскую,

Он повалился. Корабль, раздавленный падшей громадой,

Вдруг потонул. Одни из пловцов, захлебнувшись

В вихре пенных валов, не всплыли и разом погибли;

Часть за обломки ладьи ухватилась. Цеикс руками,

Некогда скипетр носившими, стиснул отбитую доску;

В помощь отца, в помощь Эола, водою душимый,

Часто зовет он, но чаще зовет свою Гальциону;

С нею мысли и сердце; жаль ее, а не жизни;

Молит он волны: тело его до очей Гальционы

Милых донесть, чтоб родная рука его схоронила;

Он утопает, но только что волны дыханье отпустят,

Он Гальциону зовет, он шепчет водам: «Гальциона!»

Вдруг горой набежала волна, закипела и, лопнув,

Пала к нему на главу и его задавила паденьем…

Мраком задернувшись, в оную ночь был незрим и незнаем

Светлый Люцифер: невластный покинуть вершины Олимпа,

Он в высоте облаками закрыл печальные очи.

Тою порою Эолова дочь, об утрате не зная,

Ночи свои в нетерпенье считает, готовит супругу

Платья, уборы готовит себе, чтоб и ей и ему нарядиться

В день возврата, ласкаясь уже невозможным свиданьем.

Всех богов призывая, пред всеми она зажигает

Жертвенный ладан; Юнону ж богиню усерднее молит,

Молит, увы! о погибшем, навек невозвратном супруге;

Молит, чтоб он был здоров, чтоб к ней возвратился, чтоб, верный,

Сердца не отдал другой… из стольких напрасных желаний

Только последнее слишком, слишком исполнено было.

Но мольбы Гальционы о мертвом тревожат Юнону:

Жертву и храм оскверняет рука, посвященная тени.

«Вестница воли богов (сказала Юнона Ириде),

Знаешь, где Сон обитает, безмолвный податель покоя,

К этому богу лети от меня повелеть, чтоб, не медля,

В образе мертвого Цсикса призрак послал Гальционе

Истину ей возвестить». Сказала… Ирида, в одежде

Яркостью красок блестящей, дугой в небесах отразившись,

Быстро порхнула к обители бога, в скалах сокровенной.

Есть в стороне кпммериян пустая гора с каменистой

Мрачной пещерой; издавна там Сон обитает ленивый.

Там никогда — ни утром, ни в полдень, ни в пору заката —

Феб не сияет; лишь тонкий туман, от земли подымаясь,

Влажною стелется мглой, и сумрак сомнительный светит.

Там никогда будитель пернатых с пурпуровым гребнем

Дня не приветствует криком, ни пес —- сторожитель молчанья

Лаем своим не смущает, ни говором гусь осторожный;

Там ни птицы, ни зверя, ни легкой ветки древесной

Шорох не слышен, и слова язык человечий не молвит;

Там живет безгласный Покой. Из-под камня сочася,

Медленной струйкой Лстийский ручей, по хрящу пробираясь,

Слабым, чуть слышным журчанием сладко наводит дремоту;

Вход пещеры обсажен цветами роскошного мака

С множеством трав: из них усыпительный сок выжимая,

Влажная Ночь благодатно кропит им усталую землю.

В целом жилище нет ни одной скрыпучия двери,

Тяжко на петлях ходящей, нет на пороге и стража.

Одр из гебена стоит посредине чертога, задернут

Темной завесой; наполнены пухом упругим подушки.

Бог, разметавшись на ложе, там нежит расслабленны члены.

Ложе осыпав, Сны бестелесные, легкие Грезы

Тихо лежат в беспорядке, несчетны, как нивные класы,

Листья дубрав иль песок, на бреге набросанный морем.

Входит в пещеру младая богиня, раздвинув рукою

Вход заслонявшие Сны. Сиянье небесной одежды

Быстро темный чертог облеснуло. Встревоженный блеском,

Бог медлительно поднял очи и снова закрыл их;

Силится встать, но слабость голову сонную клонит;

Нехотя он приподнялся; шатаясь, оперся на руку;

Встал. «Зачем ты?» —- спросил он богиню. Ирида сказала:

«Сон, живущих покой! о Сон, божество благодати!

Мир души, усладитель забот, усталого сердца

Нежный по тяжких трудах и печалях дневных оживитель,

Сон! повели, чтоб Мечта, подражатель обманчивый правде,

В город Ираклов Трахины под видом царя полетела

Там сновиденьем погибель супруга явить Гальционс.

Так повелела Юнона». Окончив, Ирида младая

Бога покинуть спешит: невольно ее покоряла

Сонная сила, и тихо кралось в нес усыпленье.

Снова лазурью по радуге светлой она полетела.

Бог из несметного роя им порожденных видении

Выбрал искусника, всех приниматсля видов Морфея:

Выдумщик хитрый, по воле во всех он является лицах,

Всё выражает: и поступь, и телодвиженья, и голос,

Даже все виды одежд и каждому свойственны речи;

Но способен он брать лишь один человеческий образ.

Есть другой — тот является птицей, зверем, шипящим

Змеем, слывет на Олимпе Икелос, а в людях Фоветор.

Третий, мечтательный Фантазос, дивным своим дарованьем

В камни, волны, пригорки, пни, во все, что бездушно,

С легкостью быстрой влетает. Они царям и владыкам

Чудятся ночью; другие ж народы и граждан посещают.

Бог, миновав их, из легкого сонмища вызвал Морфея

Волю Ириды свершить; потом, обессилен дремотой,

Голову томно склонил и в мягкий пух погрузился.

Тихо Морфей на воздушных, без шороха веющих крыльях

Мраком летит; он, скоро полет еоверша, очутился

В граде Гемонском, и крылья сложил, и Цеиксов образ

Принял: бледен, подобно бездушному, наг, безобразен,

Он подошел к одру Гальционы; струею лилася

Влага с его бороды; с волос бежали потоки.

К ложу тихо склонившись лицом, облитым слезами,

Он сказал: «Я Цепке; узнала ль меня, Гальциона?

Смерть ужель изменила меня? Всмотрися — узнаешь;

Иль хоть призрак супруга вместо супруга обнимешь.

Тщетны были моленья твои, Гальциона: погиб я.

В море Эгейском южный порывистый ветер настигнул

Нашу ладью, и долго бросал по волнам, и разрушил.

Мне в уста, напрасно твое призывавшие имя,

Влага морская влилась. Не гонец пред тобой, Гальциона,

С вестью неверной; не слуху неверному ныне ты внемлешь:

Сам я, в морс погибший, тебе повествую погибель.

Встань же, вдова; дай слез мне, оденься в одежды печали.

О! да не буду я в Тартаре темном бродить неоплакан!»

Так говорил Морфей, и голос его был подобен

Голосу Цсикса; очи его непритворно слезами

Плакали; даже и руки свои простирал он как Цеикс.

Тяжко во сне Гальциона рыдала; сквозь сон протянула

Руки; ловит его, но лишь воздух пустой обнимает.

«Стой! — она возопила. — Помедли, я за тобою».

Собственный голос и призрак ее пробудили; вскочила

В страхе; ищет, очами кругом озираясь, тут ли

Виденный друг?.. На крик ее прибежавший невольник

Подал светильник — напрасно! нигде его не находит.

С горя бьет себя по лицу, раздирает одежду,

Перси терзает и рвет на главе неразвитые кудри.

«Что с тобой, Гальциона?» — спросила кормилица в страхе.

«Нет Гальционы, — она возопила, — нет Гальционы!

С Цсиксом вместе она умерла; оставь утешенье;

Он погиб: я видела образ его и узнала.

Руки простерла его удержать, напрасно — то было

Тень; но тень знакомая, подлинный Цеиксов образ.

Правда, почудилось мне, что в милом лице выражалось

Что-то чужое, не прежнее: прелести не было прежней.

Бледен, наг, утомлен, с волосами, струящими влагу,

Мне привиделся Цеикс, и там стоял он, печальный!

Вот то место… (и мутно глаза привиденья искали).

Друг! не того ли страшилося вещее сердце, когда я

Так молила тебя остаться и ветрам не верить?

К смерти навстречу спешил ты… почто ж Гальциону

Здесь ты покинул? Вместе нам все бы спасением было.

Ах! тогда ни минуты бы жизни розно с тобою

Я не утратила: смерть постигла бы нас неразлучных.

Ныне ж в отсутствии гибну твоею погибелью; морс

Все мое лучшее, всю мою жизнь в тебе погубило.

Буду безжалостней самого моря, если останусь

Тяжкую жизнь влачить, терпя нестерпимое горе.

Нет! не хочу ни терпеть, ни тебя отрекаться, о милый,

Бедный супруг мой; все разделим; пускай нас в могиле

Если не урна одна, то хоть надпись одна сочетает;

Розно прахом, будем хотя именами не розно».

Тут умолкла: печаль оковала язык, и рыданье

Дух занимало, и стоны рвал ися из ноющей груди. —

Было утро; она повлеклась на тихое взморье,

К месту тому, откуда вслед за плывущим смотрела.

Там стояла долго: «Отсюда ладья побежала;

Здесь мы последним лобзаньем простились». Так повторяя

Прошлое думою, взор помраченный она устремляла

В даль морскую. Вдали, на волнах колыхаясь, мелькает

Что-то, как труп, — но что? Для печального взора не ясно.

Влнже и ближе, видней и видней; уже Гальциона

Может вдали распознать плывущее мертвое тело.

Кто бы ни был погибший, но бурей погиб он; и горько

Плача об нем, как бы о чужом, она возопила:

«Горе, бедный, тебе! горе жене овдовевшей!»

Тело плывет, а сердце в ней боле и боле мутится.

Вот уж у брега; вот и черты различает уж око.

Смотрит… Кто ж? Цеикс. «Он! — возопила, терзая

Перси, волосы, платье. С берега трепетны руки

К телу простерла. — Так ли, мой милый, так ли, несчастный,

Ты возвратился ко мне?..» В том месте плотина из камня

В ре г заслоняла высокой стеной от приливного моря,

В бурю же ярость и силу напорной волны утомляла.

С той высокой стены в пучину стремглав Гальциона

Бросилась… Что же? о чудо! она взвилась, и над морем,

Воздух свистящий внезапно-расцветшим крылом разбивая,

Вдоль по зыбучим волнам полетела печальною птицей.

Жалобно в грустном полете, как будто кого прикликая,

Звонким щелкая носом, она протяжно стенала;

Прямо на труп охладелый и бледный она опустилась;

Нежно безгласного юным крылом обняла и как будто

Силилась д,ушу его пробудить безответным лобзаньем.

Был ли чувствителен Цеикс, волны ль ему, колыхаясь,

Подняли голову, — что бы то ни было — он приподнялся.

Скоро, над их одиночеством сжалясь, бессмертные боги

В птиц обратили обоих; одна им судьба; и поныне

Верны бывалой любви; и поныне их брак не разорван.

Поздней зимней порою семь дней безбурных и ясных

Мирно, без слета сидит на плавучем гнезде Гальциона;

Море тогда безопасно; Зол, заботясь о внуках,

Ветры смиряет, пловца бережет, и воды спокойны.

СИД В ЦАРСТВОВАНИЕ ФЕРДИНАНДА (ВЕЛИКОГО)

I

Мрачен, грустен Дон Диего!

Что сравнить с его печалью.

О своей погибшей славе

Он тоскует день и ночь.

Посрамлен навеки древний

Знаменитый дом Ленееов.

Не равнялись ни Инпгн,

Ни Аварки славой с ним.

Оскорбленный древний старец

‘° Слезы льет, сходя в могилу.

А Дон Гормас торжествует

Вез отмщения над ним.

Сон забыв, не зная пищи,

Он очей не поднимает,

За порог свой не выходит,

Не ответствует друзьям,

Не приемлет их приветов,

Ни сердечных утешении.

«Посрамленного дыханье, —

*° Мыслит он, — срамит друзей!»

Наконец сложил он бремя

Скорби мрачно-одинокой,

Сыновей созвал, но с ними

Слова он не говорит.

И в молчаньи грозном руки

Крепко узами связал им,

Все трепещут и рыдая

Просят жизнь им сохранить.

Нет душе его надежды!

3° Но отчаянному бодрость

С упованьем возвращает

Дон Родриго, младший сын.

На отца блеснув очами,

Отступил он и воскликнул:

«Иль забыл отец мой, кто ты?

Иль не ведаешь, кто я?

Если б ты своей рукою

Сам меня не опоясал

Боевым мечом на славу —

Был бы меч в твоей груди!»

Слезы градом покатились

По родительским ланитам;

Он прижал ко груди сына:

«Ты, Родриго, ты мой сын!

Бодрый гнев твой мне услада!

Скорбь твоя мне нецелсньс!

Не с отцом, мой сын Родриго,

С и ос рам и тел ем отца

Ты изведай меч мой!» — «Где он?

Кто обидчик?» — сын воскликнул.

Дал едва отцу и время

Про обиду рассказать.

II

Удаляется Родриго

Полон гнева, полон думы

О враге своем могучем,

О младых своих годах.

Знает, в горной Астурии

Дон Гормас богат друзьями,

И в совете королевском,

И в сраженье первый он.

Но лишь вспомнит, как обижен

Был отец, и все иное

Позабыто, и управы

Ждет себе лишь от небес.

Храбрость — требованье чести,

Храбрым юность не причина,

А за честь охотно гибнет

И младенец в пеленах.

Со стены

Скачать:TXTPDF

об отце, тот о брате, Тот о супруге и чадах, каждый о том, что покинул; Цеикс о милой своей Гальционе: одной Гальционы Имя твердит он, тоскует по ней, но, тоскуя,