были Угнетены загадочною Сфинксой; Всяк видел только то, что было близко, Не думая о скрытом, отдаленном.
Эдип
И это скрытое велят нам Боги Теперь разоблачить. Но кто узнает З’бийцу тайного? Кто след к нему Укажет нам? С подъятой головою В сиянье Гелиоса он, быть может, Меж нами ходит, смело издеваясь Над нашею бедою! Как открыть Его в толпе народа?
Креон
Нам самим Его открыть нельзя! Но здесь давно Живет Богам любезный человек, Слепец Тиресий. Взор его покрылся Густою тьмой, но внутренним он оком Все видит; обратись к нему.
Эдип
За ним послать гонца и колесницу. Креон
Исполнится. Его жилище близко. Он скоро будет здесь.
(Креон уходит.)
III
Эдип
О верный мой Народ! Над нами сжалилося небо, И путь спасенья нам указан; скоро Дни светлые опять нам воссияют. Мне до сих пор из чаши роковой Завидный выпал жребий. Чужеземец, Отечества лишенный, произвольный Изгнанник, здесь отечество и славу, И царский трон из рук благого бога Я разом получил: то было мне Наградою
Dubia
Разговор о том, что всякий член общества необходимо обязан служить ему, отправляя в нем какую-нибудь должность
Reveille loi, Mortel, deviem utik an monde Sors de Vindifjerence ой languissent tes jonn. Le temps fuit. Hate toi! Demain Ы nuhprofovde Tengloutit pour toujours.
Thomas1
Разговаривающие2:
Праводум — г. Жуковский Одинокое — г. Мятнев Дурвиль — г. Порошин
Читан
В Императорском Университетском Благородном Пансионе, в публичном акте, 1797 года, декабря 19 дня*
Праводум, Одинокое.
Одинокое. Как я рад, любезный Праводум, что тебя вижу; давно ис¬кал я случаю говорить с тобою. Наконец…
Праводум. Что такое? без околичностей. Я сам не менее рад наше¬му свиданию. Да и кто не рад видеть своего друга; видеть того, с кем можно говорить со всею искренностью, можно разделять горе и весе¬лье, счастье и несчастье; кому можно открывать свои мысли, свои чув¬ства, свои желания.
Одинокое. Так, Праводум; я тебе открою свои мысли, свои чувства, свои желания. Будь поверенным души моей; наставь меня, если я за¬блуждаюсь.
Праводум. Одиноков, с которым Праводум вместе родился, вместе растет, вместе воспитывается; с которым он в самых юных еще летах связан стал приятнейшим узлом дружбы — Одиноков может требовать от меня всех услуг. (Пожимая его руку.) Говори, друг мой; я готов сде¬лать все, что могу.
Одиноков. Ты видишь, любезный Праводум, что я, подобно тебе, на¬чинаю выходить из детства; я расту не только телом, но и духом. Но¬вые сведения питают мой разум, новые чувства рождаются в моем серд¬це — я начинаю мыслит!).
Праводум. Мыслить! Мыслить есть благороднейшее упражнение; есть то, что человека делает человеком; однако и мыслить нам не совсем без¬опасно. Незрелый плод бывает горек. Ну, далее.
Одиноков. Начинаю сравнивать, разбирать, судить. На все смотрю я другими глазами; на все обращаю свое внимание. Но люди, но об¬щественная жизнь, обязательства, обыкновения чаще и более, нежели что другое, занимают мои мысли. Нередко помышляю я и о том, что не все будут так жить, как теперь; что скажут мне, и может быть ско¬ро: «Тебе надобно избрать должность и вступить в службу: долг и честь того требует».
Праводум. Ну что ж? ты вступишь в службу. Знатность твоего рода дает тебе право на высокие степени; а твои дарования и способности, твой просвещенный разум, твое благородное и чувствительное сердце, твоя неустрашимость и мужество суть вернейшие поруки, что ты везде отличишься. На поле славы ты будешь Герой; в храме Фемиды4 — По¬борник истины, при делах государственных — прозорливый Министр; у самого престола будешь ты стоять прямо, и всегдашним языком тво¬им будет правда. Ты везде принесешь пользу.
Одиноков. Видно, ты худо меня знаешь, Праводум, когда так судишь!
Праводум. Что бы это значило?
Одиноков. Я буду героем, я буду защитником истины; буду прозорли¬вым минисгром и проповедником правды у престола Царей! Так, так; но это разве тогда, когда Москва-река пойдет вверх.
Праводум. Как! ты не хочешь служить отечеству; ты хочешь остаться в праздности, в бездействии? Самое благородное намерение!
Одиноков. Не обвиняй меня, Праводум, не выслушавши. Рассмотрим сперва…
Праводум. Итак, у тебя есть причина?
Одиноков. Есть, сударь, и может быть важнейшая, нежели как ты ду¬маешь.
Праводум. Изрядно…
Те же и Дурвиль.
Дурвиль (подходя с поспешностью). Слуга покорнейший. (Кланяется и шаркает.) Я без памяти бежал к вам, чтобы разделить с вами мои вос¬торги. Вчера купил я пару английских лошадок3. Что за лошади! вели¬чавы, статны, красивы и в быстроте не уступают птице. Я теперь только от них. Облетал всю Москву, и не осталось ни одной улицы, ни одного
33 — 4488
5’5
переулка и перекрестка, который бы не видал нового Фаэтона». Ха! ха! ха! только этот новый Фаэтон чуть было не задавил дряхлой старушон¬ки. Ништо ей, старая хрычовка! Не ходи там, где мне нужен простор. А кафтанчик на мне каков? {Повертывается.)1 Сам Кроль8 изволил тру¬диться. Что вы скажете о моих пряжках, о моих башмаках*’… (Выстав¬ляет ноги.) Ну, господа, не в самом ли последнем вкусе я одет? Ба! Вы оба молчите, оба так серьезны, вид ваш показывает такое глубокомыс¬лие — я парирую своих лошадей, что вы до меня рассуж…
Праводум. Нет, г. Дурвиль, ничего; мы только на вас засмотрелись. Вы совершенная картина, или совершенная…
Дурвиль. О! много чести, много чести, государь мой. Только я никак не могу поверить, чтобы Праводум и Одиноков, будучи одни, захотели говорить о пустяках. Нет, это быть не может. Признайтесь, г. мудрецы, что вы рассуждали о чем-нибудь важном, и я очень жалею, что помешал вам. — Пардон, пардон!
Одиноков. Не беспокойтесь, г. Дурвиль. Это правда, что мы до вас го¬ворили кое о чем; но ведь мы и теперь можем продолжать свой разго¬вор. Вы нам не помеха.
Дурвиль. Прекрасно! Это должен быть самый ученый разговор; (иро¬ническим тоном) и, по крайней мере, о множестве миров?и)
Одиноков. Нет, сударь, это слишком высоко; опуститесь немного по¬ниже.
Дурвиль. Ну, так о бессмертии души?и
Одиноков. Все не то. Еще извольте спуститься градусов на пять. Дурвиль. Тьфу, пропасть! так о чем же? Конечно, о верховном благе?12 или…
Праводум. Я вижу, что вам никогда не угадать. Вы все берете свысо¬ка, а мы говорили о самых обыкновенных делах. Дурвиль. А о чем бы это — смею ли я спросить?
Праводум. О людях, с которыми мы живем; о взаимных наших друг к другу обязанностях; и о том, что нам скоро надобно избрать род служ¬бы и вступить в должность.
Дурвиль (с поспешностью). Вступить в должность! прекрасно! Я сочту того первым глупцом в свете, кто с вами согласится.
Праводум. И немудрено, г. Дурвиль! вы гак здраво рассуждаете! Да вот и г. Одиноков такого же мнения.
Дурвиль. И г. Одиноков? браво! (Подвигаежя к нему ближе и становится с ним рядом.) Соединим силы свои, ударим вместе на своего противника, пустим в него тучу стрел и заставим сто признаться, что он ошибается.
Одиноков. Не горячитесь, г. Дурвиль! Правда, я с вами согласен, что не надобно вступать ни в какую должность; но у меня причины, а у вас другие; или лучше сказать, мы в этом так друг от друга далеки, как Мо¬сква от Перу.
Дурвиль. Тьфи! как вы важны, г. Философ! Да мне нет нужды до ва¬ших причин; для меня и своих довольно. Молодому человеку нашего состояния вступить в должность, то есть ввязаться в дела, трудиться, хлопотать, не досыпать ночей и не знать в чем проводить то драгоцен¬ное время, которое дано нам единственно для забав и увеселений — о! это самая прекрасная находка! Тот должен быть совершенный сума-сброд, кто взвалит себе на спину тягость, не будучи никем принуждаем и не имея в том ни малейшей надобности. Нет, нет; благодарю покор¬нейше. Пусть носит эту тягость тот, кому есть нечего; а у меня, кажется, четыре тысячи душ, да сверх того…
Праводум. Довольно, г. Дурвиль; не извольте распространяться. При¬чины ваши известны. В самом деле вам не для чего вступать в должность, да, правду сказать, и некогда. Вы, думаю, и не видите, как время летит. Визиты, балы, маскарады, клобы, спектакли не дают вам и опомниться.
Дурвиль. Совершенная правда. Вы так верно расчислили мои упраж¬нения, как будто камердинер мой дал вам всему тому роспись. Повери¬те ли, господа, что я возвращаюсь домой в 3 и 4 часа пополуночи, зато уж принужден спать до двух часов заполдень. Лишь только проснусь, то первый визит делаю английским своим лошадям и борзым собакам. Повидавшись с ними, чешусь, убираюсь, лечу в модный свет и опять начинаю свою ролю. Когда ж тут думать еще о должности?
Праводум. Какая уж тут должность, г. Дурвиль? Вы рассуждаете пре¬красно; и доказали неоспоримым образом, что я ошибаюсь. Ну, теперь посмотрим, что скажет нам г. Одиноков. (Ироническим тоном.) Только я наперед знаю, что его доказательства перед вашими ничто. Как бы то ни было, выслушаем его, г. Дурвиль.
Дурвиль. Со всею охотою. Я не из числа тех скучных людей, кои сами, болтая без умолку, не дают другим рта разинуть, Я столько ж лю¬блю слушать, как и говорить.
Праводум. Ну, любезный Одиноков, начинай. Ты сказал, что у тебя есть причины, и очень важные. Посмотрим, какие бы это?
Одиноков. И ты не знаешь их, Праводум?
Праводум. Не знаю. Как могу я знать твои причины?
Одиноков. Так взгляни ж со мною внимательными глазами на челове¬ка. (Помолчавгии.) Жизнь его кратковременна. Она проходит и не остав¬ляет по себе следа. Жизнь его кратковременна, и большая часть ее проте¬кает в горести и страданиях. Болезни, беды и напасти суть неразлучные почти ее спутники. Редко счастье посещает нас; редко сердечная улыб¬ка показывается на лице нашем. А если так; если мы осуждены в иодлун-
зз¬ном мире сем воздыхать; если почти вся жизнь наша проходит в неиз¬бежных мучениях — в мучениях, которых мы никакими средствами от¬вратить не сильны; если это так, то скажи мне, Праводум — ты, который всегда любил правду — не безрассудно ли б было хотеть добровольно увеличивать сумму своих беспокойств, принимая на себя какую-нибудь должность? Ибо ты по крайней мере согласишься со мною, что всякая требует времени, внимания, труда; всякая сопряжена с пожертвовани¬ем некоторых удовольствий, а часто и спокойствия. (Помолчавши.)
И без того много у нас забот и попечений; мы собственных своих дел почти не можем исправлять; на что ж нам мешаться еще в чужие?
Дурвиль. Охо! хо! это уж не по-моему. Он говорит, как добрая книга. Вот тут-то держитесь, г. Праводум.
Праводум (внимательно смотря на Одинакова). Ты рассуждаешь хоро¬шо, хорошо; однако посмотри, нет ли в Философском твоем магазине еще чего-нибудь, что бы ты мог сказать в свою пользу.
Одиноков. Думай, как хочешь, я держусь твердо своего мнения. Не много спокойных минут найдется
