абсолютно преобладают над драмой. Это за¬ставляет предположить определенную подчиненность драматургиче¬ских опытов поэта лирической и эпической эстетике в разные пери¬оды его творчества. И в этой общей картине драматургических инте¬ресов и опытов крупнейшего русского романтика трудно не усмотреть аналогии с судьбами русской романтической драмы вообще: как про¬блема русской драматической поэзии эпохи романтизма — это пробле-ма ее отношения к лирике 1810—1820-х гг. и к эпосу 1830—1840-х, так и проблема драмы в творчестве Жуковского становится прежде всего
16 Полевой Н. А. Очерки русской литературы. СПб., 1839. Ч. 1. С. 117.
7 Шевырев С. П. О значении Жуковского в русской жизни и поэзии // Речи и отчег, произнесенные на торжественном собрании Императорского Моск. ун-та 12 января 1853 г. М., 1853. С. 51.
проблемой ее места в жанровой системе поэта и ее роли в эволюции этой системы. Подобная аналогия делает драматическую поэзию Жу¬ковского своеобразным индикатором общелитературных тенденций и их наиболее наглядным воплощением.
Лирик в 1810—1820-х гг. и эпик-повествователь в 1830—1840-х, Жу¬ковский в своей творческой эволюции и жанрово-родовой системе как никто из его современников точно отразил эти тенденции. При этом он всегда шел как бы на шаг впереди своей литературной эпохи, чут¬ко улавливая перспективные пути литературного развития и предла¬гая в своем переводном и оригинальном творчестве жанровые этало¬ны элегии и баллады, лиро-эпической поэмы-монодии и романтиче-ской драмы, повести и эпопеи для становящихся оригинальных рус¬ских жанров. В этом — исключительно важная роль переводов Жуков¬ского как фактов истории национальной литературы, позволяющая без сомнения именовать драматические переводы Жуковского — каковыми они в строгом смысле слова и являются —драматическими произведени¬ями русского поэта, поскольку его представления об актуальных жан¬ровых моделях и перспективных путях развития русской драматургии воплощены в стратегиях отбора текстов и переводческих трансформа¬циях, как правило, имеющих своим результатом изменение жанровой структуры транслируемого текста.
Драматические произведения Жуковского принципиально важны своим особенным положением в сто жанрово-родовой системе. Под¬спудные размышления поэта о закономерностях драматургического психологизма и реализующие их творческие эксперименты, остающие¬ся в основном фактом творческой лаборатории, образуют очевидный субстрат жанрового своеобразия и лирики, и эпоса Жуковского. Уже современники отметили этот особенный драматизм ведущих форм творчества поэта: «Драматическая стихия пробивалась всего более в содержании баллад, но ограничилась (…) только зародышем сильно¬го действия, которое быстро схвачено чувством, перенесено из мира действительного в фантастический и потому остается без развития»17. Наиболее наглядно драматический потенциал баллад и лирики Жуков¬ского выразился в том, что многие произведения этих жанров имели не только литературную, но и сценическую судьбу: на сюжет балла¬ды «Эолова арфа» Шарль-Луи Дидло создал балетный спектаткль; по мотивам баллады «Светлана» в 1822 г. была поставлена «волшебная
18 Либретто А. П. Вешнякова, музыка Ш.-С. Кагеля и К. А. Кавоса: История рус-ского драматического театра: В 7 т. М.: Искусство, 1977. Т. 2. С. 518.
19 История русского драматического театра. Т. 2. С. 522.
20 Там же. Т. 3. С. 272.
21 См. об этом:. Библиотека В. А. Жуковского в Томске. Ч. 2. Томск, 1984. С. 532—536; Ч. 3. Томск, 1988. С. 555—563.
Ф
опера-баллада» «Светлана, или Сто лет в один день»18, а в 1825 г. — «волшебно-аллегорическое представление» «Сон Светланы»10; сюжет баллады «Людмила» стал основой для «драматического представления» в трех отделениях Р. М. Зотова и Н. П. Мундта, пользовавшегося по¬пулярностью в 1830—1843 гг.20; А. Н. Верстовскому принадлежат опера «Вадим, или Пробуждение двенадцати спящих дев» (1832) и романти¬ческая опера «Громобой» (1858), созданные по мотивам балладной ди¬логии Жуковского «Двенадцать спящих дев».
Поздний эпос поэта также обнаруживает драматургическую подо¬плеку своего жанрового своеобразия. Особенно это касается стихотвор¬ных повестей 1840-х гг. и перевода «Одиссеи», в связи с которым Жу¬ковский основательно штудировал не только материалы по истории, ге¬ографии и мифологии Древней Греции, но и творчество древнегрече¬ских трагиков. Он даже сделал попытку переложить некоторые траге¬дии Софокла и Еврипида на сюжеты Троянского цикла в стихотворную «Повесть о войне Троянской» — эта повесть должна была служить сво-его рода введением в мифологическую историю Греции, которое Жу¬ковский собирался предпослать своему переводу «Одиссеи»21. Драма¬тизированный психологизированный эпос, в формы которого Жуков¬ский перекладывает древнегреческий подлинник, сложился как тип эпического повествования в результате синтеза лирических и драмати¬ческих жанров и определил своеобразие перевода «Одиссеи», ставшего для русской литературы не только эталоном эпоса странствий, но и эта¬лоном «духовной одиссеи» с ее драматичным пафосом морального са¬мосовершенствования и нравственной стойкости перед лицом судьбы.
Таким образом, несмотря на то что драма никогда не являлась ве¬дущей формой в жанровой системе Жуковского, она никогда не была изолированной в этой системе. Вступая в активное двустороннее взаи¬модействие с продуктивными жанровыми моделями этой системы, ли¬рическими, лиро-эпическими и эпическими, драма создавала субстрат и потенциал психологического искусства Жуковского. Именно глубин¬ным драматизмом, напряженной конфликтностью взаимоотношений человека с миропорядком определяется своеобразие таких исключи¬тельно важных для Жуковского и русской литературы жанров, как эле-
22 Эйхенбаум Б. М. С. П. Жихарев и его дневники // Жихарев С. П. Записки со-временника. М., 1955. С. 657.
гия, баллада, лиро-эпическая поэма, стихотворная повесть, эпическая поэма.
Для функциональности драмы в жанровой системе Жуковского, для понимания законов эволюции этой системы очень показательно неу¬коснительное возникновение драматургических опытов в ключевые, переломные моменты жанровой эволюции поэта. Как правило, цепоч¬кой драматургических фрагментов отмечается сам момент перелома и обозначено то общее направление, в котором в его сознании и творче¬стве вызревает новое эстетическое качество. Это новое качество рав¬ным образом выражается и в драме — будь то экспериментальный пе¬ревод или целостное произведение, ставшее достоянием литературной эпохи — ив том новом жанре, становление которого она готовит. Как правило, эстетическая содержательность таких переломных моментов связана с укрупнением жанра и объективацией романтического мето¬да Жуковского.
Так, самыми драматургически насыщенными являются годы эстети¬ческого самоопределения (1805—1811 гг.), годы перехода от преиму¬щественного господства лирических жанров к романтическому лиро-эпосу (конец 1810-х — начало 1820-х гг.) и годы становления эпиче¬ского миросозерцания как этико-эстетической основы всего позднего творчества поэта (1830-е гг.). Эстетические доминанты этих моментов впрямую связаны с основными драматургическими категориями: если раннего Жуковского в основном интересует театр как метод «сгущен¬ного изображения чувств»22, а трагедия — как развернутый в действии во всей сложности и противоречивости психологического процесса ха¬рактер, то следующие два этапа определяются синтезом субъективного и объективного начал: поисками героя особого типа, героя-гуманиста, противостоящего эгоцентрической замкнутости романтического инди¬видуалиста, и анализом взаимоотношений человека с объективными законами Природы и социума.
Это своеобразное положение драматических произведений Жуков¬ского, особенно стихотворных, в его жанровой системе — отчасти под¬чиненное, отчасти обнажающее сущностные тенденции сто творчества, их роль своего рода водораздела между лирикой, лиро-эпосом и эпосом, приводит к выводу о принадлежности их к традициям драматической поэзии, более функциональной в литературе, нежели на театральных подмостках. Более того, поскольку драматическая поэзия Жуковского в целом предшествует аналогичным опытам его младших современни-
ков, можно сказать, что именно она во многом и формирует эту тради¬цию в русской литературе первой половины XIX в. Аналогичное со¬отношение лирики, драмы, лиро-эпоса и эпоса, где драма возникает в процессе укрупнения и объективации жанра, будет характеризовать творчество большинства русских писателей первой трети XIX в., не ис¬ключая Пушкина и Гоголя, исключая, может быть* только драматургов кружка Шаховского и Грибоедова, но именно потому, что их традиция не столько литературна, сколько театральна и в качестве стихотворной драматургии противостоит драматической поэзии. Даже в масштабах литературного процесса первой половины XIX в. в целом, когда имеет значение уже не авторская индивидуальность, а эволюция жанровой системы в национальной литературе in toto, массовая драматическая поэзия в начале 1830-х гг. берет на себя роль подготовки русского эпоса и знаменует своим интенсивным, но кратковременным расцветом сам процесс и момент перехода русской литературы от преимущественной лирики 1810—1820-х гг. к преимущественному эпосу 1830—1840-х гг.
При том, что драматургия Жуковского насыщена эстетическим со¬держанием, позволяющим видеть в ней репрезентативное явление рус¬ского литературного процесса 1810—1840-х гг., она, бесспорно, облада¬ет и самостоятельной ценностью.
Во-первых, в высшей степени характерны ее полный жанровый со¬став и очевидная в стратегиях переводческого отбора смена жанро¬вых пристрастий Жуковского-драматурга, в последовательности ко¬торых обнаруживает себя движение русской эстетической мысли в ее театрально-драматургическом разделе. Мещанская драма («Ложный стыд»), волшебно-богатырская опера («Алеша Попович, или Страшные развалины»), неоклассицистическая трагедия («Филоктет» Лагарпа), литературно-полемическая комедия-пародия («Коловратно-куриозная сцена…»), историческая трагедия («Дон Карлос», «Дмитрий Самозва¬нец», «Пикколомини», «Смерть Валленштейна», «Лагерь Валленштей-на», «Орлеанская дева»), трагедия рока («Двадцать четвертое февраля», «Филоктет» и «Царь Эдип» Софокла), идеологическая драма — эстетиче¬ский манифест («Камоэнс») сменяют друг друга строго сообразно тому ге¬неральному пути, по которому движется русская драматическая поэзия.
Во-вторых, весьма симптоматично то, что Жуковский, в общем, не обошедший своим творческим вниманием и комедию, уделял ей не¬сравненно меньше внимания: все его переводы комедийных текстов имеют или прагматический (фрагменты комедий Гольдони и Молье¬ра), или вынужденный («Валерия, или Слепая») характер: очевидно, что это явление концептуально значимое. В отличие от драматургии высоких жанров, русская комедиография первой трети XIX в. (в лице драматургов кружка Шаховского, Грибоедова и Гоголя), опирающая¬ся на мощную национальную традицию комедиографии XVIII в., не нуждалась в эталонных жанровых моделях классического европейско¬го образца, которыми Жуковский обогащал русскую лирику и русский эпос; очень возможно также и то, что сам но себе жанр комедии, будучи максимально эквивалентным национальной менталыюсти, был чужд Жуковскому ровно в той мере, в какой поэт был провозвестником ев¬ропейского романтизма для русской литературы.
В-третьих, отдельного разговора заслуживают вершинные достиже¬ния Жуковского-драматурга, переводы трагедии Ф. Шиллера «Орлеан¬ская дева» и драматического стихотворения Ф. Гальма «Камоэнс», каж¬дое из которых подготовлено цепочкой фрагментов, при жизни Жуков¬ского не вышедших из пределов его творческой лаборатории. В них (то есть в немногих напечатанных при жизни Жуковского драматических произведениях) на поверхность литературного процесса выходят ре¬зультаты, казалось бы, подспудных и значимых лишь в масштабах инди¬видуальной творческой эволюции драматических опытов Жуковского: формирование продуктивной модели драматической поэмы как жанра.
Жуковский вполне сознательно преследовал эту цель. Особенно его переводы 1810—1820-х гг. устремлены к выработке жанрового эталона русской романтической драмы. И его перевод «Орлеанской девы» до¬стиг этой цели сполна. Несомненно, что он стал одним из важнейших факторов подготовки и пушкинской трагедии «Борис Годунов», и мас¬совой романтической драматической поэзии 1830-х гг., причем во всех ее жанровых модификациях: трагедия рока, историческая трагедия и драматическая фантазия в равной мере обязаны драматической поэме Жуковского и с ее метрическим новаторством (истинно-романтический метр, белый пятистопный ямб, впервые ставший достоянием русской литературы в качесгве эксклюзивного метра антиклассицистической трагедии), и с ее жанровой, стилевой и проблемной полифонией.
Может быть, лучше всего об истинной роли перевода Жуковского для русской литературы говорит его беспрецедентная цензурная исто¬рия. Известно, что перевод не понравился Александру I, по непосред¬ственному волеизъявлению которого на сценическую постановку «дра¬матической поэмы» Жуковского
