те же оторванные от действительности художники выписывают там исторические и библейские сценки с полуодетыми фигурами. Неестественно. Фальшиво. Непродуманно. И смотреть на это при таком холоде — прямо всякая художественность теряется. И у зрителя недоверие возникает к данному произведению искусства.
Вообще, если не отапливать помещения, то до некоторой степени средства экономятся. И в крайнем случае эти средства можно пустить на то, чтобы как-нибудь сгладить художественные неполадки.
Можно заказать художникам, чтобы они пририсовали что-нибудь соответствующее действительности.
Не хотим мешать творческому полету их мысли, но до некоторой степени можем подсказать, если на то пошло.
И уж если русалка в воде барахтается, то будет вполне естественно, если ее из проруби показать. То же и из райской жизни. Если Адам и Ева стоят, как говорится, в чем их мама родила, то опять-таки получается фальшиво. А чуть их приодеть — и художественность, как видите, торжествует. Но змее, конечно, холодно.
На других полотнах наш современный художник, не оторванный от реальной жизни, тоже что-то такое изобразил, соответствующее моменту. И при таком повороте живописи в сторону реальности зритель остается удовлетворенным, и он уже, наверно, не будет обижаться на температуру в помещении. Вообще искусство — кропотливое дело.
Нетактично поступили
Люди рассказывают о таком забавном фактике, происшедшем у нас в Ленинграде.
Причем это точный факт, а не выдумка или там какой-нибудь полет творческой фантазии.
Речь идет о двух приезжих иностранцах.
Как известно, этой осенью в Ленинграде был громадный наплыв иностранцев. Приезжали на кораблях целые ватаги американцев, англичан, шведов и так далее.
Ну, естественно, — морской порт, и им, может быть, удобно. Образ жизни туристов не вызывал у нас удивления. Они ездили на машинах осматривать острова. Посещали музеи, где глядели картины и все, что там есть. И сидели в ресторанах, с аппетитом кушая икру, балык и прочие северные деликатесы.
Ну, конечно, некоторые из туристов, как говорится, шлендали по комиссионным магазинам, закупая там всякую всячину, надеясь зацепить из барахла что-нибудь исключительно ценное, какую-нибудь там реликвию XIX века или что-нибудь в этом роде. Они покупали там идолов, фарфоровых болванчиков, статуэтки и всякие там штучки-мучки разных столетий.
Многие из них имели манию приобретения, другие любили посещать антикварные магазины, видя в этом цель жизни и служение красоте. Третьи, наоборот, приобретали с тем, чтобы у себя на родине, как говорится, спекульнуть.
Это был, так сказать, капиталистический мир с его разнообразными представлениями.
Но каково же было удивление, когда два иностранца, одетые очень вычурно и, я бы сказал, томно, вошли однажды в самый обыкновенный магазин «Гастроном», где происходила продажа обыкновенных колбас, масла и так далее.
Это всех удивило.
А они вошли в магазин и, раскрыв какую-то книжечку (может быть, самоучитель), обращаются к продавцу, еле говоря по-русски.
— Любезьная особа, отвесь, голубьчик, масьло.
Но так как эти слова они произносят мужчине, то он обижается, но, видя перед собой туристов, любезно отвечает:
— Сию минуту, милорды, приступаю к вашей операции, только отпущу одну гражданку.
И, отпустив покупательницу, снова обращается к ним, дескать, сколько вам масла и какого: парижского или с солью. Те, поглядев в самоучитель, говорят:
— Любезьная особа, отвесь нам, голубушька, пиять кило масьла.
Продавец начинает энергично резать масло, но один из приезжих говорит:
— Милль пардон! Не пиять кило, а десять, любезьная особа…
Продавец говорит:
— Так бы сразу и мычали, что десять. Я бы вам одним куском отвернул.
И снова начинает резать масло.
Тогда другой иностранец обращается к продавцу:
— Я желает получить больше масьла. Мне нужно масьла сто восемь кило. Можно ли, любезьная особа, получить у вас такое количество?
Продавец говорит заведующему:
— Вон сколько они хотят.
Заведующий говорит:
— Отпустите им столько и даже больше, хоть целую тонну, а если не хватит, то я сейчас велю со склада доставить.
Продавец говорит туристам:
— Платите, милорды, в кассу тысячу восемьсот тридцать два рубля. Сейчас провернем эту операцию.
И он начинает вращать бочонки с маслом. Целая толпа посетителей собирается у прилавка, чтобы видеть, как туристы поволокут свое масло.
Вдруг заведующий говорит:
— Позвольте, но где же эти иностранцы? Некоторые из посетителей говорят:
— Они сейчас тут вертелись, и вот их теперь нет.
Тут все видят, что иностранцев, действительно, нет в магазине.
И кассирша кричит: денег они не платили. Тогда заведующий, усмехнувшись, говорит:
— Это абсолютно ясно. Они хотели поглядеть, свободно ли у нас в стране продается масло и можно ли приобрести такое количество в одни руки. И, убедившись, что можно, они теперь скрылись, поскольку они интересовались не покупкой, а политикой.
Тут среди покупателей начался смех. Некоторые начали острить, дескать, у них купило притупило.
А продавец, вращавший бочонки, отчасти даже рассердился. Он выбежал из двери магазина и крикнул:
— Нетактично, господа, поступаете!
А один из посетителей, выбежавший из магазина вместе с ним, закричал:
— Эй вы, стрикулисты!
Заведующий не позволил больше кричать вслед иностранцам и велел продавцу встать за прилавок.
Тут среди покупателей снова начались шутки и остроты насчет несостоявшейся покупки.
Потом все успокоилось, и жизнь в магазине потекла нормально.
Спи скорей
Откровенно говоря, я не люблю путешествовать. Меня останавливает вопрос, где переночевать.
Из ста случаев мне только два раза удалось в гостинице комнату зацепить.
И то в последний раз я получил номер отчасти случайно. Они меня не за того приняли. Потом-то на другой день они, конечно, спохватились и предложили очистить помещение, но я и сам уехал.
А сначала любезность их меня удивила.
Портье, нюхая розу, сказал:
— Только осмелюсь вам сказать, ваш номер будет с дефектом. Там у вас окно разбито. И если, допустим, ночью кошка в ваш номер прыгнет, так вы не пугайтесь.
Я говорю:
— А зачем же кошка будет ко мне прыгать? Вы меня удивляете.
Портье говорит:
— Видите, там у нас в аккурат на уровне окна имеется помойная яма, так что животные не разбираются, где чего есть, а прыгают, думая, что это то же самое.
Конечно, когда я вошел в номер, я всецело понял психологию кошек. Они смело могли не разобраться в действительности.
Вообще говоря, номер люкс мне не нужен, но эта грязная каморка с колченогим стулом меня немного покоробила.
Главное, меня удивило, что в комнате была лужа. Я стал звать кого-нибудь, чтоб это убрать, но никто не пришел. Тогда я разговорился с портье. Он говорит:
— Если у вас имеется лужа, то, наверно, я так думаю, кто-нибудь там воду опрокинул. Сегодня у меня нет свободного персонала, но завтра я велю эту лужу вытереть, тем более что к утру она, наверно, и сама высохнет. Климат у нас теплый.
Я говорю:
— Потом номер уж очень жуткий. Темно, и из мебели всего стул, кровать и какой-то ящик. Конечно, говорю, разные бывают гостиницы. Недавно, говорю, в Донбассе, а именно в Константиновке, я заместо одеяла покрывался скатертью…
— До скатертей мы не доходим, — сказал портье, — но заместо пододеяльников у нас действительно положены короткие отрезы. А что касается темноты, то, конечно, вам не узоры писать. Спите скорей, гражданин, и не тревожьте администрацию своей излишней болтовней.
Я не стал с ним спорить, чтобы не разгуляться, и, придя в номер, разделся и юркнул в кровать.
Но в первую минуту я даже не понял, что со мной. Я, как на горке, съехал вниз.
Я хотел приподняться, чтоб посмотреть, какая это кровать, что на ней так удобно съезжать. Но тут запутался ногами в простыне, в которой были дырки. Выпутавшись из них, я зажег свет и осмотрел, на чем я лежу.
Оказалось, что начиная от изголовья продавленная сетка кровати устремлялась книзу, так что спящему человеку действительно не было возможности удерживаться в горизонтальном положении.
Тогда я положил подушку в ноги, а под нее сунул свой чемодан и таким образом лег наоборот.
Но тут оказалось, что я не лежу, а сижу.
Тогда я в середину сунул пальто и портфель и лег на это сооружение с намерением, как говорится, задать храповицкого.
И вот я уже стал дремать, как вдруг меня начали кусать клопы.
Нет, два-три клопа меня бы не испугали, но тут, как говорится, был громадный военный отряд, действующий совместно с прыгающей кавалерией.
Я поддался панике, но потом повел планомерную борьбу.
Но когда борьба была в полном разгаре, вдруг неожиданно потух свет.
В полной беззащитности я начал нервно ходить по номеру, ахая и причитая, как вдруг раздался стук в дощатую стену, и грубый женский голос произнес:
— Что вы тут, черт возьми, вертитесь в комнате, как ненормальный!
В первую минуту я остолбенел, но потом у меня с соседкой началась словесная баталия, которую даже совестно передать, поскольку, сгоряча и нервно настроенные, мы наговорили друг другу кучу самых архиобидных слов.
— Если я с вами, черт возьми, когда-нибудь встречусь, — сказала мне под конец соседка, — то я вам непременно дам плюху, имейте это в виду.
Мне прямо до слез хотелось ей на это что-нибудь возразить, но я благоразумно смолчал и только швырнул в ее стену ящик, чтобы она подумала, что я в нее стреляю. После этого она замолчала.
А я, отодвинув от стены постель, взял графин с водой и сделал вокруг кровати водяное кольцо, чтобы ко мне не прилезли посторонние клопы. После чего я снова лег, предоставив свое, как говорится, бренное тело на волю божию.
Под адские укусы я уже стал засыпать, как вдруг за стеной раздался ужасный женский крик.
Я закричал соседке:
— Если вы нарочно завизжали, чтоб меня разбудить, то завтра вы мне ответите за свой хулиганский поступок.
Тут у нас снова поднялся словесный бой, из которого выяснилось, что к ней в кровать прыгнула со двора кошка и через это она испугалась.
Дурак портье, наверно, перепутал. Он мне обещал кошку, но у меня окно было целое, а у нее нет.
В общем, я опять задремал. Но, настроенный нервно, я то и дело вздрагивал. А при вздрагивании всякий раз меня будила сетка от кровати, которая издавала зловещий звон, визжание и скрежет.
Начиналось утро. Я снял тюфяк с кровати и положил его на пол. Полное блаженство охватило меня, когда я лег на это славное ложе.
«Спи скорей, твоя подушка нужна другому», — сказал я сам себе, вспомнив, что такой плакат висел в прошлом году в Доме крестьянина в городе Феодосии.
В эту минуту во дворе раздался визг электрической пилы.
В общем, ослабевший и зеленый, я покидал мою злосчастную гостиницу.
Я решил, что моей ноги не будет в этом отеле и в этом городе. Но судьба решила иначе.
В поезде, отъехав сто километров, я обнаружил, что мне дали не мой паспорт. А так как это был дамский паспорт, то ехать дальше не представлялось возможности.
На другой день я вернулся в гостиницу.
Конечно, мне было адски неловко встретиться с моей соседкой, которая тоже, оказывается, уехала и