— вширь и вглубь — дали возможность Жуковскому в ряде случаев более отчетливо, чем Руссо, различить плюсы и минусы научно-культурного прогресса и определиться со своей позицией: творческий разум и успехи гражданского общества взаимозависимые величины — в этом заключается пафос перевода Жуковского, продолжившего его ранние опыты в области публицистической прозы. В заслугу Жуковскому следует поставить и его стремление осмыслить культурно-исторический прогресс как проявление самой сути природы человеческой личности. Показательным может быть сравнение пере¬вода Жуковского с известным в России конца XVIII века переводом «Рассуждения» Руссо, сделанным М. Юдиным (СПб., 1792). Этот перевод отличается откровенно предвзятым отношением к подлиннику, грубым произволом переводчика по отно¬шению к оригинальному тексту. Уже в переводе заглавия М. Юдин выразил свое отрицательное отношение к трактату Руссо: «Речь о вредных следствиях, происхо¬дящих от наук и художеств». Переводчик часто утрирует идеи Руссо, чтобы убедить читателей в несостоятельности его теории в целом.
Жуковского привлекла и полемика, развернувшаяся вокруг «Рассуждения» Руссо во Франции. Как известно, в 1751 г. в «Mercure de France» был опубликован «Ответ»
34-5108
ПРИМЕЧАНИЯ
польского короля Станислава на сочинение Руссо. В этом же году Борд произнес в Лионской академии свое возражение на сочинение Руссо, в 1752 г. оно было опубли-ковано. Руссо отвечал на эти публикации полемическими статьями «Ответ поль¬скому королю» и «Последний ответ г. Борду», который, в свою очередь, вызвал новую критику Борда (1753 г.). Судя по одному из вариантов плана, в первый том «Избранных сочинений Ж.-Ж. Руссо» в переводе Жуковского должны были войти эти «ответы» Руссо («Ответ К.(оролю) П.(ольскому) и Борду». Л. 10). Жуковский, как видим, заботился о том, чтобы масштаб и значение выступления Руссо в Дижонской академии в 1750 г. был осознан читателями его переводов в полном объеме.
56 (Decipimur specie recti) — Мы обманываемся видимостью правильного (лат.).
57 Одна всеобгцая революция могла возвратить людей здравому смыслу: вечный бич наук, безумный мусульманин произвел сию перемену. — Имеется в виду турецкий султан Магомет, покоривший 29 мая 1453 г. Константинополь.
58 Словесность оживилась в Европе. С падением трона Константинова остатки, древней Греции рассыпались по Италии. — Имеется в виду Константин XI, последний визан¬тийский император (1403—1453), погибший при обороне Константинополя от турок.
59 Пирронизм — Пиррон из Элиды (ок. 360 — ок. 270 г. до н. э.), древнегреческий философ, основатель скептицизма (пирронизма).
60 Сезострис — греч. Ееосоотрк; — наиболее популярное собирательное имя египет¬ской политической истории у классических писателей. По сообщениям Геродота, Диодора Сицилийского и Страбона, Сесострису приписывали завоевание всей Азии, Европы до Фракии, Ассирии, Мидии, Эфиопии, Скифов, Персии, Бактрии и т. д.
01 …перед стенами Иллиона… — древний город Илион (Троя), известный по греческому эпосу.
62 Демосфен — афинский оратор (ок. 384—322 г. до н. э.).
fiS Энний — Энний Квинт (Ennius, 239—269 г. до н. э.), римский поэт.
Левит Ефраимский
(«Священный гнев добродетели…») (С. 396)
Автограф: РНБ. Оп. 1.№ 17. Л. 10—18 с об. — черновой. При жизни Жуковского не печаталось. Печатается по автографу. Датируется: лето-осень 1806 г.
Источник перевода — Le Levit d’Ephraim // Collection completes de Rousseau J.-J. Geneve, 1782. V. 7. P. 163—186. Жуковский перевел повесть Руссо полностью, сохранив ее сюжет, композицию, систему художественных образов, тип повество-вания — лиро-эпический, интерес к которому возник у Жуковского уже на раннем этапе творчества. «Левита Ефраимского» можно считать одним из ранних обра¬щений писателя к работе с библейской легендой, когда его отношение к религии, Библии было не столько мировоззренческим, сколько эстетическим. Примеча¬тельно уже то, что Жуковский обратился не непосредственно к Библии, а к пере¬воду повести Руссо, являющейся поэтическим переложением одного из сюжетов
ПРИМЕЧАНИЯ
Священной Истории. В основе произведения Руссо — ветхозаветная легенда о Левите из Ефраима, о страшной смерти его наложницы в городе Гаваоне, принад-лежавшем одному из колен Израилевых — колену Вениаминову — и о последо-вавшем за этим наказании вениамитянам (Книга Судей Израилевых, гл. 19—21).
Сам характер изложения легенды о Левите и в подлиннике, и в переводе говорит о том, что изображенные в ней события и для Руссо, и для Жуковского означают некую закладку основных принципов отношений человека с другими людьми, с государством, с законом. Они имеют для обоих писателей очень важное и более широкое, по сравнению с собственно религиозным, значение, касающееся чело-веческой истории вообще. Изображенный в легенде период, когда каждое колено сынов Израилевых должно было управляться старейшиной, а связующим звеном для них, кроме родства, должна была служить их общая вера, осмысливается и во французском, и в русском тексте как период борьбы не столько веры с неверием, сколько Добра со Злом. Суть эпохи Судей (и соответственно конфликт повести) переносится таким образом из религиозного в нравственно-этический план. В такой интерпретации — столкновение морального с аморальным — коллизия этого фраг-мента Священной истории осмысливается и Руссо, и Жуковским в качестве основ¬ного стержня истории человечества вообще. История сопрягается в этой повести с философией, этикой, что чрезвычайно характерно для Жуковского. Отсюда — придаваемый Жуковским масштаб свершаемого героями повести личного нрав-ственного выбора. Полное расстройство государственного управления, беззаконие, ослабление политического могущества всех 12 колен Израилевых в повести связы-вается^ с ослаблением нравственности, отрицанием отдельными членами общества безусловного приоритета духовных начал.
Обращая, как и Руссо, основное внимание на изображение характеров, Жуков¬ский с особой силой подчеркивает идею их сложности, противоречивости, являю¬щейся источником их нравственного развития. В связи с этим усложняются, утон¬чаются психологические мотивировки поведения героев, их взаимоотношений. Как показывает сравнение перевода с подлинником, а также анализ правки пере¬вода, писатель последовательно «очеловечивает» героев повести.
Так, Левит—это вовсе не абсолютный злодей. У него доброе сердце, он способен на глубокое чувство (он «полюбил сердцем» /л. 10 об./ девушку из Вифлеема; ср. у Руссо: «Левит увидел молодую девушку, которая ему понравилась»; ср. в Библии: «Он взял себе наложницу из Вифлеема Иудейского» — гл. 19, ст. 1). Подчеркивается стремление Левита разделить счастье со своей возлюбленной (сравним: у Жуков¬ского «пленялся вместе с нею», «украшал грудь ее полевыми розами» /л. 10 об./, у Руссо — «водил ее собирать полевые розы, наслаждаться прохладой»). Если в подлиннике с самого начала берется под сомнение чувство девушки к Левиту («он увел ее», ср. в переводе — «они пошли» /л. 10 об./; «постарается вновь привести» — у Жуковского «склонить ее к возвращению» /л. 11/), то в переводе показывается неустойчивость едва зародившегося чувства. Такая психологическая мотивировка, введенная переводчиком, объясняет и дальнейшее поведение героини: новый всплеск ее чувства, радость, вызванную приездом Левита, согласие снова пойти с ним. Свое преступление, леденящий душу читателей поступок Левит совершает в состоянии исступления, аффекта.
Судя по характеру перевода, Жуковский высоко ценит в переложении библей¬ской легенды Руссо и объективное эпическое содержание. С большим мастерством
34*
5*5
ПРИМЕЧАНИЯ
и точностью он передает крупномасштабные сцены воинского эпоса, архаической военной демократии, где нет места для любования геройским подвигом одного. Причем и здесь Жуковский-поэт делает свои акценты по сравнению с библейским эпосом, в котором эпическое служит, как и все в Библии, утверждению Закона Божия, Божественной, нечеловеческой (надчеловеческой) сути всего изображенного. Особенно явно это прослеживается в «чудесных» сценах повести. Библейский мотив чуда Божественного, практически опущенный у Руссо, акцентируется в переводе Жуковского, но в поэтической (не в религиозной) интерпретации. Божественные предзнаменования и т. п. явления обращаются у Жуковского в характерный для раннего романтизма мотив таинственной предначертанности, усиливающий драма-тическую напряженность повествования, трагизм характеров и конфликтов, одним словом, работающий на создание художественного произведения, точнее, — на создание нового мифа о Левите. Это становится особенно заметным при сравнении двух переводов повести Руссо — Жуковского и П. А. Пельского, изданного в 1802 г. (Ефраимский Левит, поэма Ж.-Ж. Руссо. Перевод с французского. М., 1802).
64 Левиты — сословие низших храмовых служителей, считались принадле¬жащими к колену Левин. Учреждение левитов подробно описано в кн. «Исход» (XXXII, 25—29). После разделения Израильского царства левиты оставили свои города и переселились в земли колен Иуды и Вениамина.
65 Вениамин — один из 12 сыновей Иакова, родоначальник одного из колен Израилевых. Последний сын Иакова и Рахили. Иаков, находясь на смертном одре, дает Вениамину благословение: «Вениамин, хищный волк, утром будет есть ловитву и вечером будет делить добычу» (Быт 49: 27). Это относится не к личности самого Вениамина, бывшего предметом особой заботы Иакова, а к последующей истории его племени (см.: Мифы народов мира: В 2 т. М., 1991—1992. Т. 1. С. 232).
06 …невинныйубийца матери… — Рахиль умерла при рождении Вениамина.
67 …Ефраимских гор… — Ефремовы горы находились к югу от долины Ездри-лонской. Цепь холмов тянулась по южной границе удела колена Ефремова, внука Иакова, второго сына Иосифа. Они состояли из покрытых лесами горных хребтов, пересекаемых длинными и плодоносными равнинами.
68 …на горе Гебале! — гора Гевал расположена в центре Палестины, была назна-чена для ежегодного чтения Закона при всенародном собрании.
09 Сихамские долины — долина, разделяющая горы Гевал и Гаризим. В долине был выстроен город Сихем.
70 Афарот — ошибочное название Атарофа, города, расположенного на границе земель колен Ефремова и Манассиина.
71 .. .холмов Гелбоезских… — имеется в виду Гильбоа (ивр. m ntoiB|) — горный хребет в Изреэльской долине в Израиле. Хребет простирается с востока на запад и распо¬ложен к западу от реки Иордан. Здесь сходились границы трех колен — Иссахара, Звулуна и Менаше. Гора связана с именем царя Саула (Шауля), который воевал и погиб здесь вместе со своими сыновьями, в том числе Ионатаном, другом Давида, будущего царя Израиля. Тела погибших были выставлены филистимлянами на городских стенах Бейт Шеана. Все окрестные еврейские поселения названы именами детей царя Саула. Название упоминается в Ветхом Завете, русский вариант—Гелвуй.
72 …ослов эфаонских… — возможно, имеются в виду «афонские».
73 Зевул — правитель Сихема.
526
ПРИМЕЧАНИЯ
74 Геба — имеется в виду гора Гебал.
75 Хананеи — потомки Ханаана, сына Хама. Они не имели над собой одного общего царя и гибли от взаимных междоусобиц. К этому присоединялись еще языческие обычаи. Союз израильтян с хананеями был запрещен.
76 Гаваон — древний ханаанский город, впоследствии достался колену Вениамина.
77 …дети Белиаловы… — имеются в виду хананеи, поклонявшиеся Ваалу; в западносемитской мифологии это одно из наиболее употребляемых прозвищ богов отдельных местностей. Ваал здесь, вероятно, объединяется с Велиалом, в иудаи-стической и христианской мифологии это — демоническое существо, дух небытия, лжи и разрушения, центральный антагонист делу Иисуса Христа.
78 Циклопы Эгейские — согласно большинству источников циклопы живут на острове Сицилия либо на островах Эгейского моря.
79 Масскфа — левитский город на земле Галаадской. Город называется также Галаадом. По другой версии это — город колена Вениаминова, лежащий недалеко от Рамы и Гаваона, место народных собраний во Времена Судей.
80