Бьются дамы вручную и вножную.
51 А Руджьеру неймется: то одну,
То другую, то за пясть, то за локоть
Тянет прочь; пока
Небывало не вспылила Марфиза.
Ее нраву все нипочем,
Ни Руджьерово даже дружество —
Оторвавшись от соперницы,
Она хвать за меч и прямо к нему:
52 «Ты невежа и грубьян,
Коль мешаешь, мешаясь, чужому делу;
Только это тебе не в прок,
Ибо станет меня и на вас обоих!»
Кроткими словами
Руджьер ищет ее унять; но она
Так неистова,
Ч т о о чем ей ни тверди — все впустую.
53 Разъярясь и он,
Обнажает меч,—
Ах, нигде, никогда и никому,
Ни в старинном Риме, ни в давних греках
Не виделось зрелища
Столь отрадного, ладного, ненаглядного,
Сколько это — ревнительнице Брадаманте,
Ибо в нем ее терзаньям — конец.
54 Подымает с земли свой меч,
Отошла и смотрит,
И Руджьер ей зрится, как бранный бог,
Во всесильстве своем и всеискусстве;
А коли он — Марс,
То Марфиза — исторгшаяся фурия.
Но отважный молодец до поры
Биться бьется, да бьется в четверть силы:
55 Ему ведом его клинок,
Столько крат испытанный:
Где он тронет,
Гам пред ним все заклятья — как ничто.
Оттого Руджьер и метится
Не колоть, не сечь, а биться вплашмь.
Долго блюлся,
Но на всякое терпение есть конец:
56 Грянула Марфиза,
Грозя голову разом пополам;
Руджьер вскинул над головою щит,
Пал удар в того белого орла,
Только чары уберегли металл,
Но рука не устояла не дрогнуть;
А не будь сии щит и латы — Гекторовы,
То не сносить бы ему руки,
57 То и быть бы ему взрублену надвое,
Как уметала лютая Марфиза.
Едва движучи левою рукою,
Едва в силах держать орлиный щит,
Забывает Руджьер всякую жаль,
Очи его пышут, как светочи,
Он кружит острие во весь размах —
Берегись, Марфиза, коли заденешься!
58 Я не знаю, как такое случилось: Атлант
Такова кругом густа была роща, из гробницы
Ч т о клинок вразился в кипарисный ствол, открывает,
Вошел в древо и на пядь и на две,— что Руджь
И тогда-то ер и Мар
Холм и дол сотряслись великим трясом, физа—
И взгремел из той дубравной гробницы брат и
Голос громче человечьего голоса: сестра.
59 «Да престанет,— грянуло,— брань,
Ибо нечестиво и неправедно,
Если брат сестру
Или если сестра повергнет брата!
Ты, о мой Руджьер, ты, о моя Марфиза,
Верьте вещему слову:
От единой вы утробы, от единого
Сева, и в единый родились час.
60 Ваш зачатель — Руджьер Второй,
А родительница — Галациелла,
Чьи два брата
Умертвили злосчастного отца,
А сестру свою, хоть и несшую во чреве
Вас, двух отпрысков от их же корней,
На захлестывающую смерть
Попустили в море на утлой лодке.
61 Но судьбина,
До рожденья вас назначивши к славным
подвигам,
Безопасно привеяла ваш челнок
Через Сирт к неживому берегу,
Где, явивши вас на свет,
Отошла избранница в кущи райские,
А по воле Бога и рока
Я случился в этот час подле вас.
62 Погребением почтив вашу мать,
Сколь могло быть почету в той пустыне,
Я окутал вас бережным плащом
И унес в мои Каренские горы,
Где и повелев
Укрощенной львице оставить львенышей,
Дважды десять месяцев
Вас я вспаивал от ее сосцов.
63 Но как в некоторый день
Довелось мне покинуть обиталище,
Вдруг нагрянула орава арабов
(Может быть, и вам оно памятно)
И тебя, Марфиза, схватила в беге,
А тебя, быстрейшего, не могла настичь.
О тебе, Марфиза, в тоске,
Стал Руджьеру я пестуном из пестунов:
64 Сам и ведаешь,
Сколько блюл тебя Атлант, пока жил.
Но предначертано было в недвижных
звездах
Пасть тебе изменою меж крещеных;
Чтобы свесть тебя с недоброй стези,
Я трудился держать тебя поодаль,
Но не пересилив твою
Волю, изнемог и умер в горести.
65 В предконечный же
Час, провидя здесь твой с Марфизой бой,
Повелел я адским моим пособникам
Здесь сложить гробницу из тяжких глыб,
А к Харону воззвал кричащим голосом:
«Как умру,
Да пребудет дух мой под сею сенью,
Пока здесь не спрянутся Руджьер с сестрой!»
66 Много дней
Вас я ждал и дождался в должной роще;
Посему не омрачай подозрением,
Брадаманта, твоей любви!
Но приспел мой час
Из-под света сойти в селенья теней».
Смолк,—
И дивятся Марфиза, Руджьер и дочь
Амонова.
67 С превеликою отрадою Они узнают
Признает Руджьер сестру, она — брата; друг друга.
Обнялись
Без обиды Руджьеровой влюбленной
И пошли припоминать оны дни:
«Я сказал», «я была», «я делал»,—
И уже никакого в них сомнения,
Что поведал им дух святую правду.
68 Открывает Руджьер сестре,
Столь тверда в его сердце Брадаманта,
Повествует страстную повесть,
Сколь он ей обязан всем во всем,
Достигает, чтоб недавняя распря
Обратилась в великую любовь
И чтоб ныне обе
Обнялись в полюбовном примирении.
69 Начинает Марфиза свой расспрос:
Кто отец их, из какого он рода,
Кем убит,
Как убит, в поединке или в сече,
И на ком вина, что несчастная
В злое море была брошена мать?
Что она и слышала в малолетстве,
То забылось, едва оставя след.
70 Отвечает Руджьер: Руджьер
их древний род — расска
От троянского Гекторова корня, зывает
Ибо Гекторов сын Астианакт об их отце
Ускользнул из тенет и рук Улисса, и матери.
Подменившись сверстным дитятею,—
И покинув Трою,
Долго странствовал в пучинах, пока
Не пришел владеть Мессиной в
Сицилии.
77 А потомки его простерли власть
Через Сциллу и Харибду по всем
Калабрам
И, не раз сменив сынами отцов,
Утвердились даже в Марсовом городе,
Где от них над Римом и миром
Не единый был царь и государь
От старинных Константа и
Константина
До Пипинова до Карла Великого.
72 Между ними — Старший Руджьер,
Гамбарон, Бовон, Рамбальд, и
последний —
Тот Руджьер Второй, от которого,
Как нам молвлено, понесла наша мать.
Полон свет
Славных сказов о родительских
подвигах,—
И Руджьер повел повесть, как король
Аголант явился в сию их землю
73 С сыновьями Альмонтом и Трояном
И с воительницею дочерью,
Многих рыцарей выбившей из седла;
И как стала в ней такая любовь
к Руджьеру,
Что она пошла супротив отца,
И крестилась, и повенчалась с милым,
Но Руджьеров изменник брат Бельтрам
Воспылал к невестке нечистой страстью
74 Ив надежде ее достичь
Предал братьев, и отца, и отечество
На великие им муки из мук,
Отворил ворота Регия недругам,
И тогда-то
Аголант и злые его сыны
Талациеллу на шестом ее месяце •
Без весла пустили в зимние бури.
75 С ясным взором Марфиза
Братнюю Марфиза внимала речь зовет его
И гордилась проистечь из истоков, отомстить
Из которых столько великих рек: за отца
Она ведала, Аграманту.
Что отселе и Монгран и Клермонт,
Две породы, сияющие в веках,
Чьим мужам — ни подобья, ни сравненья
76 Но когда договорил ее брат,
Как отец Аграмантов, дед и дядя
Вероломно умертвили Руджьера
И злой участи предали их мать,—
Не желая она более слушать,
Перебила его и крикнула: «Брат!
Милуй тебя Бог,
Но неправ ты, не отмстив за родителя!
77 Если не достичь
До Альмонта и Трояна, покойников,—
Кровь на их сынах:
Ты в живых, но как в живых Аграмант?
Вот пятно, которого не омыть:
После столькой тебе обиды
Ты не только не умертвил короля,
Но живешь и служишь его знаменам?
78 Присягаю пред истинным Христом
(Будь мне истинным богом бог отеческий!),
Ч т о не совлекусь моих лат
Прежде мести за мать и за родителя.
Горе мне,
Ежели увижу тебя меж войск
Аграмантовых или иного мавра
Не на их отмстительную погибель!»
79 О как вскинула чело, как возрадовалась
На сии слова славная Брадаманта!
Побуждает Руджьера и бодрит
Повестись по Марфизину увещанью
И предстать и назвать себя пред Карлом,
Ибо Карл о родителе-Руджьере
Столь ревнует честью, хвалой и славою,
Ч т о поселе не знает ему равных.
80 Отвечает Руджьер непрекословно, Но Руджьер
Что и впрямь изначален этот долг, вынужден
Но затем промедлен платеж, помедлить.
Ч т о не сразу он узнал то, что знает;
Ныне же,
Прияв рыцарский меч из Аграмантовых рук,
Худо бы он и вероломно бы
Встал бы смертью на своего старейшего.
81 Но уже он обещал Брадаманте,
Обещает вновь и сестре,
Ч т о не минет он ни малого случая
Небесчестно уйти от короля,
А что он досель не ушел,
В том вина не его, а Мандрикардова,
Ибо бившись с тартарийским царем,
Каков вышел он победен — всеведомо.
82 А тем паче ведомо ей,
Повседневно бывшей у его ложа.
На такой в ответ на ответ
Не молчали и знатные две воительницы;
И порешено
Воротиться Руджьеру под стяг старейшего,
Но лишь до причины
С должным правом отъехать в Карлов стан.
83 «Не страшись о нем, а положись
На меня,— говорит Марфиза
Брадаманте,—и в считанные дни
Уж не быть ему под тем Аграмантом».
Так она промолвила,
Но о чем помыслила — ни гугу.
Поклонясь,
Повернул Руджьер коня в свою сторону,—
84 Как вдруг
Слышен крик из ближнего дола,
Будто женщина взывает и плачет;
Все насторожили слух,—
Но довольно вам доселе поведанного,
Здесь пора моей песне принять конец,
Ибо много у меня лучшего впереди,
Если вам благоугодно дослушать.
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Если бы Вступление.
Достойные дамы,
Как о всяком ином небезусильном
Даре от матери-Природы,
Денно, нощно, упорно и преусердно,
А с того и небесчестно и небесплодно
Ревновали об искусствах, которые
Предают добродетель грядущим дням, 2 И сумели сами бы
В людской памяти спеть себе хвалу,
Чем искать ее от скудных писак,
Чья душа, терзаясь, грызется завистью,
И что знает доброго, о том молчит,
А что злого, о том трубит по свету,—
Ежели бы так —
Женский род слыл бы славен превыше
мужеского.
3 Мало им, надсаживаясь,
Величать хвалою певец певца,—
Они только и рады, что гласить
Все худое, им ведомое о дамах:
Топчут в прах, не желают вскинуть взор,
Словно в страхе,
Ч т о затмят их дамы, как тучи день:
Таковы, говорю я вам, все древние.
4 Но какою намеренною силою
Ни умалить благо, ни взмучить зло,—
Всё не в силах ни рука, ни язык
Ни пером, ни криком
Угасить
Славу женского рода до ничтожества:
Всё хоть часть останется незатменна —
Хоть и малая часть, и меньше малой.
5 Не едина была Гарпалика,
Не едина Томирида, ни та,
Ч т о сражалась за Турна, что за Гектора,
Ни приведшая тирийцев в заморский
край,
Ни Зиновия, ни та, что согнула
Ассириян, персов и индов,—
Но они единые и немногие
Бранной славы достойны во все века;
6 И не только в Риме и в Греции
Жены чисты, верны, умны, сильны,
А повсюду, где солнце сеет свет
На бегу от Ганга до Гесперидского
Сада,— но безместна их честь,
Разве что вестима одна из тысячи,
А лишь потому, что о них
Все писцы злы, коварны и завистливы.
7 Но да не смутит вас, красавицы,
На стезе добра никакая тень,
Да не отвратит
Страх забвенности от высокой цели!
Ежели не вечно доброе —
То ведь и не вечно дурное;
Ежели досель вам чернил и перьев
Не было,— то днесь их не счесть:
8 Вот вам в честь Марулл, вот Понтан,
Вот отец и сын — двое Строцци,
Вот Капелл, вот Бембо, а вот
Тот, кто по себе очертил Придворного;
Вот тосканский Аламанн, а за ним
Оба равных любимца Муз и Марса,
Оба отпрыска владельца, чей край
Замкнут Минцием и глубокими
