зазвучало

Его оружие. Рустем

Сошел поспешно с Грома; тяжкий

Звук от меча его раздался,

И из ножон до половины

Он выпрыгнул. В молчанье оба

К бежавшему вблизи потоку

Они пошли с конями. У воды

Росло там дерево; к нему

Они коней ретивых привязали;

И там Рустемов Гром

Оставлен был с конем Зораба.

Приветливо они друг друга

Обфыркали и, ознакомясь,

Между собой немую завели

Беседу; как друзья давнишние, они

Подножную траву щипали вместе,

И головы протягивали дружно

К ручью за свежею водою,

И шеями друг друга обнимали,

Как будто угадав,

Какое близкое родство меж ними было.

А между тем отец и сын

На место боя грозно шли,

Друг другу смерть в душе готовя.

VI

Они плотней стянули кушаки

И рукава до самых плеч

Могучих засучили;

Ужасно их наморщи лися лица

И загорел ися глаза,

И, разом бросясь друг на друга,

Как разозлившиеся тигры,

Они руками обхватились:

Два тела вдруг слились в одно,

Вокруг которого четыре

Железные руки, как змеи,

В него вдавись, переплетались.

Как будто сплавленные крепко,

Они друг друга, грудь на грудь,

Теснили, перли, гнули, жали —

Напрасно; камень и железо

Могли бы руки их расплюснуть,

Но пошатнуть не мог ни сына

Отец, ни сын отца; дыханье

Спиралось в их груди; глаза их, кровью

Налитые, как уголья горели;

Их ноги были врыты в землю —

Но ни один не мог другого

Ни потрясти, ни наклонить,

Ни приподнять, ни сдвинуть с места;

Напрасны были их порывы,

Напрасны были их напоры,

Напрасно было их боренье,

Их трепетанье, их кипенье —

Неодолим, неколебим

Остался каждый. Наконец,

Отбросив тщетную борьбу,

Они решились испытать,

Кому кого удастся

Поднять с земли и опрокинуть.

И, разорвавшись, разом отскочили

Отец и сын и, разом снова

Сбсжавшися, как крючья, руки

За кушаки засунули друг другу.

И вдруг Рустем тряхнул Зораба

Так сильно, что с земли

Взорвал его на воздух; как свинец,

Всей тяжестью Зораб на грудь отца

Обрушился и повалил

Вго на землю под себя.

Не зная сам, как мог он очутиться

На нем, его к земле он придавил

Коленом, выхватил кинжал

И был готов пронзить им грудь

Под ним лежавшего Рустема.

VII

Рустем, увидя над собою

Железо, возопил: «Остановись,

Что хочешь делать? Если ты

Породой знаменит, не осрамляй

Ни самого себя, ни предков

Постыдным делом: меж суровых

Родяся турков, ты не знаешь

Обычаев Ирана — знай же,

Что здесь никто, кому в борьбе

Соперника удастся одолеть,

Его не умерщвляет, но ему

Даст с собою испытать

В другой раз силу; если ж и тогда

Он победит, то властен он

И умертвить врага и дать ему пощаду

Таков святой иранский наш обычай;

И стыд тому, кем будет он нарушен!»

Так говорил Рустем, прибегнув

(Чтоб от себя погибель отвратить)

К обману. «Я, — ответствовал Зораб,

Не слыхивал, чтоб где такой обычай

Водился; но скажи мне, соблюдал ли

Его Рустем?» На это возразил

Рустем: «Какое дело нам

До твоего Рустема? Если ж

Ты хочешь знать, то и Рустем

Обычаю Ирана был покорен».

При этом слове опустил

Зораб кинжал и руку подал

Лежачему, чтоб он с земли поднялся.

Легко поверил он: простому сердцу

Коварство было незнакомо:

Незлобный, как младенец, был он

Великодушен, как герой;

А темная рука судьбы

Вго к погибели стремила неизбежно.

Обманом спасшийся Рустсм

Негодовал, что для спасенья

Был принужден обман употребить:

Поднявшися с земли, он отряхнулся

И против воли покраснел,

Взглянув на сына; а Зораб

Ему сказал с усмешкой: «Отдохни,

Мой старый богатырь; я скоро

Опять здесь буду, и тогда,

Как следует, начатое мы кончим».

Сев на коня, он поскакал

В ту сторону, где по горе

Туранскос стояло строем войско;

Вдруг перед ним вскочила антилопа, —

И весело за нею он погнался,

Забыв о близком часе роковом.

Книга девятая

РУСТЕМ И ЗОРАБ

Третий бои

I

Рустем, нзбавясь от беды,

Один остался; несколько мгновений

Он был объят глубокой думой; вдруг —

Как будто что напомнил ось ему —

Пошел поспешным шагом

К потоку, где его могучий Гром

Под деревом привязанный стоял.

Была недалеко оттуда

Утесистая дебрь. И много лет

Прошло с тех пор, как в этой дебри

Имел Рустем свиданье с горным духом.

В то время был он одарен

Такою непомерной силой,

39Г»

39*»

Что но врагам одним, и самому

Ему она была во вред:

Его земля не выносила;

Когда он шел но каменному кряжу,

Как на песке, глубокие следы

От ног его на камнях оставались.

Так некогда с тяжелою добычей,

Отнятою у турков, он

Во мраке ночи пробирался

С трудом великим тою дсбрью:

При каждом шаге увязали

Вго по щиколотку ноги в землю;

Они ее, как плуг железный, рыли.

Вдруг близ него во тьме раздался

Осиплый хохот. «Кто хохочет?» — гневно

Спросил Рустем. Глухой ответ был: «Я!»

«А ты кто?» — «Горный дух». — «Чему смеешься?»

«Смеюсь тому, что ты, силач,

С своей не можешь сладить силой;

Она чрезмерна для тебя.

Отдай на сохраненье мне

Ве излишек; сели —

Когда от лет твои расслабнут члены —

Она тебе понадобится снова,

Приди сюда и кликни — я откликнусь,

И от меня ее сполна опять

Получишь ты беспрекословно».

И духу горному Рустем

На сбереженье отдал

Излишек силы. И теперь,

Когда от лет его расслабли члены,

Пришел он в дебрь, у духа взять

Обратно вверенный залог;

Он чувствовал, что силой половинной

Ему не одолеть Зораба.

И в ярости с собой он говорил:

«Он жить не должен; им в виду

Ирана был я опозорен;

Он смел коленом стать на грудь

Упавшего к ногам его Рустема;

И им к постыдному обману

Рустем, дотоле беспорочный,

Был приневолен, чтоб спасти

Свою обруганную жизнь.

Не потерплю, не потерплю,

Чтоб на одной земле со мною

Хоть миг один мог продышать

Создатель моего позора».

II

Так думал он, вступая в глубину

Утесистой, пустынной дебри.

Там на престоле скал мохнатых

Сидел могучий дух. И он увидел,

Что кто-то мрачный, озираясь

По сторонам, ущельем шел;

И понял дух, что путник

Искал свиданья с ним; густою мглой

Была его покрыта голова,

Как шлемом; он дохнул, и мгла

Слетела с головы; и дух

Стал видим, хмурый и туманный;

И он спросил: «К кому пришел ты?»

«К тебе, — ответствовал Рустсм. —

Я узнаю тебя; ты все таков же,

Каким давно на этом месте

Со мною встретился впервые;

Не устарел, не поседел; а ты

Меня узнал ли?» Темный дух

Ответствовал: «С трудом; ты стал

И стар и сед. Скажи ж, зачем тебя

Твои хилеющие ноги

В мою пустыню принесли?»

Рустем сказал: «Отдай обратно

Мою мне силу. Я доныне

Доволен был одним се участком;

Теперь она нужна мне вся.

Отдай мне, дух, ее излишек,

Оставленный тебе на сохраненье».

Дух отвечал: «Рустем, навеки

Теряет силу человек,

Когда она его сама с годами

Медлительно, неудержимо

И невозвратно покидает;

Но ты свою мне силу

Во цвете лет по доброй воле

На сбереженье отдал сам —

И мной тебе она сбережена;

В груди гранита моего

Целее, чем в твоей груди,

Неизмененная, она

Лежит. Но для чего, Рустсм,

На плечи дряхлые свои

Такой великий груз ты хочешь

Так поздно возложить? Остерегись,

Седой боец; ты на себя

Кладешь беду. Твое желанье

Исполнить я не отрекуся,

И если ты решился твердо

Взять от меня залог свой роковой,

Возьми, но знай: возьмешь не на благое,

А на губительное дело.

Еще не поздно; мой совет

Спасителен; прими его, Рустем:

Оставь свою в покое силу;

Ты славных дел немало совершил —

Доволен будь; страшуся я,

Что на себя своим последним делом

Ты бедствие великое накличешь

И сам своею силой

Свою погубишь силу».

III

Тем временем Зораб, с охоты

На место боя возвратясь,

В недоумении стоял и озирался —

Рустема не было. И он не знал,

Дождаться .111 его ил» удалиться.

А с неба день уж начинал

Сходить, и тени становились

Длиннее. Но… Зорабов час ударил:

Зораб остался; он подумал:

«Соперник мой меня

Здесь долго утром ждал —

Я вечером его дождаться должен.

А вечер вышел не таков,

Каким его нам утро обещало,

И солнце село, в небесах

Зарю кровавую оставя.

Но где же он?..» И в этот миг

На зареве заката отразился,

Как темный метеор, огромный стан Рустема;

Зораб невольно содрогнулся.

Как будто чародейной силой

Преображенный, чудно

Вл иетающи й, помолодел ый,

Представился очам его Рустсм.

Он на него глядел в недоуменье

И, не посмев спросить, где он так долго

Промедлил, шепотом сказал: «Должны ли

Мы продолжать? До наступленья ночи

Успеем ли?..» — «Успеем», — перебил

Вго слова Рустем сурово.

И вышли — яростный отец

На сына с силою двойною

И на отца оторопелый сын

С полуразрушенною силой.

Восходит день, когда нисходит ночь,

Восходит ночь, когда нисходит день, —

Так и теперь настал черед Рустему.

Вечерней мглою затянувшись,

День удалившийся простер

Полутуманное мерцанье

Над местом бедствия и крови;

Два воинства стояли там

Безмолвными свидетелями боя.

Но как он был? И что свершилось?

Того ничье не зрело око…

Они сошлись — и вмиг всему конец;

Рустем рванул — Зораб упал к его ногам;

Рустем давнул — и в грудь Зораба

Глубоко врезался кинжал.

IV

Зораб, смертельно пораженный,

Сказал: «О ты, неверный обольститель!

Такая ль от тебя награда

За то, что был ты мною пощажен?

Ты небылицей о Рустемс,

Ты именем Рустема жизнь мою,

Как вор ночной, украл. Но будь

Ты птицей в воздухе иль рыбою в воде,

Не избежишь, хотя и в гробе

Лежать я буду, мщенья от Рустема,

Когда раздастся всюду слух

(А он раздастся скоро),

Что здесь предательски зарезан

Тобою сын Рустема и Темины».

От этих слов затрепетал

Рустем, как будто вдруг ударом грома

Пронзенный, с головы до ног.

«Что говоришь ты, сын беды? —

Воскликнул он. — Скорее отвечай:

Кто твой отец?» — «Я сын Рустема и Темины,

С блеснувшей гордостью на бледном

Лице сказал Зораб. —

Отец мой страж Ирана многославный;

А мать моя краса и слава Семенгама.

И ею был сюда я послан

Отыскивать отца, столь много лет

С ней разлученного. Чтоб мог

Меня Рустсм признать за сына,

Я должен был ему повязку, на прощанье

Им данную Теми не, показать;

И чтоб сберечь ее верней,

18 — 3088

Не на руке, а на груди

Всегда носи.4 я ту повязку;

Открой мне грудь — увидишь сам».

Так говорил он; от страданья

Душа рвалася из Рустема.

Дрожа как лист, одежду он раскрыл…

И там (увидел он) сидел,

Как жаба черная на белых розах,

В груди кинжал, до рукояти

В нее вонзенный, как в ножны.

Вго Рустем из раны вынул;

И быстро побежала с жизнью

Струя горячей крови;

И ярким пурпуром ее

Рустемова повязка облилася.

Он побледнел, ее увидя,

И глухо прошептал,

Как будто задушенный:

«Зораб, ты сын мой… я Рустем!»

V

И долго, ужасом окамсненный,

Смотрел он мутными глазами

На сына. Вдруг он дико застонал…

Так стонет тигр: в. кусты залегши,

Яримый жаждой крови, ждет он,

Чтоб мимо бык из стада пробежал

Вго когтям в добычу.

И вдруг его единственный тигренок,

Им в логе брошенный, шумя

В кустах, бежит: и на него,

Слепой от голода, отец в остервененьс

Вросастся, его когтями

На части рвет и вдруг,

Узнавши, кто так жалко

Трепещется под лапами его,

Пускает стон, какого никогда

Не издавал дотоле, стон

Разорванного сердцем тигра, —

Таков был страшный стон Рустема;

Так застонав, со всех он ног,

Как будто вдруг убитый наповал,

На сына грянулся. Всю память потеряв,

Впервые сердцем сокрушенный,

Недвижимым, окостенелым

Лежал он мертвецом. Вго холодной

Рукою стиснутый, смертельно бледный,

Смертельно раненный, лежал с ним рядом сы

Еще его лнлася кровь,

Еще приподымало грудь ему

Дыхание; он чувствовал, он видел;

Он радовался, умирая,

Что близко был отец,

Его отец, его убийца,

Которого так жадно он желал,

Так силился найти и наконец так страшно

Нашел… И он теперь (как накануне

Ему привиделось во сне)

В его объятиях лежал с любовью детской.

VI

Тем временем, не видя ничего,

В вечернем мраке оба войска

Стояли молча. Вдруг от места боевого

Дошел до них протяжный стон;

И все опять утихло;

И каждый угадал,

Что там беда великая свершилась.

Но долго заглянуть туда

Не смел никто; когда же наконец

Нашлись отважные и подойти

Дерзнули к месту роковому,

Они сперва там встретили коней,

Под деревом стоявших праздно.

Увидя, что престол Рустемов — Гром

Выл пуст, они пришли в великий ужас

И опрометью в стан

Все бросились, крича: «Рустем

Убит! на Громе нет Рустема!»

Тогда нашел на войско трепет;

Как море в бурю, тяжко, глубоко

Оно заволновалось; страшный

Мятеж в нем загремел;

И шумною волною

Оно все хлынуло вперед.

Но прежде чем оно прийти успело к месту,

Достиг туда его далекий шум;

И им Рустем близ сына

От сна смертельного к смертельному страданью

Был пробужден;