письме к А. П. Елагиной, отрывки из которого были

опубликованы в первом номере журнала «Москвитянин» за 1845 г., он подробно го-

ворит об «очищенном Гомере», которому «…намерен придать род Пролога, пред-

ставить в одной картине все, что было до начала странствия Одиссея. Эта картина

обхватит весь первобытный, мифологический и героический мир греков; рассказ

должен быть в прозе; но все, что непосредственно составляет целое с Одиссеею,

то есть Троянская война, гнев Ахиллов, падение Трои, судьба Ахилла и Приамова

дома, все должно составить один сжатый рассказ гекзаметрами, рассказ, слитый из

разных отрывков Илиады, трагиков и Энеиды, и приведенный к одному знамена-

телю. В этот рассказ вошли б, однако, некоторые песни Илиады, вполне переведен-

ные. Таким образом Одиссея для детей была бы в одно время и живою исгориею

древней Греции, и полною картиною ее мифологии, самою образовательною дет-

скою книгою» (С 7. Т. 6. С. 51—52).

Рудименты этого грандиозного замысла сохранились в архиве поэта: подроб-

ные планы пролога к «Повесги о войне Троянской», а также 97 гекзаметрических

стихов первой главы — «Сбор войска в Авлиде» (подробнее см. раздел «Из черно-

вых и незавершенных текстов» наст. тома).

1 Не имея никаких документальных свидетельств, выскажем осторожное предположе-

ние, что причиной снятия посвящения стал скандал, связанный с историей внебрачной

связи дочери Жуковского Александры, фрейлины имп. Марии Александровны, и велико-

го князя Алексея Александровича (1850—1908), одного из сыновей имп. Александра II, в

результате которой 14 ноября 1871 г. родился сын, получивший титул графа Белевского.

А. В. Жуковская с богатым приданым была выдана за барона Вермана. Подробнее см.: Беля-

кова 3. И. Великие князья Алексей и Павел Александровичи: Дворцы и Судьбы. СПб., 1999.

С. 20—23.

2 РА. 1885. С. 532—533.

8 Об этом подробнее см.: Вииицкий И. Список сокращений. С. 254—256.

В июле 1845 г. в письме к П. А. Плетневу Жуковский развивает эти же мысли,

собираясь издать собрание «сказок» «для детей взрослых, т. е. для народа» (С 7. Т. 6.

С. 592). Наконец, в письме к С. С. Уварову от 12 (24) сентября 1847 г. он вновь

возвращается к замыслу, уже изложенному в письме к А. П. Елагиной, нередко

цитируя из него большие отрывки. Здесь же он говорит о сомнительности этого

предприятия: «…но на это едва ли достанет сил и времени» (Там же. С. 186), хотя

в письме к П. А. Плетневу от 20 декабря 1848 г. сообщает о проделанной работе

и ее результатах: «Я даже и начал было «пролог» к «Одиссее» — сводную повесть

о войне Троянской. Стихов 200 гекзаметрами написано1. В эту повесть вошло бы

все лучшее, относящееся к войне Троянской и разным ее героям — все, заключаю-

щееся в Илиаде, в Энеиде и в трагиках, но от этого труда я отказался. Со временем

напишу этот «пролог» в прозе к новому изданию Одиссеи» (Там же. С. 593).

Несмотря на то, что к концу 1848 г. Жуковский, видимо, отказывается от замыс-

ла «Повести о войне Троянской», готовя к печати перевод первой части «Одиссеи»

(ц. р. от 30 октября 1847 г.), он решил все-таки поделиться с читателем идеей соз-

дания особой «Одиссеи для юношества». Выражением этого и явилось предпослан-

ное первому изданию «Одиссеи» предисловие — «Отрывок письма». Как уже давно

известно, это отрывок из письма к С. С. Уварову от 12 (24) сентября 1847 г.

Жуковский в этом предисловии, развивая свои мысли о переводческих принци-

пах, связанных с воссозданием атмосферы «Одиссеи» Гомера, — то, что он сам на-

зывает «поэтической исповедью», — не говорит о концепции «очищенного Гомера».

Но в специальном «Прибавлении» к первой части перевода он, еще раз пояснив

характер издания «для юношества, с выпусками», приложил 11 отдельных листков

для заклейки 29 мест в книге (см. приложение в наст. томе). Ко второй половине

«Одиссеи» подобных поправок поэта не было — по мнению П. А. Ефремова, «вслед-

ствие тогдашних неурядиц в Карлсруэ, помешавших печатанию» (С 9. Т. 4. С. 481).

Очевидно, что, не отказавшись еще от идеи «образовательной детской кни-

ги» — «Повести о войне Троянской», Жуковский в предисловии к первому из-

данию «Одиссеи» этот замысел не обнародовал и говорил лишь об «очищенной

Одиссее». «Отрывок письма», предпосланный этому изданию, не случайно обра-

щен к С. С. Уварову. Бывший арзамасец, один из теоретиков русского гекзаме-

тра в 1810-е гг., граф Уваров (1786—1855) в 1840-е гг. был высокопоставленным

чиновником, министром просвещения, и от него во многом зависела цензурная

судьба «Одиссеи». Жуковский, живя в это время постоянно за границей, обраща-

ется к нему за помощью не просто как к бывшему приятелю, знатоку античности,

но и как к официальному лицу: «Что же касается до издания очищенного, то оно,

имея целию образование юношества (которого поэтическая сторона не должна быть

пренебрегаема), входит в область министра просвещения: желаю знать его мысли

об этом предмете» (С. 7. Т. 6. С. 186). Предисловие в этом смысле приобретало и

тактический характер — для лучшего прохождения перевода через цензуру, хотя

опасения Жуковского вряд ли имели основания.

Идея «очищенной Одиссеи», свидетельствующая о «чрезмерной щепетильности»2

Жуковского, не получила поддержки Уварова. В письме Жуковскому от 10 ноября

1 Как уже было сказано выше, в архиве поэта обнаружено лишь 97 стихов «Повести о

войне Троянской», которые и опубликованы нами. Вопрос об остальных 100 стихах остается

открытым.

2 См. примеч. к письму С. С. Уварову // СС 1. Т. 4. С. 750.

1847 г. он писал: «что же касается до очищенного издания «Одиссеи», то, по моему

мнению, нет никакой нужды к оному приступать. Везде и всегда юношество читает

Гомера в полных изданиях, и нигде не замечено, чтобы это чтение производило

соблазн малейший»1. Возможно, столь категоричное суждение министра просвеще-

ния об «Одиссее для юношества» послужило причиной отказа от уже начатой рабо-

ты над прологом и «Повестью о войне Троянской».

Но предисловие к первому изданию «Одиссеи» должно было появиться и не

только в тактических целях. Пожалуй, только выбор адресата «отрывка письма»

мог служить этому, хотя Жуковский не называет его имени, тем самым обращая

«вместо предисловия» ко всем читателям, да и сами идеи, а нередко и целые фраг-

менты текста вошли в письма, обращенные к друзьям поэта и стали своеобразны-

ми концептами его эстетической позиции. Для Жуковского с переводом «Одиссеи»

было много связано. В определенной степени это был его эстетический манифест,

вероисповедание и завещание новой русской культуре. Как справедливо замечает

исследователь, опираясь на текст этого письма-предисловия, «Жуковский вполне

адекватно дал нам то, что он мог и должен был дать — романтическое видение Го-

мера как простоты по ту сторону сложности, наивности по ту сторону осуществив-

шей и исчерпавшей себя изощренности»2.

§ 6. «Одиссея» В. А. Жуковского

в русской критике 1840-х годов

Работа над переводом «Одиссеи» стала важным этапом в творческом сознании

Жуковского. Свидетельство тому — многочисленные письма поэта, в которых он

попытался осмыслить его место в современном литературном процессе, обосновать

актуальность гомеровского эпоса и раскрыть свою переводческую стратегию. Жу-

ковскому казалось, что его русские друзья, коллеги-поэты и критики обошли мол-

чанием этот его труд и проигнорировали эстетические открытия автора перевода.

Но русская критика 1840-х годов, прежде всего ведущие журналы, не просто

обратила свой взор на «Одиссею» Жуковского, но и выявила методологическое зна-

чение этого «подвига» русского поэта. Статьи об этом переводе в «Отечественных

записках» и «Современнике», «Журнале Министерства народного просвещения»,

«Библиотеке для чтения» и «Москвитянине» свидетельствовали о злободневности

его появления. Как справедливо заметил современный исследователь, «40-е годы —

время создания русской «Одиссеи» и вместе с тем ожесточенных дискуссий о Гоме-

ре и эпосе вообще»3.

Полемика К. Аксакова и Белинского вокруг «Мертвых душ» Гоголя, разгорев-

шаяся в 1842 г., остро выявила потребность русской литературы в новых формах

отражения действительности, в эпосе. То, что в центре их спора оказался «гомеров-

ский вопрос», лишь подчеркивало его актуальность.

К. Аксаков, Белинский, Гоголь, каждый по-своему, исходя из своих принци-

пов, размышляли о гомеровском эпосе и его трансформации в новое время. Смысл

1 См. примеч. к письму С. С. Уварову // СС. Т. 4. С. 750.

2 Авергшцев С. С. Указ. соч. С. 140.

3 Егунов А. Н. Гомер в русских переводах XVIII—XIX веков. М.; Л., 1964. С. 346.

этих размышлений и споров удачно выразил в одном из «Философических писем»

П. Я. Чаадаев. «В настоящее время, — писал он, — вопрос о том влиянии, которое

Гомер оказал на человеческий ум, не оставляет больше сомнений… Но чего, мне

кажется, мы не знаем, это той общей связи, которая существует между Гомером и

нашим временем, того, что до сих пор уцелело от него в мировом сознании»1.

Общая тенденция русской литературы 1840-х гг. к освоению эпических форм

повествования: повести, очерка, романа — определяла интерес писателей и кри-

тики к «первообразу» эпической поэзии — гомеровскому эпосу. Характер охвата

материала, приемы его обобщения, соотношение материальной и духовной жизни,

принципы повествования — все это вызывало определенную реакцию. В этом от-

ношении заслуживают самого пристального внимания высказывания о Гомере и

его поэзии молодых Герцена и Гончарова, Тургенева и Достоевского, Островского,

вступавших именно в эта годы в большую литеркуру. Для всех них поэзия Гоме-

ра — источник истинной поэзии и образец эпоса. В одном из автобиографических

своих произведений, в «Записках одного молодого человека», Герцен писал: «Чело-

вечество своим образом перечитывает целые тысячелетия Гомера, и это для него

оселок, на котором оно пробует силу возраста»2. Перечитывание в 1840-е гг. Гомера,

в частности «Одиссеи» в переводе Жуковского, было своеобразным оселком, на ко-

тором русская литература пробовала свои силы и возможности в создании нацио-

нальных форм эпоса. Споры вокруг «Одиссеи» Жуковского приобретали именно

методологическое значение.

Показательно, что Гоголь остро почувствовал уже после завершения Жуковским

первой части перевода (I—XII песни) необходимость его вхождения в русское ху-

дожественное и общественное сознание. 4 июля 1846 г., отправляя П. А. Плетневу

статью «Об Одиссее», он писал: «Покаместтебе маленькая просьба (…). В прошлом

году я писал к Языкову о том, чем именно нужна и полезна в наше время «Одиссея»

и что такое перевод Жуковского. Теперь я выправил это письмо и посылаю его

для напечатания вначале в твоем журнале, а потом во всех тех журналах, которые

больше расходятся в публике, в виде статьи, заимствованной из «Современника», с

оговоркой вроде следующей: «Зная, как всем в России любопытно узнать что-либо

о важном труде Жуковского, выписываем письмо о ней г. Гоголя, помещенное в

таком-то номере «Современника». Нужно особенно, чтобы в провинциях всякое

простое читающее сословие знало хоть что-нибудь об этом и ждало бы с повсемест-

ным нетерпением. А потому сообщ. немедленно потом и в «Пчелу», и в «Инвалид»,

и в «О(течественные) З(аписки)», и даже в «Б(иблиотеку) для Ч (тения)», если при-

мут»» (Гоголь. XIII, 84—85). Плетнев опубликовал статью Гоголя в XLIII томе «Со-

временника» (1846. № 7). В Москве через посредство Η. М. Языкова она еще появи-

лась дважды: в «Московских ведомостях» (1846. № 89. 25 июля) и в «Москвитянине»

(1846. № 7. Отд. V, с примечанием, о котором просил Гоголь).

Сразу же после выхода в свет перевода «Одиссеи» критика была единодушна

в его оценке. Так, рецензент «Современника» писал: «»Одиссея» В. А. Жуковско-

го, бесспорно, самое замечательное литературное явление 1849 года.