Вывел Пилы, а ввел Желуди
Й как генуэзский бунт
Им разметан и брошен под ярмо,
38 И примолвил: «Видите: мертвецы
Устилают поля при Джарададе,
Град за градом распахивает врата,
И единая еле держится Венеция,
И первосвященнику не дано,
Перешед пределы Романии,
Отбить Модену у феррарского князя
И оттоле искать новых добыч:
39 Нет, у папы отобрана Болонья,
И в Болонью вновь входят Бентиволии;
Вот французский стан
Стал под Брешией, и Брешии нет;
В тот же миг
Государь спешит спасти Фельзину,
Римский стан в разгроме, и вот
Обе рати сошлись в низинах Кьясси.
40 Слева Франция, Испания справа,
Грозен бой,
в том строю и в этом
Рушатся полки, багровя землю,
Рвы полны по край людскою кровью,
Марс не знает, к кому склонить победу,
Но Альфонсовой доблестью решено:
Устоял француз, уступил испанец.
41 Равенна в руинах,
Папа в горе кусает губы,
И лавиною
Рушит с гор германскую ярость,
Чтоб оттоль до Альп
Ни единого не стало француза
И чтоб отпрыск Мора процвел
В вертограде, опустелом от Лилий.
42 И вернулся француз, и вновь разбит
Тем же вероломным гельветом,
Коим предан и продан был юношин отец,
И кому отважно вверился юноша.
Но уже пред вами
Из-под тяжести Фортунина колеса
Воздвиг новый король новое войско, при Фран-
Чтоб отмстить новарский позор, циске I.
43 И грядет, овеваемый Удачею —
Вот, у войск в челе, французский Франциск,
Так сломивший швейцарству рог,
Что едва осталось живо их племя,
И уже мужланам не в спесь
Красоваться неподобною славою
Усмирителей государям
И хранителей Христову престолу.
44 Посмотрите, он взял Милан,
Он вступает в согласье с юным Сфорцею;
Посмотрите: бережет Бурбон
Его город от тевтонского буйства;
Но смотрите: пока храбрый король
Вдалеке ищет новых подвигов,
Оставляя город под гордый гнет,—
Он лишается своего захвата.
45 Вот иной, и не французский Франциск,
Именем и доблестью схожий с дедом,
Милостию святого Престола,
Изгнав галлов, вновь властвует в отечестве.
Вновь приходит Франция, но уже
Не летит налетом, а встала, взнуздана,
Над Тицином, где мантуанский князь
Прекратил ей путь, преградил ей тропы:
46 Мантуанский князь Фредерик
В первом цвете юношеской свежести
Приобщил себя вековечной славе
И булатом, и умом, и усердством.
Вот Павия охранена от Франции,
Вот смирён в своих замыслах Лев Морей,
И смотрите, пред вами два героя,
Ужас франкам и слава италийцев,
47 Одной крови, из одного гнезда:
Первый—сын того маркграфа Альфонса,
Чьею кровью багровилась земля,
Когда впал он в эфиопские ковы:
Не его ли ум
Вновь и вновь гонит франков из Италии?
А другой, столь и светлый и
приветливый,
Сам зовется Альфонс и правит Вастом.
48 Это я о нем, храбреце,
Возвестил вам, указуя на Искию,
Что еще от Мерлина Фарамонду
Вещим словом предречено
Быть его рожденью назначену
О ту пору, когда надобнее всего
Для Италии, для Державы, для Церкви
Его помощь от варварских обид.
49 Со своим Пескарским двоюродным
Под знаменами Проспера Столпа
Посмотрите, как дорого он взял
При Бикоке с француза и с гельвета!
Но опять
Ладит Франция наверстать неладное,
И король двумя ратями грядет
Сам —в Ломбардию, а там — на Неаполь.
50 Но судьба играет людьми
Словно ветер — прахом:
Миг — взовьет до небес, и миг —
Вновь повыстелит пылью в прежнем поле.
И судьба сулила, чтобы король,
Меря войску прибыль и убыль
Не по ратям, а по тратам, взомнил
Под Павиею собрать целых сто тысяч.
51 Но король был вверчив и добр,
А служители короля были скаредны,
И немногие были вокруг знамен,
Когда грянула ночная тревога,
Что идет на приступ
Тот испанец, тот хитрец, для которого
Вслед за Вастским и за Пескарским братьями
Безопасны пути хоть в рай, хоть в ад.
52 Посмотрите: иссякает в бою
Лучший цвет французского рыцарства,
Посмотрите, в кольце клинков и копий
Отбивается отважный король;
Мертв конь,
А король не сдастся и не подастся,
Хоть и все враги — на него,
А ему на подмогу —ни единый.
53 Король яро отбивается, пеш,
С головы до ног покрыт вражьей кровью;
Но и доблесть клонится перед силою —
Вот он схвачен, вот в испанском плену,
И за тот разгром
И за плен великого короля
Величаются первыми венками
Неразлучные Пескарский и Вастский.
54 Как павийская рать сокрушена,
Так другая, в трудном пути к Неаполю,
Остается, как огонек,
Вкруг которого — ни масла, ни воска.
Вот, оставив испанцам сыновей,
Возвращается король в королевство,
И несет в Италию новый пожар,
А враги несут пожар во Францию.
55 Вот раззор и вот резня
Повсеместно по рушащемуся Риму,
Вот позор и вот пожар
Пожирают мирское и священное;
А союзный сонм,
Видя зарево, слыша стон и крик,
Устремляется не впрямь, а вспять,
Оставляя врагу Петрова пастыря.
56 Король шлет с Лотрекрм новую рать —
Не для подвигов в Ломбардии,
А затем, чтобы и главу и члены
Святой Церкви изъять из мерзких рук;
Но уже первосвященник на воле
До прихода неспешного вождя,—
И француз облегает город
Над Сирениным гробом и рыщет вкруг.
57 Государев флот
Снялся в помощь обложенному городу,
А его Филипп перед вами Дориа
Окружает, жжет, топит и дробит.
Но Судьбина меняется в лице —
И французы, досель благоволимые,
Без меча погибают злою горячкою,
И из тысячи единый вернется жив».
58 Много по чертогу Брадаманта
Было писано пестро и красно, тоскует по
Долго бы пересказывать, Руджьеру.
Чем пленялись две красавицы, поглядев.
Дважды, трижды
Обошед, не умели они уйти.
И под каждым чудным образом
Золотые перечитывали письмена.
59 Так взирающих, так толкующих
Двух красавиц и всех, кто был им вслед,
Приглашает, наконец, на покой
Попечительный их гостеприимец.
И уже все спят,
Лишь единая не спит Брадаманта:
Как ни ляжет то туда, то сюда,—
Ни на правом нет ей сна, ни на левом.
60 Чуть сомкнула очи перед зарей—
А в очах Руджьер,
И Руджьер говорит: «Почто терзаешься,
Почто веришь тому, чего и нет?
Раньше реки ринутся вспять,
Чем к другой красавице мои помыслы:
Я тебя люблю,
Как зеницу ока и душу сердца».
61 И еще говорит: «Я здесь,
Чтоб исполнить обет, приняв крещение,
А замедлил, потому что во мне
Не любовная рана, а иная».
Отлетает сон,
Нет Руджьера,
И опять она льет горькие слезы,
И опять твердит сама себе так:
62 «Ах, моя отрада—неверный сон,
А мое мученье — верное бдение!
Быстрым призраком истаяло счастье,
А страда моя крута и не призрачна.
Отчего я не вижу и не слышу
То, что видела и слышала сонная?
Почему вы, очи мои, лишь зрите,
Как закроетесь—свет, а как
раскроетесь — беду?
63 Сладок сон мой, сулитель мира,
Горько бденье, грозящее на брань;
Сладок сон мой, но ах, обманен,
Горько бденье, и увы, оно не ложь.
Если правда — в тягость, а лживость — в
сласть,—
Не знавать бы мне вовек правды-истины!
Если сон мне—в радость, а бденье—в гнет,—
Век бы спать мне, не зная просыпа!
64 Благо зверю, который, как уснет,
По полгода не размыкает веки!
Я не верю, будто такой
Сон подобен смерти, а бденье—жизни;
Для меня в моей судьбе всё не так:
Сон мне—жизнь, бденье—смерть,
Если же доподлинно смерть есть сон—
Смерть, приди и навек закрой мне очи!»
65 А уже из-за окоема Она еще раз
Алым цветом вставал солнечный край, побивает
И развеялись туманы, и новый трех
День казался непохож на былой,— королей.
И встает Брадаманта с одра,
Грудь — в сталь, путь—в даль,—
Песнь ХХХ1П 157
Не забывши, однако, поблагодарствовать
Доброму башеннику за приют и честь.
66 Выезжает и видит, что посланница
С щитоносцами и девичьей Свитой
Уже выехала из башни туда,
Где ее дожидаются трое рыцарей —
Трое рыцарей, которых вчера
Золотое копье посбило с седел,
И которые прострадали ночь
Под ненастным небом, дождем и ветром.
67 А вдобавок
Пусто брюхо у них и у коней,
Стучат зубы, ноги топчут грязь,
Но всего того им досаднее,
И досаднее им и тяжелей,
Что посланница оповестит госпожу,
Как от первого же они франкского копья
Биты.
68 И, пылая умереть иль отмстить
Одним разом за три обиды,
Чтобы вестница, которая звалась
(Я забыл об этом сказать) Уллания,
Пременила к лучшему
Свой худой приговор об их отваге,—
Чуть завидев на тропе Амонову дочь,
Шлют ей вызов.
69 Шлют ей вызов, не зная, что она—
Дева, ибо статью она не дева;
А она не хочет его принять,
Потому что спешит и не тратит времени;
Но когда они стали наседать
Так, что не уйти без позора,—
Что ж, копье на удар, и два, и три,
Те с копыт, и вот конец поединку.
70 Брадаманта, не снизойдя ни взглядом,
Повернулась и прочь из глаз;
А они, из заморских далей
Приспешившие с золотым щитом,
Еле вставши на ноги,
Растерявши весь былой задор,
Стыли в диве, не зная молвить слова
И не смея вскинуть взор на Улланию —
71 На Улланию, которой сто раз
Похвалялись они путем-дорогою,
Что из них троих
Самый слабый сладит с славнейшим
рыцарем.
А Уллания, видя, как они
Едут, сбавив пыл, глаза в землю,
Им еще сказала, что из седла
Их повышиб и не рыцарь, а женщина.
72 «А коли побила нас женщина— Побитые
Говорит она,— то чего и ждать, налагают
Встреться вам Ринальд или Роланд, на себя
Незадаром прославленные почестями! покаяние.
Дайся щит одному из них —
Неужели выстояли бы вы тверже,
Чем пред женскою рукой?
Я не верю, да ведь и вы не верите!
73 Так оно и будь:
Не пытайте уж более вашу доблесть!
А кому из вас взбалмошно помыслится
И во Франции искать новых встреч,
Тот умножит уроном свой позор,
Свой позор и вчерашний и сегодняшний,
Если только ему не лестно пасть
От руки такого противоборца!»
74 Как уверились три рыцаря,
Что и впрямь они ратовали с дамою,
И молва о том чернее, чем смоль,
Ляжет на их доброе имя,—
И как за Улланией вслед
Десять дев подтвердили ее правду,—
Они в горести и ярости
Чуть не бросились на свои мечи,
75 А потом, в негодовательном неистовстве
Поснимали доспехи с своих плеч,
Не оставили ни клинка на боку
И все бросили в ров, что возле башни,
Давши клятву: коли женской рукой
Они биты и пометаны в пыль,
То чтобы очиститься от позора,
Они целый год не взденут лат,
76 Будут странствовать лишь пешком,
По равнине ли, в гору ли или под гору,
И покуда не выйдут сроки,
Ни один не всядет в броне в седло,
А потом пусть и броню и коня
Вновь добудет себе битвенным мужеством.
И пошли бесконно и безоружно,
А за ними свита, и вся верхом.
77 Брадаманта же ввечеру
В неком замке на Парижской дороге
Слышит весть, что король Аграмант
Разбит Карлом и братом ее Ринальдом.
В этом замке был ей и стол и дом,
Но ни стол, ни дом ей не в радость —
Еле ест, еле спит
И нигде не находит себе места.
78 Но еще не тот о ней сказ, Тем временем
Чтобы я не воротил мою повесть бой
К тем двум рыцарям, Ринальда
на бреге ручья и Традасса
Привязавшим своих коней бок о бок
Ради битвы, которая была
Не за царство и государство,
А за то, чтоб храбрейшему разить
Дурендалью и ристать на Баярде.
79 Не было ни трубы,
Ни иного гласа или гласителя,
Чтоб условить им удар и отпор,
Чтобы вжалить в сердце бранную ярость.
Оба разом рвут мечи из ножен,
Взмахами проворными и умелыми,
И пошли греметь клинок о клинок,
И пошли пылать гневливые души.
80 Никакие два другие меча
Не нашлись бы столь тверды и калены,
Чтобы трижды
Так состукнувшись, уцелеть в руках,
Но такой был у них закал,
Но такой искус в таких бранях,
Что сшибались острие в острие
И не разлетались на сто осколков.
81 Вправо, влево
Умным шагом ловко шагнув,
Уклонялся Ринальд от Дурендали,
‘ Чей он знал удар и разруб.
Не жалел размахов король Градасс,
Но размахи сеялись в ветер,
А коли и задевали —
Задевали легко и не вредя.
82 А его противоборёц
Метче метил, грозя его руке,
Или в бок,
Или в щель между лат и шлема.
Но доспех был тверд, как алмаз,
Ни единая чешуйка не треснула,—
Оттого так тверд,
Что он кован колдовскими чарами.
83 Не передохнув,
Бились столько и бились так,
160 Песнь XXXIII
Что ни
