Влажны были взоры
На пути во храм и во храме:
Тронут каждый был чин, и пол, и возраст
Мертвой юностью, доблестью, красотой.
181 Положили его в соборе,
И когда отплакали дамы,
И когда отпели попы
Свое «кирие» и все свои песни,—
Упокоили его в саркофаге
На двух столпах,
И укрыл его Ринальд златой тканью
В ожиданье достойнейшей гробницы.
182 И не прежде Роланд покинул край,
Чем вменил
Добыть лучший к тому порфир и мрамор,
И чертеж, и отменнейших из умельцев,
Чтоб воздвигнула и стены и сень
Флорделиза,
Вслед Роланду
Приспешившая с ливийского берега.
183 А увидя здесь Флорделиза, Затвор-
Сколь напрасны рыдания и слезы ничество
И несчетные требы и обедни, и смерть
Положила в сердце своем Флорделизы.
Здесь пребыть,
Пока дух ее не покинет плоти,
И построила близ гробницы келию,
И замкнулась до смертного конца.
184 Тщетны были звательные гонцы,
Тщетен был Роланд,
Ей суливший во французской земле
Жить в чести при государыне Галеране,
А коли восхочет она к отцу,
То сопутствовать ей до самой Лиццы.
А коли угодно служенье Господу,
То воздвигнуть ей должную обитель.
185 Тщетно,— ибо денно и нощно
Быв при гробе в каянье и мольбе,
Недолго она продлилась,
Прервав нить свою Паркиным перстом.
А уже отваливали от берега
Циклопического древнего острова
Три французских воителя, скорбя,
Что не с ними был и четвертый.
186 Но надобен им лекарь, Роланд,
Чтобы печься о храбром Оливьере, Ринальд
А забота о нем многая и нелегкая, и Оливьер
Ибо впору ему не помоглось, отплывш
И стонал он так, на отшем
Ч т о тревожно, быть ли ему живу. чий остро*
Тут-то кормщик и вымолвил вождям
Мысль, которая пришлась им по нраву:
187 Молвил, что невдали
На особном острове жив отшельник,
Никого и никогда из прибегших
Ни советом не минувший, ни подспорьем.
Он творит чудеса превыше смертности,
Дарит свет незрячим и жизнь покойникам,
Крестным знаменьем укрощает вихрь
И смиряет неистовые хляби.
188 И коли направить себя к нему —
Божий муж
В несомнительной силе своей святости
Не откажет исцелить Оливьера.
Был угоден Роланду такой совет,
И велит он ладье спешить к пустыннику;
Прям их путь, и на рассветной заре
Открывается им заветный остров.
189 Умные корабельщики
Подвели корабль под каменный скат.
Мореходцами и слугами
Маркский граф усажен в бегучий челн,
И сквозь пенные мчится он валы
К той скале, по скале к святому крову,
И под кровом зрит угодника Божия,
От чьих рук приял крещенье Руджьер.
190 Божий праведник
Как благоприял Роланда с товарищами,
Как благословил их кроткой улыбкою,
Так и вопросил об их участи,
Хоть и сам
Знал заране о них от Божьих вестников.
А Роланд ему ответствовал,
Что печаль их — о доле Оливьеровой,
191 Ибо сей, поборая за Христа, Исцеление
Допустился до великой опасности. Оливьера.
Добрый муж,
Отстранив прискорбные их сомнения,
Возвестил исцеление от беды,
И не бравши людских мастий и зелий,
Вшел в часовню, взмолился ко Спасителю
И исшел с отвагою на лице;
792 И во имя присносущего Господа
Отца, Сына и со Духом Святым
Он прорек Оливьеру благословение.
О, сколь силы Христос дарует верящим!
Отлетела от рыцаря боль и страсть,
Воротилось к надломленному здравие,
Стала вновь нога и проворна и тверда;
А Собрин стоял рядом и все видел.
193 А Собрин, от собственных ран, Крещение
Что ни день, изнывавший все тяжеле, и исцеление
Как увидел от святого отца Собрина.
Столь великое и зримое чудо,
Так и положил,
отступясь от Магомета,
Исповедать Христа Животворящего;
И с смиренным и умиленным сердцем
Он взывает о таинстве нашей веры.
794 И крестил его праведник, и молитвою
Возродил недужного в прежней силе;
А Роланд и товарищи Роландовы
Ликовали о таковом обращении
Столь же, сколь о друге своем
Оливьере, избывшем худую немощь;
Но превыше радовался Руджьер,
Укрепляясь в вере и набожности.
795 Ибо здесь-то был Руджьер с того самого
Дня, как выплыл к отшельниковой скале.
Кроткий старец, восстав меж сими
рыцарями,
Обратил к ним взывающую речь —
В чистоте миновать сие удолье
Низких мерзостей, зовомое жизнь,
Столь угодное подлому неразумию,
И блюсти очами небесный свет.
196 Посылает Роланд слугу
На корабль за хлебом, сыром и мясом,
И святого мужа, забывшего
Вкус дичины, приобыкши к плодам,
Побуждает от щедрой своей души
Вкусить мяса и вина и всех разностей.
А утешив трапезой плоть,
Повели они долгую беседу.
197 И как водится меж таких бесед, Герои
Где одно к одному, к другому, к третьему, узнают
Узнается Руджьер Руджъера
От Ринальда, Роланда, Оливьера и вступают
Быть тем доблестным, чья мощь и чей меч с ним
Повсеустно слывут знатнейшей славою,— в дружбу.
Ибо до поры и Ринальд
Не признал в нем недавнего супротивника.
198 Кто узнал его, так то был Собрин,
Чуть увидев его при добром старце,
Но ни словом не промолвился,
Чтоб не сделать нечаянного вреда.
А когда и прочим
Стало вестно, что пред ними Руджьер,
Своей доблестью, мощью и учтивостью
Столь прославленный по целому свету,
199 И что ныне он жив в Христовой вере,—
Тотчас каждый с ликованием в лике
Подступает, рука к руке,
Тот с объятьем, а сей с лобзаньем.
Наипаче же ласкает его и чествует
Ринальд, Монтальбанский князь.
Отчего,—
О том речь, коль угодно, в новой песне.
ПЕСНЬ СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ
В нищих хижинах, в убогих приютах, Вступлени
В скудости и в бедственности
Часто крепче связуются души
дружеством,
Нежели в завистных праздных роскошах Меж зазрений и меж коварств
Королевских многолюдных чертогов,
Где иссякла благость в людских
сердцах,
А обличья дружества только мнимы.
2 Оттого-то столь зыбок лад и сговор
Меж князей и владык:
Императоры, папы, короли
Нынче в дружбе, а завтра в смертной
розни,
Потому что иное у них в лице,
А иное на душе и на сердце.
И кривое и правое для них — одно,
Ибо взоры их взыскуют лишь выгоды.
3 Не вместить им дружества, .
Ибо дружеству не выстоять,
Где не водится непритворная речь
Ни о малом деле, ни о великом.
Но случись к ним немилостива судьба
И сведи их она под утлым кровом,—
Тотчас бы познали они, что есть
Дружба, коей досель они не ведали.
4 Так святой монах в своей хижине Отшельник
Мог вернее связать узлом в знак
Истинной любови своих гостей, примирения
Чем иные бы в королевских палатах.
Таково затянулся этот узел,
Что уже не расплесть до самой смерти.
Пред отшельниковым они лицом
Чище сердцем, чем лебедь перьями,
5 Встали вежественны, встали любезны,
Не запятнаны сказанною неправедностью
Вечных скрытников
С вечной мнимостью в неверном лице.
Сколько было при них обид,—
Все забыты:
Меж единокровных, единочревных
Не бывало братственнее любви.
6 Наипаче ласкал и чтил Руджьера
Ринальд, Монтальбанский князь,—
Оттого, что с мечом в руках
Испытал он его пыл и отвагу;
Оттого, что вежеством и приветностью
Был представший рыцарственнее всех;
Но превыше прочего — оттого,
Что он знал, сколь многим ему обязан.
7 Знал, от коей грозной беды
Оберег Руджьер Рикардета,
По велению испанского короля
С королевской застигнутого дочерью;
А равно и двух сыновей
Герцога Бовы,
Коих, сказано, отбил он у мавров
И у Майнцских Бертолагиевых злодеев.
8 По такому долгу
Рад Ринальд Руджьера любить и чтить,
И одно ему в досаду,
Что досель оно никак не моглось,
Бывшим им при разных дворах,
Одном Карловом, другом Африканском.
А как ныне Руджьер предстал крещен,
То Ринальду вдвойне милей отплачивать.
9 От Ринальда Руджьеру честь и почесть побуждает
По безмерному рыцарственному вежеству; выдать
А премудрый пустынножитель, Брадамант
Видя их во дружелюбии, говорит: за Руджьер
«Единому надобно свершиться
(И никто сего не оспорит):
Что как есть между вами дружество,
Так да будет между вами родство:
10 Дабы два знатнейшие племени,
Не имущие равных во благородстве,
Породили миру потомство
Блеском ярче кругобежного солнца,
Возрастающее красою
Год от года и век от века
(Мной вещает Бог!)
До поры, пока небо вращает звезды».
11 И последуя словом слову,
Просветленный старец внушил Ринальду
Вверить сестрину руку в дар Руджьеру,
И ни тот, ни другой не поперечили;
А Роланд и с ним Оливьер
Похваляли столь славное родство,
Полагая, что и Амон и Карл
И вся Франция не замедлят согласием.
12 А не знали они того, не зная.
Ч т о Амон, и с Карлова изволения, что Али
В эти дни Брадаманту обещал просват.
Константину, кесарю греческому, ее за гре
Для Леона, милого сына ческого
И великого престолонаследника, принца
Ибо юноша к ней пылал, Леона.
Не видавши, по единому слуху.
13 Но сказал Амон,
Что не вправе он судить воедине,
• Не спросившись суждения Ринальдова,
А Ринальда нет при дворе;
И хотя, воротясь, Ринальд заведомо
Будет счастлив о столь высоком
свойственнике,
Но, по крайнему к сыну уважению,
Он, Амон, умедлит дать последний
ответ.
14 А Ринальд, вдали
От отца и его державных помыслов,
Здесь, на острове, обещал сестру
С одобрения Роландова
И других паладинов в святой сени,
А тем паче с настоянья пустынника —
Дать женою Руджьеру, и о том
Полагал Амона в скорейшей радости.
15 День, и ночь, и день Герои
Неотступны рыцари от святителя, отъезжают
Забывая о возвратном пути во Францию
По споспешном веянье ветра.
Но гребцы,
Изнемогши докучным промедлением,
Вновь и вновь торопили их к отплытию,
Приневолив покинуть святого мужа.
16 Руджьер,
Столько дней не сходивший с этих скал,
Распростился с светлым своим
Наставителем во истинной вере;
А Роланд подарил Руджьеру меч,
И коня Фронтина, и Гёкторово
Всеоружье в знак высокой своей любви
И того, что прежде было оно Руджьеровым.
17 И хоть больше у паладина
Было прав на чарованный клинок,
С столь великим некогда трудом
Из ужасного исхищенный сада,
Нежель у Руджьера, которому
И коня и меч добыл хитрый вор,—
Но Роланд вручил ему сей дар
По единому просьбенному слову.
18 И благословенные набожным
Старцем, воротились они в ладью,
Весла в вал, парус в ветр,
И была им столь добрая погода,
Что о лучшей и не моля,
Достигают они марсельской пристани.
Здесь они подождут,
Пока я не приведу к ним Астольфа.
19 Как заслышал Астольф об их победе, Между тем
Столь кровавой и столь нерадостной, Астольф,
То удумав, что Франция отныне вернув суда
Безопасна от напастей из Африки, в листья,
Рассудил а коней
Отпустить нубийского государя в камни,
Восвояси с великим его полчищем
Тою же дорогою, какой привел.
20 Корабли,
В ночном море сокрушившие нехристей,
Привелись Уджьеровым сыном к берегу,
И едва сошел с них черный народ,
— Чудо! —
Вновь с боков и с носов и с корм
Стали листья, взвихрились в налетевшем
Ветре и сокрылись навек из глаз.
21 Пешие и конные
Двинулись нубийские вспять полки,
А британский князь
Возвеличил Сенапа в благодарности,
Ч т о пришел он ему в подмогу
Сам со всею силою и могучестью.
А в дорогу вручил ему Астольф
Бурный ветер в мешке из кожи:
22 Бурный ветер в кожаном был плену,
Тот, который полдневной яростью,
Словно море, волнует степной песок,
Гонит валом, взметает смерчем;
А вручил его Сенапу Астольф,
Чтобы быть им в дороге безопасным,
А ужо как достигнут родных земель,
Пусть и выпустят злого из узилища.
23 А еще повествует нам Турпин,
Что, минуя Атлантово подножье,
Все их кони
вновь стали камни,
И нубийцы с чем пришли, с тем ушли.
Между тем Астольф, возвраща-
Торопясь во Францию, ставит станы ется во
Ратной стражи в мавританских местах, Францию.
И уже гиппогриф ширяет крыльями.
24 Взмах — и он в Сардинии,
Взмах — и он на Корсском берегу,
А оттуда за море,
Левой мышцей подтянув удила,
В легкий скок
По приморьям привольного Прованса
До пределов, назначенных крылатому
Пресвятым апостолом Иоанном.
25 А святой
Приказал, как прискачут они в Прованс,
Отпустить без узды, седла и шпор
Гйппогрифа на все четыре стороны;
И уже на лунном кругу,
Где почиют все земные потери,
Каменели звуки рога, который
Онемел, чуть рыцарь достиг небес.
26 Вот Астольф доспел до Марселя,
А в Марселе Оливьер и Роланд
И
