Никакого не заподозрить ущерба,—
А оказывается, вот где их толк!
85 Кого спятило любострастие, кого
Любочестие, кого любокорыстие,
Кого тщетное упование на вельмож,
А кого колдовательные вздоры,
Кого знатные камци, кого живопись,
Кого что;
Здесь мозги пустых мудрецов,
Звездочетов, а пуще стихоплётов.
86 С дозволения патмосского провидца
Астольф поднял с земли свой добрьщ ум,
Взнес сосудец к носу
И вдохнул и стал не то, что был:
Турпин сказывает,
Что отныне он жил куда умней,
Пока вновь не сбился с пути
И опять не запятил ум за разум.
87 А еще берет Астольф
тот сосуд,
Самый емкий, самый полный, самый
— тяжкий,
В коем всё, чем мудр Англантский граф.
А пред тем, как низлететь ему вспять
С светоносной сферы в дольние сферы,
Приводит его святой апостол
Ко дворцу, близ которого — река.
88 В том дворце сто покоев, и все полны Дворец
Пряжею — людских
Льняной, шерстной, шелковой, хлопчатой, судеб.
Толще, тоньше, краше, лучше и хуже.
А над ними седая с веретеном
Сидит пряха и вывивает нити,
Как в деревне летом,
Обобрав и отмочив шелковичный сбор.
89 А как кончит одну кудель —
Подают ей вместо конченной новую,
А те нити берет другая женщина,
Делит лучшие к лучшим, худые к худшим.
«Что у них за дело?» —
Вопрошает рыцарь апостола;
И апостол в ответ: «Сии суть Парки,
Выпрядающие нити ваших жизней.
. 90 Сколько длится прядь,
Столько длится человеческий срок,
А Природа и с Природою Смерть
Назначают, где рваться той и этому.
А забота о лучших и о худших
Надобна для того,
Чтоб из лучших сплелось убранство рая,
А из худших—путы для адских грешников».
91 И для всех тех пряж,
В витых нитях ждущих избранной участи,
На железных, золотых и серебряных
Листках писаны должные имена,
И листки громоздятся в кучи,
Из которых носит их прочь и прочь
Некий старец без отдыха и устали.
92 Старец прыток, старец ловок,
Старец отроду легок на ходу,
И в широкой он пазухе плаща
Несет прочь имена за именами,
А куда несет и зачем,
О том речь моя в следующей песни,
Ежели, как прежде,
Склонен слух и угоден сказ.
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ1 Государыня вы моя, Вступление
Кто вернет мне с неба мой прежний
разум?
С той поры, как пронзилась моя душа
Вашим взором,— час от часу я безумнее.
Не о ране жалуюсь,
А молюсь, чтоб она была, как есть,
Ибо ежели пойдет она вширь,
То и я случусь не лучше Роланда..
2 Чтобы вновь обрести мой толк,
Мне не надобно и рваться по воздуху
Ни к земному раю, ни к лунному,—
Не в такую даль его занесло,—
А на вашем, государыня моя, светлом
Лике, в ясных очах, на белоснежной
Он блуждает груди, и до потерянного
Доискались бы вот эти мои уста.
Песнь XXXV 185
3 Под просторными дворцовыми кровами Пророчество
Шел наш рыцарь между будущих жизней, об Ипполите
Миновав те, которые уже Эсте.
На сужденные навились веретена,—
Как вдруг
Замечает кудель светлее золота;
Будь дроблён и дражайший бы алмаз,—
Из него не свить бы сравнимой пряди.
4 Удивительна
Его взору чудесная кудель,
И безмерно его желание
Знать, кому такая жизнь и когда.
И поведал ему благовествующий,
Что родится сей за двадцать лет
До того, как настанет год Господень,
Значен знаками «тысяча» и «пятьсот».
5 И как эта пряжа
Бесподобна блеском и красотою,
Так проблещет великолепный век
Того мужа, который отселе явится,
Потому что вся громкая и редкая
Благодать, какою дарит
Человека природа и судьба,
Ему дастся бессменно и безобманно.
6 «Меж ветвистых устий царицы рек
(Так сказал он) есть малое селение,
Перед ним—широкая По,
Позади — болото с туманным зевом;
И сие-то место в теченье лет
Воссияет меж градами Италии —
Не столь дворцами и твердынями,
Сколь красою нравов и светом наук.
7 Не случайна была и не слепа
Судьба, взнесши сей взлет в такую высь,
Но служила Господней воле,
Чтобы град был достоин сего мужа.
Так, чтобы взрастить лучший плод,
Трижды зорок садовник над привоем;
Так и златодел не жалеет злата,
Чтоб оплавить дорогой самоцвет.
8 Под покровом лучше сего и краше
Не жила ни единая душа,
А из здешних сфер
Ни в прошедшем не сходил, ни в грядущем
Столь высокий дух,
Сколь творивший Ипполита из Эсте.
Ипполит из Эсте —
Будет зваться сей Божий благоизбранный:
9 Все красы, расточенные между многими,
Малой частью каждому в честь,
Соберутся в украшенье сему единому
Мужу, о котором твой спрос.
Велик мудростью, велик доблестью,
А уж чем еще он велик —
Коли я начну рассказ, то Роланду
Не дождаться ввек своего ума».
10 В таковой беседе Старец
Провождал христолюбец лихого герцога, Время
А обшедщи все покои дворца, над рекою
Где прялись человеческие жизни, Забвения.
Вот они выходят к речному берегу,
Где водна мутится и бьет песок,
И находят над-рекой старика,
У которого имена за пазухою.
// Помните ли вы, не помните ли,
А в конце моей прежней песни
Я сказал вам о ходоке, который
Лицом стар, а телом быстр, как олень,
У него полон плащ людских имен,
Он их носит из неисчерпной груды,
И бросает драгоценные в реку,
А реке название—-Лета.
12 Я сказа’д: как он встанет над волной,
Так и вытрясет из складок плаща
Имена, чеканенные в металле,
Не жалея ни серебра, ни золота.
Без числа их кружится вглубь,
Никому от них ни малого проку:
На сто тысяч легших в донный песок
Хорошо, коли выплывет единое.
13 А над той рекою и вкруг реки
Вьются вороны, вьются коршуны,
Вьются жадные галки, и шумят
Разногласным криком, карком и граяньем;
Как увидят сыплющееся золото —
Налетают стаями на добро,
Кто ухватит клювом, кто когтем,
Но никто, ухватив, не унесет:
14 Как ни бьет крыло по воздуху —
А не в мочь с такой тяготою в полет,
И нисходит в Лету
Достопамятство драгоценных имен.
Между всеми птицами лишь два лебедя,
— Белоснежные, как герб вашей милости,—
Возлетают радостно, взвивши в клюв
Всякое угодное имя.
15 Так-то некоторых
Сберегают благодатные птицы
От топительных умыслов старика,
А все прочие пожраны забвением.
То в лет, то вплавь,
Но минуют те два святые лебедя
Злую реку, а на том берегу
Перед ними высятся холм и храм.
16 Сие место свято Бессмертию,
И из этого храма на холме
К той окраине летейской купели
Сходит нимфа,
Из лебяжьих уст берет имена,
Пригвождает в храме
Вкруг кумира на срединном столпе,
И отсель они зримы во веки вечные.
17 Кто таков старик,
Для чего он топит попусту славные.
Имена, и о птицах, и о храме,
Светлая из коего сходит нимфа,
В чем их тайна и сокровенный смысл,—
Пылок паладин
Знать, и обращает свой спрос к святителю,
И таков ему на это ответ:
18 «Знай: Хвала
Там, у вас, не дрогнет и лист, поэзии,
Здесь, у нас не подав об этом знака. спасаюи
Все, что в небе, и все, что На земле, от забве
Меж собою разновидно, но соответственно.
Этот старец, долгобрадый и быстробежный,
Здесь творит, что у вас творит
Время.
19 Как совьется тут нить на колесо,
Так прервется там век у человека,
И останется там—слава, здесь—имя:
Навсегда бы,
Кабы не было хищниками на них
На луне—косматого старца,
Под луною —Времени:
Этот топит в реке, а та—в забвении.
20 И как здесь
Эти коршуны, вороны и галки
И все прочие рвутся выхватить из волн
Имена, которые покрасивее,—
Так внизу
Все шуты, плуты, льстецы, блудни,
ябедники,
Все, которые при княжьих дворах
Лучше честных и желаннее добрых,—
21 Все, слывущие тонкими за то,
t
Что живут по-свиному и по-ослиному,—
Лишь обрежется их хозяину жизнь
Паркою, а пуще Вакхом с Венерою,
Все они, ленивые и подлые,
Лишь и знающиелнабивать живот,
Носятся с его именем на устах
День, два, три, а потом ничего не помнят.
22 Но как лебеди взносят в храм с певчей
радостью
Те спасенные чеканные имена,—
Так поэты охраняют достойных
От забвения, злейшего, чем смерть.
О, владыки умные и разумные,
С древнего Цезаря бравшие пример,
Благо вам наречь друзьями поэтов —
С ними вам и воды Леты не в страх!
23 Редки лебеди, редки и певцы —
Те певцы, над кем не ложная слава;
Потому что не терпят в небесах
Преизбытка в сонмах увековеченных,
А еще по скаредности князей,
Из?за коих вдохновение нищенствует,
Доблесть попрана, торжествует порок
И забвенны благородные знания.
24 Истинно, сам Господь
Помрачил их ум, отемнил их взор,
Ибо обездоливши себя песнями,
Обреклись они на полную смерть:
Злой нрав
Их не выдаст из-под гробной плиты,
А умей они дружить с певчим племенем,
Слаще нарда была бы о них молва.
25 Ни благочестивый Эней,
Ни отважный Ахилл, ни гордый Гектор
Не бывали такими, какими помнятся,—
Тысячи и тысячи были лучше.
Но потомки их, не жалея в дар
Ни дворцов, ни великих имений,
Вознесли их в несравненную честь,
Оказавши честь перу сочинителей.
26 Не так свят, не так благ
Был и Август, сколь протрубил
Вергилий,—
Но любил он хорошие стихи,
И за то ему простились проскрипции.
Злой Нерон
Небесами отвергнутый и землею
Уравнялся бы, верно, славою с лучшими,
Кабы знал дружить с писчими людьми.
27 Чрез Гомера Агамемнон победоносен,
А троянцы биты, и поделом,
И примерная Пенелопа ради мужа
Терпит сто обид от женихов.
Но коли сказать тебе истину,
То на деле было совсем не так:
Греки биты, троянцы победительны,
А Пенелопа — блудница из блудниц;
28 И напротив того — о целомудренной
Карфагенской королеве Элиссе
Не худая ли носится молва
Оттого лишь, что Марон к ней немилостив?
А что я о том и прям и пространен,—
Не дивись,
Потому что писателей я люблю,
Ибо сам в земной жизни был писателем.
29 И того, что я стяжал надо всеми,
Не отымет ни время и ни смерть,
В каковой судьбе мне порукою
Всепрославленный мною Иисус Христос.
Оттого мне и больно, что пред пишущими
Ныне вежество замкнуло врата,
И они стучат, днем, ночью, бледные,
тощие,—
Тщетно!
30 Что сказал я, то и скажу:
Стали редки и писцы и ученые,
Ибо где ни корма, ни логова,
Там и дикому зверю не житье».
Так прорек боговещий старец,
Просверкав ярым пламенем в очах,
А потом обратил к Астольфу
Умудренною улыбкою просветленный лик.
31 Но хочу я оставить их вдвоем —
Удалого герцога и апостола,
Ибо с неба пора мне и на землю:
Мои крылья не держат в такой выси.
Я спущусь к прекрасной даме, чей дух
Осажден жестоким приступом ревности;
Я ее покинул, когда она
Трех царей побила недолгим боем.
32 А потом на пути к Парижу
В тот же вечер, в попутном замке
Вдруг узнала, что Аграмант разбит
Ее братом и спасается в Арль,
По наслышке преследуемый Карлом.
Полагая, что при царе и Руджьер,
Она тотяас с первым светом рассвета
И сама поворотила на юг.
33 А поворотивши на юг, Тем вре-
Повстречала она в полудороге менем
Даму, видом знатную, ликом милую, Брадаманта
Но в печали и с слезами в глазах. встречает
То была возлюбленная Флорделизу
Брандимарта, Монодантова сына,
Потерявшая своего любезного
Над мостом в Родомонтовом плену.
34 Она ехала, ищучи воителя,
Чтобы дрался на земле и в воде,
Словно выдра, да так отважно,
Чтобы встать басурману поперек.
Повстречавши безутешную,
Брадаманта, безутешная и сама,
Привечает ее учтиво и спрашивает,
Отчего в ней такая грусть?
35 Флорделиза смотрит,
Видит: рыцарь точь в точь каков ей нужен,
И пошла рассказывать и про мост,
Преграждаемый королем Алджирским,
И про то, как он отбил ее милого,
И не потому, что сильней,
А лишь потому, что хитрому на руку
Узкий мост и глубокая река.
36 «Ежели,—говорит,—ты храбр и добр
Так, как мнишься быть по виду и облику,—
Отомсти, ради всевышнего Господа,
Изобидчику, Брандимартову и моему!
Или хоть скажи,
Где мне в сей земле отыскать отважного,
Так искусного биться с басурманом,
Чтоб не в прок тому ни мост, ни река.
37 Ты не только выйдешь таков,
Как пристало вежественному
странствователю,
Но и станешь благодетелем самому
Верному из верных меж слуг Любви.
А еще какие в нем доблести —
Говорить не мне,
Ибо кто о толиком сам не ведает,
Тот, конечно, и слеп и глух».
38 Веледушная красавица,
Коей в радость всякий достойный случай
Препрославиться в чести и в хвале,
Тотчас хочет за нею к тому мосту,
А сугубо потому, что в отчаянии:
Ей и смерть мила
С
