лет я, так сказать, не имел счастья видеть этого субъекта.
И вот я сижу у знакомых за праздничным ужином. И вдруг вижу: за столом, напротив меня, сидит эта знакомая фигура.
Без сомнения, он очень постарел. Как-то такое высох. Поседел. Запаршивел. И его не так-то было легко узнать.
Но я узнал его по нахальному блеску глаз. По его манере отворачивать физиономию в сторону, когда к нему обращались с вопросом.
Он меня не узнал. Но я ему сказал:
— Помните, говорю, «господин» Лосев, я жил в вашем доме?
Он немножко задрожал и, фальшиво улыбаясь, сказал:
— Мое прошлое я не скрываю. Оно есть у меня во всех анкетах. Да, я имел дом. Но сейчас я преподаю французский язык. И что вы от меня хотите, я вас не понимаю. Если же лаете намекнуть о моем прошлом, то я и сам скажу. Был молод, жил дерзко, и мое богатство давало мне смелость жить, как я хочу. Но с тех пор много воды утекло. Нынче я другой телом и душой, и вы мне не портите настроения воспоминанием о прошлом.
Тут все присутствующие заинтересовались нашей беседой. И он, видя на себе все взгляды, сказал:
— Без сомнения, вы запомнили меня с невыгодной стороны. Но я вам повторяю, все это безвозвратно ушло. Нынче я другой человек. И вы нарочно, будьте любезны, спросите присутствующих о моей характеристике. Я имею удовольствие жить в этой коммунальной квартире, где вы сейчас в гостях. Спросите нарочно о моей настоящей жизни.
И некоторые жильцы, присутствующие тут в качестве гостей, сказали:
— Да, он сейчас славный и милый человек. Очень симпатичный и простой. И даже не далее как вчера он ночью бегал в аптеку заказывать пирамидон одной захворавшей жиличке. Нет, мы ничего не имеем против него. Он любезный и добрый человек.
Тут Лосев сказал:
— Вот видите, как было бы опрометчиво решать по прошлым воспоминаниям. Теперь я совсем иной. И если есть темное пятно в моей жизни, то это моя тетя, которой даром что восемьдесят лет, но она, знаете, до сего времени шляется ко мне за пособием. И я действительно иной раз ну не могу с ней любезно беседовать. Все-таки сорок лет подряд она меня третирует — это немножко много.
Тут некоторые из квартирантов сказали:
— Что касается тетки, то у них, это верно, всякий раз бывают скандалы с воплями и криками. Но во всем остальном — он выше всяких похвал.
Лосев сказал:
— Во всем остальном моя теперешняя жизнь может служить примером. Надвигающаяся старость изменила мое мировоззрение. Дерзость, нахальство и надменность покинули меня уже давно.
Сын хозяина вечеринки, молодой человек, знакомый с диалектикой жизни, сказал:
— Но, может быть, не старость вас изменила. Может быть, скорей всего, отнятое богатство притупило вам зубы.
— А в самом деле. Ну-те, вам дай снова ваши дома, экипажи и деньги — ого! Небось снова ходили бы колесом и давили бы всех, кто попадется.
Нахальный блеск засверкал в глазах престарелого Лосева. Но он, потупив свои очи, сказал:
— Не знаю, не думаю.
Молодой человек, знакомый с диалектикой жизни, воскликнул:
— Вы не знаете. А я знаю. Вы бы еще того более расцвели и еще того более зверски относились бы к своим людям.
Тогда Лосев, дрожа от гнева, сказал, обращаясь к хозяину:
— Если ваши гости меня тут будут оскорблять, то я непременно от вас уйду.
Хозяин сказал:
— Если вы действительно до глубины души изменились за эти двадцать лет, то, я прошу вас, не уходите от меня. Мне было бы в высшей степени тяжело, если бы вы ушли. Но если с вами то, что говорят другие, то я вас не могу задерживать.
Престарелый гость Лосев минут двадцать ерзал за столом, ни с кем не разговаривая.
Покушав и выпив бокал шампанского, он по-английски вышел из комнаты, ни с кем не попрощавшись.
— Вот, друзья, что такое социалистическая революция. И вот каким людям она обломала их ядовитые зубы.
Долг чести
Жильцы нашего дома в эту выборную кампанию отличились вообще высоким гражданским сознанием.
Но особенно с лучшей стороны зарекомендовал себя председатель нашего дома.
Он неутомимо работал, проверял списки избирателей, будоражил инертных и вялых жильцов и заботился о всех мелочах, связанных с выборами.
У нас в доме оказалось трое лежачих больных.
Ну, одного, с вывихнутой ногой, отправили в больницу, так что он там и будет голосовать.
Другая гражданка, хворающая у нас стрептококковой ангиной, вскоре, наверно, поправится и начнет все-таки выходить…
И, наконец, третий лежачий больной — старуха, страдающая ревматизмом.
Вообще эта старуха отличалась хорошим здоровьем, но в смысле ног у нее было не все благополучно. Она еле ковыляла с палочкой по комнате и второй год не рисковала выходить на улицу.
Наш председатель лично ее навестил, спросил о состоянии ее здоровья и погоревал вместе с ней, что она не может ходить и не сможет тем самым исполнить свой гражданский долг — опустить свой избирательный бюллетень в урну.
Он ей сказал:
— Если б вы, мамаша, лежали в больнице, то вам бы поднесли к постели особый избирательный ящик. Но тут мы бессильны что-либо предпринять. И я с грустью вижу, что вы в данном случае есть выбывший член нашей дружной семьи.
Старуха ему так ответила:
— Чувствительно бы рада, молодой человек, исполнить этот гражданский акт. Сама через это страдаю и горю желанием. Вдобавок мне самой чрезвычайно скучно лежать. Все лежу и лежу, и кусочка неба не вижу. И мечтаю о такой, знаете ли, специальной колясочке, на которой иной раз вывозят старух.
Председатель говорит:
— Такую колясочку можно будет достать. А еще лучше: мы подвезем вас на автомобиле. Я возьму такси и договорюсь тут с одним нашим шофером, и мы вас чудным образом доставим в помещение для голосования.
Старуха говорит:
— Чувствительно бы рада в первый раз в жизни проехаться на автомобиле, но вот я по лестнице затрудняюсь ходить. Вот лестница-то и является главной причиной моего невыхода на улицу.
Председатель говорит:
— Это, мамаша, сущие пустяки. Я возьму двух здоровых парней, и они вас как перышко сымут с четвертого этажа.
Старуха говорит:
— Только, чтоб не было того, что меня вниз доставят, а вверх не подымут. Все-таки меня это будет тревожить, и от этого у меня будет настроение испорчено. Мало ли, забудете или вам не до того будет.
Председатель говорит:
— Тогда я об этом тоже позабочусь. В крайнем случае я вас одной рукой могу хоть в двадцатый этаж доставить.
Старуха говорит:
— Тогда знаете что: по радио передавали, что надо бы лично зайти в избирательный участок проверить свою фамилию: нет ли искажений, — а то нельзя будет голосовать. Давайте сегодня или завтра съездим туда.
Председатель говорит:
— Ого, мамаша, да вы подкованы по части выборов. И своим торопливым замечанием проявляете свое гражданское сознание. Ладно, завтра устроим вам машину.
Вот на другой день председатель подъехал на машине к подъезду. И вскоре два наших жильца — два молодых парня — помогли старухе спуститься вниз.
Полчаса они катали старуху по городу. И наша старуха была так довольна, что и передать вам нельзя.
Потом они заехали в избирательный участок, проверили все, что полагается. И вскоре снова старуха была доставлена домой.
На прощанье старуха сказала:
— Может быть, завтра или там послезавтра нужно будет зачем-нибудь еще раз съездить, то я к вашим услугам.
Один из жильцов, работающий в механической прачечной, сказал председателю:
— Эта последняя ее фраза меня сильно смутила. Боюсь, что старуха интересуется только прогулкой. И, может быть, к выборам она инертна.
На это председатель сухо сказал:
— Даже если она на пятьдесят процентов интересуется прогулкой, то и то я не вижу в ее словах ничего плохого. Почему старушке не покататься на машине?
Работающий в механической прачечной сказал:
— А если на сто процентов в ее голове прогулка?
Председатель строго сказал:
— Нет, этого не может быть. Все живые существа, пока душа теплится в их теле, интересуются хоть немножко общественной жизнью. А наша старуха в своем прошлом — трудящийся член семьи, и не надо подвергать ее сомнениям. На днях мы еще раз покатаем ее на машине, а 12 декабря повезем на выборы. И это будет наш долг чести.
Тут все жильцы, слушающие эту беседу, сказали: правильно. И работающий в механической прачечной сказал:
— Присоединяюсь к этому мнению.
А одна женщина, имеющая чувствительную душу, добавила:
— А что, если нам каждый месяц прогуливать старуху? Председатель сказал:
— Ну, там видно будет.
И все жильцы разошлись, довольные друг другом.
Шумел камыш
Тут недавно померла одна старуха. Она придерживалась религии — говела и так далее. Родственники ее отличались тем же самым. И по этой причине решено было устроить старухе соответствующее захоронение.
Приглашенный поп явился в назначенный час на квартиру, облачился в парчовую ризу и, как говорится, приступил к исполнению своих прямых обязанностей.
Только вдруг родственники замечают, что батюшка несколько не в себе: он, видать, выпивши и немного качается.
Родственники начали шептаться, дескать, ах ты боже мой, какая неувязка, поп-то, глядите, не стройно держится на ногах. Тогда один из родственников, кажется, бывший камердинер и старейший специалист по части выпивки, подходит к батюшке и так ему тихо говорит:
— Некрасиво поступаете, святой отец. Зачем же вы с утра пораньше надрались… Вот теперь вы под мухой и этим снижаете религиозное настроение у родственников. Ну-те, дыхните на меня.
Прикрыв рот рукой, батюшка говорит:
— Не знаю, как вы, а я в своем натуральном виде. А только я сегодня с утра не жравши и может быть через это меня немножко кренит. Нет ли, вообще говоря, у вас тут чем-нибудь заправиться.
Батюшку повели на кухню. Поджарили яичницу и дали ему рюмку коньяку, чтоб перебить настроение.
Подзаправившись, батюшка снова приступил к работе. Но качка у него продолжалась не в меньшей степени.
Но поскольку он уравновешивал эту качку помахиванием кадила, то все сходило более или менее удовлетворительно. Хотя религиозное настроение у родственников было окончательно сорвано, тем более своим кадилом батюшка задевал то одного, то другого родственника и тем самым вызывал среди них ропот и полное неудовольствие.
Наконец усопшую понесли по лестнице, чтоб, как говорится, водрузить ее печальные останки на колесницу.
Батя, как ему полагалось, шел впереди.
Вдруг родственники не без ужаса слышат, что вместо «со святыми упокой» батюшка затянул что-то несообразное. И вдруг все замечают, что он поет песню:
Шумел камыш, деревья гнулись,
А ночка темная была.
Одна возлюбленная пара
Всю ночь сидела до утра…
Родственники остолбенели, когда услышали эти слова. Один из родственников, бывший камердинер, подходит к священнику и так ему говорит:
— Ну, знаете, это слишком — арии петь. Мы вас пригласили, чтобы вы нам спели что-нибудь подходящее к
