Трои…

О отчизна! о град богов Илион! о во брани

Славные стены дарданские! трижды в воротах громада

Остановилась, трижды внутри зазвучало железо…

Мы ж, ослепленные, разум утратив, не зрим и не слышим.

В замок Пергама введен наконец истукан бедоносный.

Тут Кассандра, без веры внимаема нами, напрасно

Вещий язык разрешила, чтоб нам предсказать о грядущем;

Мы слепцы, для которых сей день был последний, цветами

Храмы богов украшали, спокойно по стогнам ликуя…

Небо тем временем круг совершило, и ночь полетела

С моря, и землю, и твердь, и обман мирмидонян объемля

Тенью великой; по граду беспечно рассыпавшись, тевкры

Все умолкнули: сон обнимал утомленные члены.

Тою порой от брегов Тенедоса фалангу аргивян

Строем несли корабли в благосклонном безлуния мраке

Прямо к знакомым брегам; и лишь только над царской кормою

Вспыхнуло пламя – судьбою богов, нам враждебных, хранимый,

Тихо сосновые двери замкнутым в громаде данаям

Отпер коварный Синон; растворившися, греков на воздух

Конь возвратил; спешат из душного мрака темницы

Выйти вожди: Стенел, и Тессандр, и Улисс кровожадный,

Смело по верви скользя, и за ними Фоас с Афаманом,

Внук Пелеев Неоптолем, Магаон, напоследок

Сам Менелай и с ним громады создатель Эпеос.

Быстро напали на сонный, вином обезумленный город;

Стража зарезана; твердые сбиты врата, и навстречу

Ждущим у входа вождям мирмидоняне хлынули в Трою.

Было то время, когда на усталых сходить начинает

Первый сон, богов благодать, успокоитель сладкий.

Вдруг… мне заснувшему видится, будто Гектор печальный

Стал предо мной, проливая обильно горькие слезы,

Тот же, каким он являлся, конями размыканный, черен

Пылью кровавой, истерты ремнями опухшие ноги.

Горе! таким ли видал я его? Как был он несходен

С Гектором прежним, гордо бегущим в Ахилловой броне

Иль запалившим фригийский пожар в кораблях супостата!

Всклочена густо брада; от крови склеилися кудри;

Тело истерзано ранами, некогда вкруг илионских

Стен полученными. Сам, заливаясь слезами, казалось

Так во сне я приветствовал Гектора жалобной речью:

«О светило Дардании! верная Трои надежда!

Где так долго ты медлил? Гектор желанный, откуда

Ныне пришел ты? О! сколь же ты нас, по утрате толиких

Храбрых друзей, по толиких бедствиях граждан и града

Сердцем унылых обрел! И что недостойное светлый

Образ твой затемнило? Откуда толикие раны?»

Он ни слова; бесплодным вопросам он не дал вниманья;

Но, протяжный, тяжелый вздох исторгнув из груди,

Молвил: «Беги, сын богини, спасайся; Пергам погибает;

Враг во граде; падает Троя; Приаму, отчизне

Мы отслужили; когда бы от смертной руки для Пергама

Было спасенье – Пергам бы спасен был этой рукою.

Троя пенатов своих тебе поверяет, прими их

В спутники жизни; для них завоюй обреченные небом

Стены державные, их же воздвигнешь, исплававши море».

Кончил – и вынес из тайны святилища утварь, повязки,

Вечно пылающий огнь и лик всемогущия Весты.

Тою порою по граду, шумя, разливалася гибель.

Боле и боле – хотя в стороне, одинок и непышен,

Дом Анхиза-родителя сенью закрыт был древесной —

Шум приближается; явственней слышно волнение брани.

Я очнулся и ложе покинул; на верхнюю кровлю

Дома взбежал и стою, внимательным слушая ухом.

Так – когда, раздуваемый бурей, свирепствует пламень

В жатве, иль ливнем поток наводненный, с горы загремевши,

Губит поля, и веселые нивы, и труд земледельца,

С корнями рвет и уносит деревья – с вершины утеса

В смутном неведенье силится к шуму прислушаться пастырь.

Все мне тогда – и видения тайна и козни данаев —

Вдруг объяснилось. Уж дом Деифобов горит и огромной

Грудой развалин, дымящийся, падает; с ним пламенеет

Укалегонов, и заревом блещут сигейские воды;

Слышны и крики людей и звонкой трубы дребезжанье.

Я как безумный за меч… но куда с мечом обратиться?

Рвусь нетерпеньем дружину созвать, чтоб броситься в замок;

Ярость и бешенство душу стремительно мчат, и погибнуть

Смертью прекрасной в бою с тоскою мучительной жажду.

Вдруг явился Панфей, убежавший от копий ахейских,

Старец Панфей, Отриад и в замке жрец Аполлонов.

Утварь и лики богов побежденных похитив, младого

Внука он влек за собой и, беспамятен, мчался к Анхизу.

«Есть ли надежда, Панфей? Уцелели ль замка твердыни?» —

Я вопросил; отчаянным стоном ответствовал старец:

«День последний настал, неизбежное время настало

Царству; мы были трояне, был Илион, и великой

Тевкрии слава была… на аргивян жестокий Юпитер

Все перенес; господствуют греки в пылающем граде,

Гибельно высясь над площадью замка, ратников сонмы

Конь извергает; Синон, торжествуя, пожарное пламя

Тщится усилить; там непрестанно двумя воротами

Войска бесчисленны входят, каких не видали Микины;

Здесь, захвативши тесные выходы, сильная стража

Сдвинула копья, и грозно, вонзиться готовое, блещет

Их острие; безнадежно, расстроенной, слабой дружиной

Бьются привратные воины, силясь напрасно отбиться».

Страшною вестью Панфея и силой бессмертных влекомый,

Я побежал, куда призывали Эриннис, и шумный

Говор сраженья, и пламень, и стон, ко звездам восходящий.

Следом за мною Рифей и зрелый мужеством Ифит;

К нам пристали при блеске пожара Димант с Гипанисом,

К нам и Хорев Мигдонид, в Илион приведенный судьбою

За день пред тем, горящий безумной к Кассандре любовью,

С верною помощью к тестю Приаму и Трое… несчастный!

Купно с другими вещим речам вдохновенной невесты он не поверил…

Я же, их видя решительных, жаждущих боя, воскликнул:

«Юные други! сердца, толь напрасно бесстрашные ныне!

Если, отважась на все, испытать вы со мною готовы

Силы последней (что же фортуна решила, вы зрите:

Наши святилища бросили, наши покинули храмы

Боги, хранители Трои; снятый Илион исчезает

Дымом), на смерть побежим, ударим в средину оружий;

Други! спасенья не ждать – одно побежденным спасенье».

Вспыхнула бодрая младость. Подобно как в темном тумане

Рыщут, почуя добычу, гонимые бешенством глада,

Хищные волки и, пасти засохшие жадно разинув,

Их волчата ждут в логовищах, – сквозь копья и сонмы

Так на погибель ударились мы, пролагая в средину

Города путь, облетаемы ночи огромною тенью.

Ночь несказанная; где слова для ее разрушений?

Кто и какими слезами такую погибель оплачет?

Падает древний град, многолетный властитель народов;

Всюду разбросаны трупы; лежат неподвижно во прахе

Улиц, на прагах домов, при дверях, во святилищах храмов.

Но не одну безотпорную смерть принимает троянец,

Часто горит в побежденном привычная бодрость и гибнет

Грек-победитель… Везде, отовсюду являются взору

Ужас, и бой, и кровавая смерть в неисчисленных видах.

Первый из греков, дружиною встреченный нашей на стогнах,

Был Андрогей; в обманчивом сумраке ночи приемля

Нас за данаев союзных, он так дружелюбно воскликнул:

«Братья, спешите; где же так долго вас задержала

Праздная лень? Давно расхищают горящую Трою

Греки; а вы едва с кораблями расстаться успели».

Так он сказал; но, узрев безответную нашу суровость,

Вмиг догадался, кто перед ним, отскочил и умолкнул,

Скованный страхом. Как путник, змею разбудивший ногою,

Трепетен рвется назад, узрев, как она, развернувшись,

Гнев воздымает и свищет, подняв чешуи голубые, —

Так, задрожавши, от нас побежал Андрогей… но напрасно!

Мы за ним; разорвали их строй; и, не ведая града,

Вдруг осажденные страхом, незапностью, ночью и нами,

Все до единого пали враги. Улыбнулась фортуна

Первому нашему бою. Хорев, воспаленный удачей,

«Други! – воскликнул. – Отважимся ввериться первому счастью;

Нам благосклонно судьба указует наш путь; облачимся

В брони данаев, щиты переменим; обманом иль силой —

Все равно для врага. И ныне оружие сами

Греки троянам дадут». Сказал и надел Андрогеев

Гривистый шлем, завоеванный щит надвинул на шуйцу,

Греческий меч утвердил на бедре. Ему подражая,

Бодро Димант, и Рифей, и вся молодая дружина

Свежей добычей оружий себя ополчили. В средину

Греков бежим… но боги отчизны были не с нами.

Подвигов много, врагами не узнанны, в сумраке ночи

Мы совершили, много данаев низринуто в Оркус.

Мчатся из града; иных загоняет постыдная робость

В недра коня, и приемлет их снова знакомое чрево.

Но… богам отвратившимся, поздно вверяться надежде!

Вдруг из храма Паллады влекут за власы распущенны,

Вырвав ее из святилища, дочь Приама Кассандру,

К темному небу напрасно подъемлющу пламенны очи —

Очи одни, окованы были невинные руки;

Страшного вида сего не стерпело сердце Хорева;

Он, обезумленный, прямо в средину толпы их; и, сдвинув

Груди и копья, мы дружно за ним; но плачевно-ужасный

Бой тогда закипел: трояне, обмануты видом

Наших греческих лат и сверканием шлемов косматых,

С кровли высокого храма пустили в нас тучею стрелы;

Стон пораженных нам изменил; на Кассандрины вопли

Бросился враг; мы все опрокинуты; с бурным Аяксом

Оба явились Атрида – за ними толпами данаи.

Так, подымаясь крутящимся вихрем, сшибаются ветры

Нот и Зефир, и на легких несомый конях от востока

Эвр, и бушуют леса, и Нерей опененным трезубцем

Бьет по водам, и до самого дна содрогается море.

Скоро и греки, испуганны мраком ночным и по граду

Нашей дружиной рассеянны, вышли из тайных убежищ,

Первые нас по щитам и обманчивым броням узнали,

Вслушались в наши слова и чужие заметили звуки.

Множество нас задавило: первый мечом Пенелея

Пал Хорев пред святым алтарем броненосной Паллады;

Пал и Рифей, из троян непорочнейший, правды блюститель

(Иначе боги судили о нем); Димант с Гипанисом

Пали от копий троянских; ни Фебова риза, ни святость

Чистыя жизни тебя не спасли, о Панфей благодушный,

Прах Илиона, все блага мои поглотившее пламя.

Вас призываю! вы зрели, что я не чуждался ни копий

Вражьих, ни силы врага; и когда бы назначил мне жребий

Пасть – я паденье свое заслужил. Но из битвы (за мною

Ифит один с Пелиасом, Ифит, уже отягченный

Дряхлостью лет, Пелиас, умирающий, ранен Улиссом)

Я устремился на стон, огласивший чертоги Приама.

Там все ужасы брани стеклися: как будто во граде

Не было битвы иной и нигде никого не разили —

Так свирепствовал Марс, так бешено греки рвалися

В замок и, сдвинув щиты черепахой, на вход напирали.

Множеством лестниц унизаны стены; вверх по ступеням

Лезут данаи, шуйцей щиты над главами под копья

Наши подставив, десной за вершину ограды хватаясь;

Тевкры, готовя отпор, разоряют и башни и домы.

Вместо оружий сбирают обломки с намереньем грозным

В битве отчаянной ими врага раздавить, погибая;

С шумом державного дома царей позлащенны убранства

Падают; меч обнаживши, другие, у врат осажденных

Тесной дружиной столпясь, ограждают святилище прага.

Взорванный гневом, стремлюсь на защиту Приамова дома,

Ратных усилить и бодрого духа придать побежденным.

Были сокрытые двери в стене высокого замка.

Ход потаенный из внешнего града в царево жилище;

Часто, во дни благоденствия Трои, ко свекру Прнаму

Оным путем Андромаха несчастная тайно ходила:

Взор престарелого деда порадовать внуком цветущим.

Оным путем пробираюсь к тому возвышенью, откуда

Тщетно последние стрелы на греков бросали трояне.

Там воздымалась стремнистая башня, весь град перевыся:

С кровли ее неприступной видимы были вся Троя,

Все корабли мирмидонян, весь греческий стан отдаленный.

Там, где она со стены висела громадою всею

Грозно над градом, как туча, мы острым железом подрыли

Сплоченны камни и двинули башню… гремя и дымяся,

Вдруг она повалилась и страшной развалиной пала

Вся на греков; погибших сменили другие, и градом

Стрелы, копья и камни опять полетели.

Всех опредя, напирал на преддверие Пирр бедоносный,

Грозен, как пламенный, медной броней и стрелами сияя.

Так на солнце змея, напитавшися ядом растений,

Долго лежав неподвижно под тягостным холодом снега,

Вдруг, чешуи обновив, расправляет красы молодые,

Скользкий волнует хребет, золотистую грудь надувает,

Вьется в лучах и жалом тройным, разыгравшися, блещет.

С ним великан Пернфрас, и правитель Ахилловых коней

Оруженосец Автомедон, и дружина скирнян

Шумно к чертогам теснятся и пламень бросают на кровли.

Сам же, у всех впереди, он огромной двуострой секирой

Рушит затворы, с притолок тяжких, окованных медью,

Петли сбивает, брусья дробит и плотные доски

Вдруг прорубил – широкою щелью разинулись двери.

Видимы стали и внутренний двор и ряды переходов,

Видима древняя храмина прежних царей и Приама,

Видимы в сенях и стражи, хранители царского прага.

В самом же доме и жалобный крик, и шум, и волненье;

Звонкие своды чертогов наполнив пронзительным стоном,

Жены рыдают;