брусьев сосновых,
Грозы с небес не сходили, и ливень шумел непрестанно.
В трепете мы дрифила узнать, что велит нам оракул,
В Дельфы послали — с ужасным ответом он возвратился:
Греки, плывя к Илиоиу, кровию девы закланной
Вечных склонили богов даровать им ветер попутный:
Крови аргосского мужа и ныне за ветер возвратный
Требует небо. Едва разнеслось прорицанье в народе,
Все возмутились умы, сердца охладели, и трепет
Кости проникнул. Кому сей жребий? Кто Фебова жертва?
С шумом тогда Улисс ухищренный Калхаса пророка
Силой привлек пред народ, да откроет волю бессмертных.
Многие тут же, зная Улисса, мне предсказали
Умысел злой на меня и ждали в смятенье, что будет;
Десять дней прорицатель молчал и, таясь, отрекался
Жертву назвать и слово изречь, предающее смерти.
Но наконец, приневолен докучным Улиссовым воплем,
Он произнес… то было мое несчастное имя!
Все одобрили выбор, и всяк, за себя трепетавший,
Рад был, что грозное всем одному обратилось в погибель.
День роковой наступал; меня уж готовили в жертву;
Выли готовы и соль и священный пирог, и повязка
Мне уж чело украшала… но я (не сокрою) разрушил
Цепи, скрылся в болото и там, в тростнике притаившись,
Ночью ждал, чтоб они, подняв паруса, удалились…
Нет теперь мне надежды отчизну древнюю видеть!
Вечно милых родных и отца желанного вечно
Я не увижу! Быть может, и то, что их же, невинных,
Мне в замену, за бегство мое, убийцы погубят…
О! всевышними, зрящими вечную правду богами.
О! правотой неизменною — если еще сохранилась
Где на земле правота — молю: яви сожаленье
Бедному мне и тронься на мой незаслуженный жребий!»
Мы, сострадая, скорбели над ним, проливающим слезы;
Сам благодушный Приам повелел тяготящие узы
С пленника снять и ему с утешительной ласкою молвил:
«Кто бы ты ни был, забудь о своих неприязненных греках;
Наш ты теперь; ободрись и друзьям откровенно поведай:
Что знаменует громадный сей конь? На что он воздвигнут?
Кем? Приношение ль богу какому? Орудие ль брани!» —
Так Приам вопрошал. И, полный коварства пелазгов,
Пленник, поднявши к священному небу свободные руки:
«Вы, светила небесные, вы, надзвездные боги,
6о
Вас призываю (воскликнул), вас, от которых бежал я,
Жертвенный нож, алтарь, роковая повязка! Отныне
Я навсегда разорвал ненавистные с греками узы;
Греки враги мне; свободно открою троянам их тайны:
Чуждый отчизне, я чужд навсегда и законам отчизны.
Ты же мне данный обет сохрани, сохраненная Троя,
Вели тебе во спасенье великую истину молвлю.
Всех упований подпорой, надежной помощницей в битвах
Грекам Паллада была искони; но с тех пор как преступный
Сын Тидеев и с ним Улисс, вымышлятсль коварных
Козней, из храма Палладиум, стражей высокого замка
Смерти предав, унесли, и рукой, от убийства кровавой,
Девственно-чистых богини одежд прикоснуться дерзнули —
Кончилась наша доверенность к ней, охладела надежда,
Сила упала, от нас отклонилась богиня; и зрелись
Явные знаки гнева Тритоны: лишь только во стане
Выл утвержден похищенный идол, ожившие очи
Вдруг ослепительным блеском зажглись, по членам соленый
Пот проступил, и трикраты (о страшное чудо!) богиня,
Прянув воздвпгиула щит и копьем потрясла, угрожая.
Нам, устрашенным, Калхас немедля советует бегство.
Трое не пасть от аргивския силы, — прорек он, — иль снова
Греки должны вопросить оракул в Аргосе и морем
Взятый в отчизн)* Палладиум вновь привести к Илиону.
Знайте ж: теперь, переплывши в Аргос с благовсющим ветром,
Рать и сопутных богов они собирают, чтоб снова
Вслед за Калхасом войной на Пергам неожиданной грянуть.
В дар же богам за Палладиум, в честь оскорбленной Тритоны
Ими воздвигнут сей идол, чтоб их святотатство загладить;
Сам Калхас повелел, чтоб конь сей чудовищный создан
Выл из крепких досок и высился ростом огромным
К небу, дабы не пройти во врата и не стать в Ил ионе
Грозной защитой народу по древним сказаниям предков.
Ведай же, Троя: когда оскорбите святыню Минервы,
Гибель великая — о! да обрушат ее на Калхаса
Праведны боги! — постигнет Приамов престол и фригиян;
Вели же сами коня возведете во внутренность града,
Некогда Азия стены Пелопсовы сильной оступит
Ратью, и наших потомков постигнет мстящая гибель».
6i
Боги! боги! притворным речам вероломна Си нона
Жадно поверили мы… и те, кого ни Тидсев
Сын, ни Ахилл-фесеалиец, ни десять лет непрерывной
Брани, ни тысяча их кораблей покорить не умели, —
Те единому слову, одной слезе покорились.
Тут явилось другое, неслыханно страшное чудо
Нашим очам и вселило в сердца неописанный трепет.
Лаокоон, Нептунов избранный жрец, всенародно
Тучного богу вола приносил пред храмом на жертву…
Вдруг, четой, от страны Тснсдоса, по тихому морю
(Вспомнив о том, трепещу!) два змея, возлегши на воды,
Рядом плывут и медленно тянутся к нашему брегу:
Груди из волн поднялись; над водами кровавые гребни
Дыбом; глубокий, излучистый след за собой покидая,
Вьются хвосты; разгибаясь, сгибаясь, вздымаются спины,
Пеняся, влага под ними шумит; всползают па берег;
Ярко налитые кровью глаза и рдеют и блещут;
С свистом проворными жалами лижут разинуты пасти.
Мы, побледнев, разбежались. Чудовища прянули дружно
К Лаокоону и, двух сынов его малолетних
Разом настигнув, скрутили их тело и, жадные втиснув
Зубы им в члены, загрызли мгновенно обоих; на помощь
К детям отец со стрелами бежит; но змеи, напавши
Вдруг на него и спутавшись, крепкими кольцами дважды
Чрево и грудь и дважды выю ему окружили
Телом чешуйным и грозно над ним поднялись головами.
Тщетно узлы разорвать напрягает он слабые руки —
Черный яд и пена текут по священным повязкам;
Тщетно, терзаем, пронзительный стон ко звездам он подъемлет;
Так, отряхая топор, неверно в шею вонзенный,
Бесится вол и ревет, оторвавшись от жертвенной цепи.
Быстро внясь, побежали ко храму высокому змеи;
Там, достигши святилища гневной Тритоны, припали
Мирно к стопам божества и под щит улеглися огромный.
Всем нам тогда предвещательный ужас глубоко проникнул
Сердце; в трепете мыслим: достойно был дерзкий наказан
Лаокоон, оскорбитель святыни, копьем святотатным
Недра пронзивший коню, посвященному чистой Палладс.
«В весть коня в Ил нон! молить о пощаде Пал л аду!» —
Весь народ возопил…
Стены поспешно пронзаем; разломаны града твердыни;
Все на работу бегут: под коня подкативши колеса,
Ставят громаду на них и, шею канатом опутав,
Тянут… шатнулось чудовище; воинов полное, в город
Медленно движется; юноши вкруг и безбрачные девы
Гимны поют и теснятся, чтоб вервей коснуться руками.
Вдвинулся конь и идет, угрожающий, стогнами Трои…
О отчизна! о град богов Ил нон! о во брани
Славные стены дарданские! трижды в воротах громада
Остановилась, трижды внутри зазвучало железо…
Мы ж, ослепленные, разум утратив, не зрим и не слышим.
В замок Перга ма введен наконец истукан бедоносный.
Тут Кассандра, без веры внпмаема нами, напрасно
Вещий язык разрешила, чтоб нам предсказать о грядущем;
Мы, слепцы, для которых сей день был последний, цветами
Храмы богов украшали, спокойно по стогнам ликуя…
Небо тем временем круг совершило, и ночь полетела
С моря, и землю, и твердь, и обман мирмидонян объемля
Тенью великой; по граду беспечно рассыпавшись, тевкры
Все умолк нули: сон обнимал утомленные члены.
Тою порой от брегов Тенедоса фалангу аргивян
Строем несли корабли в благосклонном безлуния мраке
Прямо к знакомым брегам; и лишь только над царской кормою
Вспыхнуло пламя — судьбою богов, нам враждебных, хранимый,
Тихо сосновые двери замкнутым в громаде да паям
Отпер коварный Синон; растворившися, греков на воздух
Конь возвратил; спешат из душного мрака темницы
Выйти вожди: Стенел, и Тессандр, и Улисс кровожадный,
Смело по верви скользя, и за ними Фоас с Афаманом,
Внук Пслеев Неоптолем, Магаон, напоследок
Сам Менелай и с ним громады создатель Зпеос.
Быстро напали на сонный, вином обезумленный город;
Стража зарезана; твердые сбиты врата, и навстречу
Ждущим у входа вождям мирмидоняне хлынули в Трою.
Было то время, когда на усталых сходить начинает
Первый сон, богов благодать, успокоитель сладкий.
Вдруг… мне заснувшему видится, будто Гектор печальный
Стал предо мной, проливая обильно горькие слезы,
Тот же, каким он являлся, конями размыканный, черен
Пылью кровавой, истерты ремнями опухшие ноги.
Горе! таким ли видал я его? Как был он несходен
С Гектором прежним, гордо бегущим в Ахилловой броне
Иль запалившим фригийский пожар в кораблях супостата!
Всклочена густо брада; от крови склеилися кудри;
Тело истерзано ранами, некогда вкруг илионскнх
Стен полученными. Сам, заливаясь слезами, казалось,
Так во сне я приветствовал Гектора жалобной речью:
«О светило Дардании! верная Трои надежда!
Где так долго ты медлил? Гектор желанный, откуда
Ныне пришел ты? О! сколь же ты нас, по утрате толиких
Храбрых друзей, по толиких бедствиях граждан и града
Сердцем унылых обрел! И что недостойное светлый
Образ твой затемнило? Откуда тол и кие раны?»
Он ни слова; бесплодным вопросам он не дал вниманья;
Но, протяжный, тяжелый вздох исторгнув из груди,
Молвил: «Беги, сын богини, спасайся; Пергам погибает;
Враг во граде; падает Троя; Приаму, отчизне
Мы отслужили; когда бы от смертной руки для Пергама
Было спасенье — Пергам бы спасен был этой рукою.
Троя пенатов своих тебе поверяет, прими их
В спутники жизни; для них завоюй обреченные небом
Стены державные, их же воздвигнешь, исплававши море».
Кончил — н вынес из тайны святилища утварь, повязки,
Вечно-пылающий огнь и лик всемогущи» Весты.
Тою порою по граду, шумя, разлнвалася гибель.
Боле и боле — хотя в стороне, одинок и непышен,
Дом Анхиза-родителя сенью закрыт был древесной —
Шум приближается; явственней слышно волнение брани.
Я очнулся и ложе покинул; на верхнюю кровлю
Дома взбежал и стою, внимательным слушая ухом.
Так — когда, раздуваемый бурей, свирепствует пламень
В жатве, иль ливнем поток наводненный, с горы загремевши,
Губит поля, и веселые нивы, и труд земледельца,
С корнями рвет и уносит деревья — с вершины утеса
В смутном неведенье силится к шуму прислушаться пастырь.
Всё мне тогда, н видения тайна, и козни данаев
Вдруг объяснилось. Уж дом Денфобов горит и огромной
Грудой развалин, дымящийся, падает; с ним пламенеет
Укалегонов, и заревом блещут енгейские воды;
Слышны и крики людей и звонкой трубы дребезжанье.
Я, как безумный, за меч… но куда с мечом обратиться?
Рвусь нетерпеньем дружину созвать, чтоб броситься в замок;
Ярость и бешенство душу стремительно мчат, и погибнуть
Смертью прекрасной в бою с тоскою мучительной жажду.
Вдруг явился Панфсй, убежавший от копий ахейских,
Старец Панфсй, Отриад и в замке жрец Аполлонов.
Утварь и лики богов побежденных похитив, младого
Внука он влек за собой и, беспамятен, мчался к Анхизу.
«Есть ли надежда, Панфсй? Уцелели ль замка твердыни?» —
Я вопросил; отчаянным стоном ответствовал старец:
«День последний настал, неизбежное время настало
Царству; мы были троя не, был Ил ион, и великой
Тевкрии слава была… на аргивян жестокий Юпитер
Все перенес; господствуют греки в пылающем граде,
Гибельно высясь над площадью замка, ратников сонмы
Конь извергает; Синон, торжествуя, пожарное пламя
Тщится усилить; там непрестанно двумя воротами
Войска бесчисленны входят, каких не видали Микины;
Здесь, захвативши тесные выходы, сильная стража
Сдвинула копья, и грозно, вонзиться готовое, блещет
Их острие; безнадежно, расстроенной, слабой дружиной
Вьются привратные воины, силясь напрасно отбиться».
Страшною вестью Панфея и силой бессмертных влекомый,
Я побежал, куда призывали дриннис, и шумный
Говор сраженья, и пламень, и стон, ко звездам восходящий.
Следом за мною Рифсй и зрелый мужеством Ифит;
К нам пристали при блеске пожара Димант с Гппанисом,
К нам и Хорев Мигдонид, в Илпон приведенный судьбою
За день пред тем, горящий безумной к Кассандре любовью,
С верною помощью к тестю Приаму и Трое… несчастный!
Купно с другими вещим речам вдохновенной невесты
Он не поверил…
Я же, их видя решительных, жаждущих боя, воскликнул:
«Юные други! сердца, толь напрасно бесстрашные ныне!
Если, отважась на все, испытать вы со мною готовы
5 — 3088 6<>
Силы последней (что же фортуна решила, вы зрите:
Наши святилища бросили, наши покинули храмы
Боги, хранители Трои; снятый Итон исчезает
Дымом), на смерть побежим,
