за кусточком. Ждем. Видим, немец остановился. Стоит. Задумчиво смотрит вокруг себя. Потом снова идет, заложив руки за спину.
Удивились. Думаем: «Если идешь в плен сдаваться, так иди побыстрей, без рук за спиной».
Велю бойцам его взять. Взяли. Видим, не хочет сдаваться. Борется. И даже оказывает отчаянное сопротивление, то есть кусается.
Пришлось, я извиняюсь, немного его ранить, чтоб он вел себя скромней, проще, не так агрессивно. Успокоился. Пошел культурней.
Приводим его в штаб. В штабе спрашивают: «Куда шел, зачем, какие имел задания?» Молчит.
Обыскали. Нашли документы. И среди них имелась; одна бумага от высшего немецкого командования, дескать, такой-то фельдфебель, награжденный железным крестом, является владельцем двух десятин земли. И видим, в бумаге указаны приблизительно те места, где расположены наши и немецкие траншеи и где поле, по которому шел этот немец. Конечно, в штабе хохот поднялся, смех. Командир полка говорит:
— Что ж вы такие неудобные земли выбираете для своих владений?
Молчит. Не хочет отвечать. Командир полка спрашивает:
— Значит вы просто шли и своим хозяйским оком осматривали ваше имение?
Не отвечает. После попросил папироску, закурил. Говорит:
— У нас многие, которые отличились, получили дарственные земли среди восточных пространств.
В штабе снова хохот поднялся. Смех. Шутки. Спрашивают немца:
— Когда же вы сподобились получить это дарственное поместье?
— Еще, говорит, в сентябре 1941 года.
— Время-то как быстро летит… Прошло два года, а вы еще и поместье свое не приняли.
Под общий смех и веселье спрашивают немца:
— Ну, хоть понравилось ли оно вам?
Немец говорит:
— Нет, не понравилось. Плохая земля. И деревня разбита.
— Так вы бы поглядели землю, прежде чем ее брать. Еще в помещики лезете. А не предусмотрели такую мелочь. Взяли кота в мешке.
Немец сердито говорит:
— Да как же я мог ее глядеть, если вы там были.
— Так вы бы на парашюте спустились. Разве можно так беспечно свои коммерческие дела совершать. Вот и оболванили вас. Не то подсунули.
Тут немец понял, что над ним подшучивают. Замолчал. Командир полка говорит:
— Нахальство гитлеровцев не поддается описанию. Советские земли они раздавали своей немчуре с надеждой, что они все завоюют… А ну-ка быстренько отведите скороспелого помещика в штаб дивизии. Тут его историческая миссия закончена.
Мы дали помещику вторую папироску. Он нервно закурил. И мы его увели.
6. Искушение
Позвал меня командир полка. Угостил папиросочкой. Говорит мне:
— Разведчик ты неплохой. И сегодня я возлагаю на тебя превеликую надежду. Подползи ночью к немецкому дзоту и выясни, что это такое — какова длина этого укрепления и есть ли там противотанковое орудие. Только делай разведку в полной тишине, чтоб немцы не узнали, что мы обнаружили их замаскированный дзот.
К рассвету я подполз под самые немецкие укрепления. Нарисовал на бумажке строение этого дзота. И уже имею намерение вернуться назад.
Уже ползу назад и вдруг слышу немецкие голоса. И легкий смех. И слышу, смех идет как раз из этого дзота.
Этот смех меня прямо рассердил. В такой момент, думаю, они смех допускают, беспечность.
Подполз к этому дзоту. Заглянул в амбразуру. Вижу — четыре немца в карты играют.
Еще чего, думаю. Я тут ползу, затрудняюсь, а они в карты играют.
Хотел я кинуть в них гранату, но сдержался. Не стал кидать, поскольку велено соблюдать полную тишину.
Слежу за ихней игрой, соблюдая тишину. Во что же, думаю, они играют. Не в «козла» ли? Нет, вижу, не в «козла».
Опять захотелось бросить в них гранату. Но снова удержал себя. Не допустил шума.
Вдруг, смотрю, еще один немец к столу подходит. То четыре сидело, то вдруг пятый идет.
Беру гранату и опять не бросаю ее.
Смотрю, у пятого в руках бутылка и три стаканчика.
Пожалуйста, думаю, наливайте, пейте… И значит опять не бросаю ее, гранату.
Выпили они по стаканчику и сидят, что болваны.
Мне-то, думаю, что — сидите. Может быть, как-нибудь сами собой передохнете без моего участия.
Вот они сидят, а один из них стал зевать.
Ага, думаю, зевает. Спать хочет. Переутомился.
И чувствую, братцы мои, что этот зевок переполнил чашу моего терпения. Я взял три гранаты вместе и кинул их.
Тут все сразу к черту вверх полетело. И стол. И стаканчики. И немцы с картами.
И тогда со всех своих траншей немцы открыли безумный огонь.
Ползу назад и себя ругаю, зачем такой шум устроил.
Приполз к своим. Командир полка сердитый, скучный. Говорит мне:
— Мне требовалась спокойная, тихая операция. А ты, гляди, какую трескотню произвел.
— Извиняюсь, говорю, товарищ подполковник. Не сдержался. Не переборол искушения.
— Главное, немцы теперь будут бдительны, и это усложнит нашу наступательную операцию.
— Глубоко, говорю, извиняюсь, товарищ подполковник. Задача была не по силам.
— Хотел представить тебя к награде, но теперь вместо награды отдам выговор в приказе. В другой раз в точности выполняй приказания начальника. И борись с искушениями, когда это требуется.
7. Стреляйте в меня
Вечером привезли ужин. И вместе с ужином привезли какой-то длинный сверток. Какую-то парусину.
Которые привезли — смеются. Утром, говорят, увидите светопредставление. А пока просьба не трогать свертка — тем интересней вам будет увидеть, что это такое.
Ночью врыли столбы перед самым бруствером. И натянули парусину между столбами.
Видим — нарисован Гитлер в свою натуральную величину. И под Гитлером подпись крупными немецкими буквами: «Стреляйте в меня».
Конечно, среди нас хохот поднялся, смех. Всем интересно узнать, как завтра утром поступят немцы. Положение у них создавалось щекотливое. С одной стороны, надо стрелять, чтоб убрать этот комический портрет. А с другой стороны — как же стрелять в такую свою высокую особу. За это там у них по головке не погладят. И даже могут расстрелять за такую политически неверную стрельбу.
Вот дождались утра. Солнце осветило этот их уважаемый портрет. Слышим, в немецких траншеях шум поднялся, беготня, возгласы.
Видим — некоторые немцы в бинокли глядят. Другие прямо на свой бруствер вскакивают. Машут руками. Кричат.
Пустили мы в них несколько мин. Затихли. И не стреляют. Боятся угодить в своего фюрера.
Наконец днем они повели наступление. Вылезли из своих траншей и пошли в атаку с заданием убрать этот портрет.
Мы подпустили их ближе и открыли убийственный огонь. А они лезут и лезут, даже удивительно глядеть.
Наш командир батальона говорит:
— Они лезут потому, что не смеют ослушаться. А если ослушаются, то пулеметный огонь эсэсовцев поправит у них настроение.
Два часа шло наступление. После немцы видят — несподручно лезть. Отошли.
Целый день красовался этот портрет. А потом, махнув на свои убеждения, гитлеровцы открыли по нем орудийный огонь и тем самым дословно выполнили надпись под портретом.
8. Учительница
Стоим в своих окопах. Наблюдаем за передним краем обороны противника.
Вдруг старший лейтенант говорит:
— Ах, мерзавцы, ну что они делают.
Спрашиваем:
— А в чем дело, товарищ старший лейтенант? Почему вы так восклицаете?
— Поглядите в бинокль, что происходит. У меня руки дрожат от негодования.
Смотрим в бинокль. Видим — два фрица с автоматами гонят каких-то женщин. И гонят прямо к передним позициям.
И вдруг видим — это наши советские женщины, крестьянки. Скромно одетые, в платочках. И только одна среди них, видим, в шляпке. Может быть, это учительница или пианистка, попавшая в лапы к этим мерзавцам. Один из бойцов говорит:
— Удивляться не приходится. Сколько раз они уже прибегали к таким методам. И вот сегодня опять мы это наблюдаем.
Смотрим в бинокль. Видим — отряд остановился. И женщины разбирают лопаты. Начинают копать окопы.
Тут же среди работающих ходят два фрица с автоматами. И понукают работающих.
— Они знают, что мы не будем стрелять в своих, да еще в женщин. И вот пользуются этим. Ведут оборонную работу среди бела дня.
Один из бойцов говорит:
— Товарищ старший лейтенант, у меня прямо руки чешутся. Разрешите выстрелить хотя бы вот в того фрица с автоматом.
— Снайпер ты неплохой, но уж очень цель далекая — тысяча пятьсот шагов. И я боюсь, как бы ты своей пулей не задел женщин.
Кто-то из бойцов говорит снайперу:
— Как назло, около этого фрица работает учительница. Ну, если ты ее заденешь, я прямо не знаю, что с тобой сделаю.
— Конечно, жаль эту учительницу, но стрелять придется. Подобьем одного фрица, потом другого. И тогда женщины разбегутся. Вот как нам надо поступить.
Снайпер нацелился. Раздался выстрел. И вдруг мы к своему прискорбию видим — учительница упала. Упала бедная учительница, и шляпка скатилась с ее головы.
Вдруг старший лейтенант, который глядел в бинокль, воскликнул:
— Боже мой! Так ведь это же не учительница. Глядите — это фриц. Вот и прическа ежиком. И усики на его лице.
Тут мы стали глядеть в бинокль. Действительно, видим, сплошь немцы. Самые настоящие фрицы, но только в юбках и в платках.
Тогда мы вызвали минометный огонь. И две мины упали прямо в толпу. И тут толпа побежала.
Видим — бегут фрицы, теряя юбки и платки.
И видим — прытче всех бежит пресловутая учительница, раненная в руку. Она падает, подымается и снова бежит, путаясь в своей юбке.
Наконец она сбрасывает с себя то, что ей мешает. И в суконных штанах и в высоких сапогах бежит дальше. И увидев все это, мы подняли такой частый и ураганный огонь, что даже сами удивились.
Мы задали им перцу — и за их нахальство, и за обман, и за то, что они в другой раз и в самом деле гонят перед собой мирных жителей, когда идут в атаку.
9. Сеанс для немцев
Позади наших траншей натянули огромный экран. И объявили — будут показывать немцам кино.
Некоторые из нас выразили сомнение, дескать, немцы сорвут сеанс — откроют огонь и погубят нашу установку.
Которые натягивали экран, говорят:
— А вы взгляните — какой это экран. Это марля. Пускай немцы в нее стреляют — с ней ничего не произойдет, и катастрофы не будет.
Когда еще больше стемнело, начали сеанс.
Сначала показали кинохронику. Немцы вели себя прилично — не стреляли.
А когда начали вертеть комическую «Как фриц корову украл» — немцы стали стрелять.
Только смотрим — действительно, ничего не случается. Пульки проскакивают сквозь марлю, и сеанс продолжается.
Тогда немцы стали стрелять зажигательными пулями. Но и эти пули, видим, никакого вреда не приносят. Ну, кое-где вспыхнет экран и сразу гаснет. Марля.
Но когда стали вертеть карикатуры на их руководителей, тогда гитлеровцы открыли орудийный огонь.
Однако сеанс продолжался. И у всех у нас возникло одно желание — довертеть ленту до конца, не дать немцам сорвать сеанс, чтоб не предоставить им морального перевеса.
И под грохот орудий это было выполнено с превышением, поскольку после ленты показали еще комическую обезьяну, похожую на Геббельса.
10. Уважили
Повели немцы наступление против нас. Шли они не особенно энергично. Припадали к земле.
