им,
Сходство их одной с другою,
Государь, неоспоримо.
Признаю: они негодны
Все, когда негоден муж.
Поддержать моим участьем,
Что мужчина их ошибкам
Попустительствует сам.
И теперь к стопам монарха
Приношу мою молитву:
Дать супругой мне Химену,
Дочь могучего Гормаса,
Государь, благоволи».
И свою беседу кончив,
Дон Фсрнанд и Дон Родриго
Разлучил ися на бреге
Серебристого ручья.
XIV
Родриго
В полночный тихий час,
Вез утешенья и замены
Перед окном Химены
Вздыхаю я.
Химено
Когда печаль, неведомая прежде,
Мне не даст сомкнуть усталых глаз,
В полночный тихий час
Кто бродит под окном Химены?
Р(оариго)
Здесь может враг подслушать нас.
Прекрасная, услышь мое желанье.
Моей любви себя поверь
И отвори на час свиданья
Ревнивую, Хпмена, дверь.
Х{имена)
Для незнакомых,
Для безымянных
Ночных гостей
Не отворит
Никто дверей!
Туман скрывает
Твои черты!
Скажи, кто ты?
Р{одриго)
На что меня вопрошаешь,
Меня не скроет темнота,
Меня довольно знаешь,
X{lLM€1ia)
Родриго. так, тебя я знаю,
Тебя, всех бед моих творца.
Воспоминая смерть отца,
Я о тебе воспоминаю.
Р{одриго)
Не я, но честь его пролила кровь,
Х{имепа)
Покинь меня! Я скорбь не исцелила.
Я скорбная люблю.
Р(о(дриго)
Любовь отдай свою мне,
И скорбь я исцелю!
Х{имена)
Меж вас двоих души не разделю!
Сей жребии не люблю.
Р(о,Любовь велит любить. Ей подчинись Х{имена) Родриго, удались! XV Дон Фернандо, убеждая Дон Родриго и Химену Примирить вражду, велел им Свой союз запечатлеть: Лишь одна любовь прощает. И епископ Луии Кальво Должен был их сочетать. Чтоб с Хименою богатой Мог сравнимым быть Родриго, Он Салдану, Фальдуэру Дс Кордону, Бслфорадо И Сан Педро дал ему. Лучезарным в день венчанья Встало солнце. Дон Родриго Снял с себя убор военный. На него надели братья Платье — свадебный убор: Обтяжные панталоны, Башмаки его из кожи С оторочкою узорной Из пунцового сафьяна, Заснурованныс тесно, Каждый с пряжкой. На камзол в обтяжку сшитый Он надел кафтан широкий Цвету черного с обшивкой Из атласа дорогого С прорезными рукавами Лишь поношенный отцом. На атлас его блестящий, Изукрашенный зубцами, Падал кожаный колет. Сеть, сплетенная из нитей Золотых с зеленым шелком, На густых кудрях надета. Жаркопурпурно играя, Петушиное перо Веяло на тонкой шляпе Из кортрайского сукна. Яцерина с бахромою Опускалася до лядвпй, По плечам играл пушистый Белоснежный горностаей. И товарищ настоящий Меч прозваньем Тисонада, Ужас мавров, был навешен На широкий крепкий пояс, Чернобархатные ножны Серебром были теснены, И на них, красиво сложен, Носовой висел платок. Так наряженный Родриго Скоро с братьями явился На церковной площади. Там король, архиепископ И придворные вельможи С образами и с невестой Ожидали жениха. Выл красив убор невесты: На упругой белой ткани Крылья легкие лежали; Пышно убранное платье, С украшеньем покрывало, Стан величественно стройный. На красивых ножках девы Светлорозовые туфли Выли с пряжкой, н стояла, Как владычица она. И на шее ожерелье Из осьмн медалей было, Равных городу ценой. И одна из них являла Лик святого Михаила; В блеске жемчуга лежали Лучезарные алмазы На Хн мен и ной груди. Так пошли жених с невестой К алтарю; и Дон Родриго Покраснел, подав ей руку, И в глаза ей устремивши Очи полные любви, Он стыдливо произносит: «Благородная Химена, Я лишил тебя, к несчастью, Мужа правды, мужа чести; Жертвы требовала честь. Мужа правды, мужа чести Отдаю тебе обратно. Все, чего ты в нем лишилась — Спутника, отца и друга, И слугу — все возвращаю». Став пред Божним престолом, Смелый меч свой он исторгнул, Острием возвысил к небу И сказал смиренно твердо: «Накажи меня, отец мой, Бели раз нарушу в жизни Мой обет: тебя любить. И за все воздай мне, Боже, Как теперь тебе пред Богом Обещаюсь и клянусь. Ты ж, отец архиепископ, Соверши обряд венчанья». XVI Совершив обряд, из церкви Все пошли, и следом слуги. Дон Родриго вел Химену. Как отец ее названный Шел король с Хн меной рядом, С Дон Родриго шел епископ, Вслед за НИМИ двор н знать. На пути к дворцу стояли Трнумфальные ворота, Всюду вывешаны в окнах Выли ткани золотые, Всю дорогу покрывали Ветви, травы благовонны И душистый розмарин. И по улицам стояли Многочисленные толпы, Хоры пели им при звуках Мандолин, гитар, кимвалов Многолетие и славу. И торжественные песни Поздравляли молодых. Всех заметнее у двери Альвар Фанца, друг Родриго (И любимец Дон Родриго), Провожаемый толпою Слуг в блистающих одеждах, Он, (свой) лоб украсив рогом, Вхал в образе быка. Нарядив осла по-конски, С величавою осанкой Антолпн скакал на нем. Пузыри набив горохом, Мартин Пелаз осыпает Веселящийся народ. От души король смеялся, Вынув горстью мара вед и, Разбросать велел их пажу, Нарядившемуся чертом, Чтоб пугать детей и дам. Так провел король Химсну Во дворец, и королева С провожатыми при входе На крыльце (кричит) им счастье. Веселились все кругом. В окна сыпалась пшеница, Много пало легких зерен В (нрзб.) королевский. У Химсны за косынкой Много легких зерен было. И король при королеве Сам рукою со стараньем Из-за легкия косынки Их с улыбкой выбирал. То Аль вар заметив, (громко) Промычал, как бык: «Охотно Королевскую бы руку Предпочесть я согласился Королевской голове». «Дать ему мешок пшеницы!» — И король сказал, смеясь. «А насмешника, Химена, За удачную насмешку Поцелуешь во дворце». Но душе Химсны было Чуждо шумное веселье, В ней таилася печаль, Чувство сладостного счастья. И задумчивость молчанья Выразительнее шумной Говорливости была. XVII Пред наместника Петра, Пред святейшего Виктора Сам немецкий император Генрих жалобу принес. «Обвиняю Дон Фернандо! Он в Кастилии, в Леоне Государствуя, отрекся Признавать меня главою И не платит дани мне. Повели отдать веленье, Чтоб познал во славе церкви Он могущество мое». И святой отец угрозы Посылает к Дон Фсрнанду И велит, чтобы покорен Императору он стал. И грозится крестоносцев За ослушное упорство На него вооружить. Долго был король Кастильи В нерешительном раздумье, Зря восставшую опасность На отечество его; Все советовали силы Превосходству уступить. Выл в отсутствии Родриго, Наслаждаяся любовью На груди младой супруги. Но услышав о посольстве, Об угрозах и совете, Он поспешно собирался И предстал пред королем. «На беду тебе рожденье, — Он сказал, — когда потерпишь, Что другой твоей державой Самовластвовать дерзнет. Никогда, доколе живы, Ты и я, того не будет, И твоя, и наша сила Сохранит от посрамленья Вогом данную нам честь. Кто ж советует иное, Тот бессмысленно желает Обесславить твой престол! Сам их вызови, надменных! Для грозящих сам будь грозным; Сам их вызывай, а с ними Переведаюся я! Государь, о том помысли: Мы Кастилию достали Честью, кровью и трудом! Прежде жизнь отдам стократно, Чем стерплю, чтобы пришельцы, Захватив добычу нашу, И победы плод сорвали! Бели что-нибудь отдашь им, Скоро будешь сам ни с чем». И Родриго десять тысяч Смелых воинов собравши, Через Альпы перешел. С сильной конницею встретил Принц Раймон из Савой Сида, Но он на голову Сидом Был разбит и в плен достался, И за волю дочь родную Вместо выкупа отдал. И прельстился Дон Фернандо Юной пленницей, и сына Прижила с ним, и великим Кардиналом был потом. Сам король французский выслал Рать могучую на Сида, Но ее рассыпал С ид. И Италию занял он Столь губительной войною, Что и папа, и немецкий Император, ужаснувшись, Отрекаются от дани, Умоляют Дон Фернандо Их от Сида защитить. И с победою в отчизну Возвратился полководец, И ему король в награду Всенародно подал руку. Сколь обрадовала Сида Благодарность короля! РАЗРУШЕНИЕ ТРОИ Из «Энеиды» Виргилия Все молчат, обратив на Энея внимательны лица. С ложа высокого так начинает Эней-прародитель: «О царица, велишь обновить несказанное горе: Как погибла Троя, как Приамово царство Греки низринули, все, чему я плачевный свидетель, Всё, чего я был главная часть... повествуя об этом, Кто — мирмидон ли, долоп ли, свирепый ли ратник Улисса — Слез не прольет! Но влажная ночь уже и излетела С тихого неба; ко сну приглашают сходящие звезды. Если ж толь сильно желание слышать о наших страданьях, Слышать о страшном последнем часе разрушенной Трои, — Сколь ни тяжко душе вспоминать о бедах толь великих, Я повинуюсь. Войной утомленны, отверженны роком, Столько напрасно утративши лет, полководцы данаев Хитрым искусством небесной Паллады коня сотворили, Дивно-огромного, плотные ребра из крепкия сосны, В жертву богам при отплытии (так молва разгласила). Тут избранных мужей, назначенных жребием, тайно Скрыли они в пространные недра чудовища: полно Сделалось чрево громады одеянных бронею ратных. Влиз Ил иона лежит Тенедос, знаменитый издревле Остров, обильный, доколе стояло царство Приама, Ныне же бедный залив, кораблям ненадежная пристань. Там, удалясь, у пустых берегов притаились данаи; Мы же их мнили уплывшими с ветром попутным в Микины. Тсвкрия вся от тяжелой печали вдруг отдохнула; Град растворился; рвемся на волю, чтоб лагерь дорийский. Место пустое и берег, врагами оставленный, видеть. «Там стояло их войско; тут шатер был Ахиллов; Здесь корабли их; там поле, где рати обычно сражались». Все дивятся опасному дару безбрачной Паллады; Все дивятся великой громаде, и первый Тиметос — Выл ли он враг нам, судьба ль уж паденье Псргама решила — В город вовлечь и в замке поставить коня предлагает; Но проницательный Капис и каждый, в ком ясен был разум, В море советуют козни данаев с их даром неверным Вросить, или предать огню и пеплом развеять; Или, чрево пронзив, сокровенное в нем обнаружить. Так в нерешимости мнений толпа волновалась. Но быстро, Гневен, стремится от замка, один впереди, провожаем Сонмом шумящим народа, Лаокоон; издалека Он возопил: «О несчастные! что за безумство, граждане! Верите ль бегству врага? Иль мните, что дар нековарный Могут оставить данаи? Так ли узнали Улисса? Или ахеянс здесь, заключенные в древе, таятся; Или громада сия создана, чтоб, на гибель Псргаму, В домы наши глядеть и град сторожить с возвышенья; Или коварство иное... коню не вверяйтеся, тевкры! Что здесь ни будь... я данаев страшусь и дары приносящих». Так сказал, и копье тяжелое мощной десницей Он в огромный бок и в согбенное чрево громады Ринул; вонзившись, оно зашаталось; дрогнуло зданье; Внутренность звон издала; застенало в недре глубоком. Так, когда бы не боги, когда 6 не затменье рассудка, Нам бы тогда же открыло их козни железо... и ты бы, Троя, стояла, ты бы стояло, жилище Приама! Вдруг дарданские горные пастыри с криком и плеском Юношу, руки ему на хребет заковавши, к Приаму Силой влекут; он сам, неведомый им, замышляя Хитрость и средство ахсян впустить в Ил ион, произвольно Предал себя, отважный, на все готовый заране: Козни ль свои совершить иль верною смертью погибнуть. Жадно троянские бросились юноши грека увидеть; Стали кругом и спорят друг с другом, чтоб пленным ругаться, Сведай же хитрость ахсян; в злодействе едином Всех их узнай! Стоя один, посреди толпы, смятен, безоружен, Робко водил он кругом недоверчивый взор; напоследок: «О, какая земля, какое море, — воскликнул, — Примут меня, и что мне теперь, несчастливцу, осталось! Места меж греками нет, а здесь раздраженная Троя, Полная праведной мести, погибелью мне угрожает!» Жалоба пленника тронула наши сердца; замолчало Буйство толпы; вопрошаем: какой он породы? откуда? Что намерен начать? за что судьбу упрекает? Бремя етраха сложивши, Приаму ответствовал пленник: «Что б ни случилось, о царь, ничего не сокрою. Во-первых, Родом я грек — не таюсь; С и нон быть может несчастен, Воля судьбы; но коварным лжецом никогда он не будет. Верно, молва донесла до тебя знаменитое имя, Верно, слыхал о делах Паламеда, Вилова сына; Славный вождь, но безвинно, по злым наущеньям пелазгов, Только за то, что воины не оправдывал, преданный смерти, Ныне же, света лишенный, от них же, свирепых, оплакан. Сродник его, мой убогий отец, его попеченьям В юности вверил меня, снарядив на войну; и доколе Был почтен Паламед, заседая с вождями в совете, Был и я не без имени, было и мне уваженье. Но с тех пор как пал он жертвой Улиссовой злобы, Тяжкую жизнь во мраке печальном влачил я, бесплодно В сердце своем негодуя на гибель невинного друга; О безрассудный! я не смолчал, но смело грозился Мстить за него, лишь только б в Аргос возвратиться с победой Боги велели! Угрозы мои распалили их злобу. С той минуты беды за бедами; Улисс неусыпно, Сам виновным, меня обвинял в замышленьях, коварно Сеял наветы в толпе и губил меня клеветами. Прежде не мог успокоиться он, доколе Калхаса... Но почто продолжать бесполезно-прискорбную повесть? Что прибавлю? Когда вам все греки равно ненавистны — Ведать довольно: я грек; поражайте меня; вы Улиссу Тем угодите; и щедро за то наградят вас Атриды». Чужды сомненья, не зная всего вероломства пелазгов, Мы, любопытством горя, вопрошать продолжаем Синона. Снова начал он робкую речь с лицемерным смиреньем: «Долгой осадой наскучив, бесплодной войной утомленны, Греки не раз от упорныя Трои бежать замышляли. О! почто сего не свершилось? Но бури от моря Часто им путь заграждали, и южный ветер страшил их. С той же поры, как построен был конь сей из
