170 Песнь XXXIV
И спускается в черную пещеру-—
Рог в руке, в роге жизнь его и смерть.
Только сделал он несколько шагов —
Дым
бьет в нос, бьет в глаз,
Гуще серы, черней смолы,—
Но и это Астольфу не преграда.
Что ни шаг, то гуще мрак, круче дым,
И уже
Мнится, что вперед он не в силах
И пора выручаться вспять.
Вдруг он видит: >
Что-то движется над его головою,
Как на виселице труп на ветру, .
Много: дней дождем мытый, солнцем
сушенный.
Так бессветно, почти черно
Было в дымном подземельном ущелье,
Что не видно и не внятно Астольфу,
Кто над ним проносится в вышине.
Хочет он доведать его мечом
И раз и два, -
Но сие, должно быть, бесплотный дух: <
Меч как будто рубит по воздуху.
И вдруг слышится скорбный глас:
«Ах, идущий-, иди, но не вреди!
Слишком тяжек и этот черный дым,
Все пронявший здесь от адского пламени».
Изумленный герцог
Встал и молвит: «Коли Господь всемилостиво
Обескрылит душащий тебя дым,—
Дай мне весть о том, кто ты есть;
10 А желаешь ли о себе уведомить
Белый свет,— я готов служить!»
Тень ответствует:
«Мне любезно ожить в людской молве,
И такая во мне к тому охота,
Что исторгну я рассказ из души
И поведаю мое имя и быль,
Хоть и больно мне от каждого слова.
11 Государь, я—Лидия,
Дочь большого лидийского царя,
Приговором правосудного Господа
Обреченная на дымную казнь,
Потому что к верному любовнику моему
Я не знала ни жалости, ни милости.
Здесь без счету таких, как я,—
Каков грех, такова и кара. 12 Еще глубже, где гуще дым й хуже,
Здесь терзается злая Анаксарета:
Ее плоть каменеет на земле,
А душа принимает муки,
Потому что удрученного ею
Допустила влюбленного до петли.
Рядом Дафна горюет, что не в меру
Истомила Аполлона гоньбою;
13 Но не в мочь
Исчислять мне их каждую за каждой,
Ибо свыше всякого счета
Здесь томится неблагодарных жен;
Но еще того более—мужчин,
За такую же страждущих вину,
Но в страшнейшей наказуемых бездне,
Где слепит их дым и палит их огнь.
14 Женский пол мужского доверчивее,
Оттого и тяжелейшая казнь
Их злодеям: здесь Тесей и Ясон,
Здесь смутитель Латинова паренья,
Здесь и тот, чьей кровью
Стыд Фамари омыл Авессалом;
И еще они, и еще оне,
Обманув те супруг, а те супругов.
75 Но мой сказ не о них, а обо мне
И о той вине, какою мучусь.
Я была так прекрасна и горда,
Что никто не краше и не надменнее;
И что я не сказала бы сама,
Красоты во мне больше ли, гордыни ли,
Потому что краса, пленяя взоры,
И родит в душе гордыню и спесь.
16 А в то время во Фракии был рыцарь, как воевал
Слывший лучшим на свете меж воителей, для нее
И от верных слышавший самовидцев Алъцест,
О моей несравненной красе и прелести.
И пришло ему в ум
Мне единой вверить свою любовь,
Полагая славною своею доблестью
Стать любезну моей душе.
77 Пришел в Лидию, увидел меня
И пленился пленом еще безвыходнейшим;
Вчелся в рыцари отчего двора,
Процвел славою,—
Долго бы мне сказывать, каковы
Многоразные явлены и дивные
Доблести в неисчетных его подвигах
Пред неблагодарным королем.
18 Карию, Памфилию, Киликию
Он повергнул отчему скипетру,—
Без него ни на кого никакого
Войска и не сылывал государь.
А когда подумалось молодцу,
Что уже заслуги к тому довольны,
Он пришел к королю за те победы
Испросить в награду—моей руки.
19 Тут его король и отверг,
Назначавший меня к большему браку,
А не для того, у которого,
Кроме доблести, ничего и нет. ‘
Ибо скаредность и корысть,
В коих корни всяческого порока,
Так глушили отчий дух, что к достоинству
Он невнятлив, словно к лире осел.
20 Альцест
(Таково было имя того рыцаря)
От облагодетельствованного увидевшись
Оскорблен, отъезжает прочь,
Угрожая, что немало раскается
Мой отец, поскупившись на меня.
А отъехал он к царю Арменийскому,
Моего отца сопернику и врагу,
21 И того арменийского царя
Он взбивает на брань против лидийского,
А за всюду славные свои подвиги
Сам встает в челе его полков.
Он сулит
Все плоды всех побед царю Армении,
А единую мою красоту—
В дар себе.
22 Не сказать, не смерить,
Сколько было урону в той войне:
Он разбил четыре воинства,
Он в год
Не оставил отцу ни пяди царства,
Кроме только замка
На утесе неприступной скалы,
Где тот скрылся с сокровищами и с
ближними.
23 Здесь осев осадою,
Он в такое привел отца отчаяние,
Что уже отец готов
Дать меня ему в жены и в невольницы
И за мной полцарства,
Лишь бы остальную избыть беду,
Потому что уже ему приходится
И паденье, и плен, и смерть.
А пока не пал, •
Он пытает всякое средство
И меня, причину его невзгод,
С той скалы отсылает во стан Альцеста.
Я иду, как она
Чтоб предаться ему в добычу обнадежила
И молить за то сменить гнев на милость его ложною
И оставить отцу отцово царство. любовью,
Как заслышал Альцест про мой приход,
Выбегает бледен и трепетен,
Будто он и не победитель,
А разбит и в плену.
Видя его жар,
Завожу я речь не так, как задумывала,
А по выдавшемуся случаю:
Какова его страсть, такова и моя мысль.
Начинаю бранить его любовь
И жестокость, от которой столь стражду,
Потому что у моего отца
Столь он круто требовал меня силою,—
А улыбчивее был бы успех
В считанные дни,
Если бы, начавши, он и продолжил бы,
Как любезно и королю и всем.
И хоть с первых слов мой отец
Отказал ему в заслуженной чести,
Ибо такова уж его природа,
Ч т о на первый спрос он не скажет «да»,—
Это не предлог
Вдаться в гнев и расстаться с службою;
Быв усерден за часом час,
Он скорее бы достиг желанной цели.
А и откажи мой отец,
Я умела бы его умолить,
Чтобы стал мой влюбленный моим мужем;
А и окажись он упрям,
Я сыскала бы тайные пути,
И Альцест не остался бы в обиде;
Но Альцест иное взобрал на ум,
И моя любовь навеки несбыточна.
А что я — пред ним,
Двигнутая любовью к отцу,
То да ведомо ему будет: отнюдь
Не на сласть ему мое лицезрение,
Ибо тотчас обагрится земля,
Ежели кривое свое желание
Утолит он мною,
Не претясь заведомым насилием.
30 Таковою и подобною речью
В таковую м о ю ввергся он власть,
Ч т о казнился, каясь,
Пуще всякого святого отшельника:
Пал к ногам, рвет с пояса нож,
Простирает в мои ладони,
Молит
Смертной мздою воздать ему за грех.
31 Усмотревши его в такой тоске,
Умышляю довершить мою победу
И пристойную подаю надежду
Вновь предстать достойным меня,
Ежели изгладит вину,
Возвратив отцу исконное царство
И меня домогаясь впредь
Услуженьем, любовью, но не силою.
32 С клятвенными его уверениями
Ухожу чиста, как пришла,
Не понесши ни малого лобзания,—
Таково он согнулся под ярмо,
Таково он тронут страстной раной,
Что Любови не надобно новых стрел.
Он идет к арменийскому королю,
Для которого — все его победы,
33 И словами самыми лучшими понудила
Умоляет воротить моему отцу к новым
Все, что взято, пусто и выжжено, тщетным
И довольствоваться прежнею Армениею. подвигам
Но король,
Вспыхнув гневом о две щеки,
Говорит Альцесту: «О том забудь:
Я воюю его до смертной пяди!
34 Ежели ты стал сам не свой
Бабьим словом — тебе же хуже!
Не упросишь ты меня потерять,
Ч т о стяжалось трудом целого года».
Альцест молит,
Альцест гневен, что мольбы его втуне,
И грозится
Не добром, так силою, а взять свое.
35 Гнев все круче,
Слова злы, дела еще злей:
Обнажает Альцест на короля
Меч
И меж тысячи присных его закалывает,
А потом, еще солнце не зашло,
С киликийцами своими и фракийцами
Расточил арменийские полки.
36 Вслед победе,
Щедрой платою не с отца, а отцу,
Он в полмесяца воротил ему все царство,
А потом,
