Побудили суеславную
Брадамантину мать склониться к зятю.
73 Царственна и роскошественна Приготов
Собиралась Брадамантина свадьба, ления
Ибо пекся о ней сам Карл, к свадьбе.
И не меньше, чем пекся бы о дочери,
Потому что для такой невесты
И такого невестиного рода
Ему было, державному, не жаль
Расточить хоть половину державы.
74 Кликнут клич:
Поле чести распахнуто для всех,
У кого с кем спор,
В девять дней всех рассудит Божий суд.
А за городской стеной
Разметнулись наметные шатры,
Шелк и золото, ветви и цветы,
Ни прекраснее не бывать, ни привольнее.
75 Ибо ввек не видывано в Париже
Столь несчисленных заморских гостей,
Знатных, бедных, всяких,
Греческих, латинских и варварских,—
Что вельмож,
Что послов, о т о с л а н н ы х от всех стран,
И они-то расположились, прохладствуя,
Под наметами, в кущах и шатрах.
76 А в канунную ночь
Возвела чаровательница Мелисса
В несказанной великолепной пышности
Свадебный покой,
Ибо издавна
Был желанен этот ей союз,
Ибо ведала прозорливица, ведала,
Каковым и скольким процветет он добром.
77 Н а д брачным ложем Брачное
Превеликий шатер ложе,
Встал богат и пышен и сладостен,
Коему подобных ни встарь, ни впредь
Ни войною не, взыскивалось, ни миром,
Принесенный от фракийского берега,
Где его поставил себе в потеху
Ныне обездоленный Константин.
78 По согласию ли Леонову,
К удивлению ли Леонову, и затем,
Чтоб явить ему отменный пример
Укрощения преисподнего змия,
Как она по воле своей
Помыкает безбожною его нечистью,—
Повелела она стигийским гонцам
Тот шатер принесть в Париж из
Константинополя.
79 От державца Греции, Константина,
Среди бела дня
Сей шатер
С всеми брусьями, тканями и вервиями
Повелела она принесть по воздуху
И украсить им Руджьеров желанный брак,
А по миновании
Столь же дивно вернуть, откуда взято.
80 Уж тому две тысячи лет,
Как покрылся тот шатер чудным
пологом,
А расшила его со всех сторон,
Не жалея ни времени, ни тщания,
Илионская
Обуянная пророческим даром
Дева, коей было имя Кассандра,
В славный дар великому брату Гектору.
81 Лучший и вежественнейший рыцарь,
Должный встать меж Гекторова потомства,
(Хоть и долог срок от корня до поросли,
Но провидица провидела вдаль)
Своеручно вышился на том покрове
Ярким золотом и веселым шелком,
И покуда Гектор
Был в живых, он любил и шитье
и шившую.
82 Но когда в измене нашел он смерть
И когда трояне пали пред греками,
И коварный Синон открыл врата,
И настало худо хуже писаного,—
Сей покров достался в удел
Менелаю, который его оставил
У Протея, египетского царя,
В выкуп за похищенную супругу —
83 За Елену, которую у него
Переял было сей тиран египетский;
От Протея наследовался покров
Птолемеями, а от них Клеопатрою,
А от Клеопатры в Левкадском море
Взял его Агриппа с иной добычей,
И потом от Августа и Тиберия
Был он в Риме до самого
Константина —
84 До того Константина, о котором
Вечно плакать красавице Италии,
Ибо стал ему Тибр постыл
И умкнул он в Византии чудесный полог;
А у нового Константина
С тем шатром возымела его Мелисса:
Золотые вервья, слоновьи брусья,
В ткани — лики, достойные Апеллеса.
85 Здесь три Грации в тонких одеяньях крытое
Вспомогали рождающей королеве пологом с
И явили миру младенца, краше коего изображ\ —
Ни в златом, ни в иных веках не ведано. нием жизт,
Здесь Юпитер и речистый Меркурий, кардинала
Здесь Венера и Марс из полных дланей Ипполит.
Рассыпали эфирные соцветья,
Амброзийным дышащие дыханьем.
86 А по свитку буквицами начертывалось
Имя: Ипполит;
И его, окрепшего, вела в путь
Добродетель, попутная Удачею.
И еще показывало шитье
Длинновласых и длиннополых
Послов, посланных северным Корвином
К отрокову родителю.
87 И представлено было, как простился он
С Геркулесом и матерью Леонорою,
И как он пришел на Дунай,
Где народ сбегался к нему, как к богу,
И представлен мудрый венгерский царь,
Вдиве чтивший зрелое разумение
В столь еще незрелом и нежном отрочестве
И вознесший его сверх всех вельмож.
88 Вот ему вручается
Скиптр Стригонии в молодые руки,
Вот он юношествует при властном
Во дворце и в шатре на бранном поле,
Вот на турков, вот на немцев
Наступает походами государь,—
Ипполит при нем,
Научаясь веледушью и доблести.
89 Вот он в свежем своем цвету
Посвящается наукам и художествам,
И над древними хартиями Фуск
Просветляет ему темные смыслы:
«Если хочешь бессмертия и славы,
Делай так и не делай так»,—
Мнятся слышны слова его, ибо столь
Ярко вышиты лица и движения.
90 Вот он, юный,
Кардиналом воссевши в Ватикане,
Таковы являет слова и мысли,
Что высокий хор в изумлении:
Что же явится в совершенные лета?
И дивящиеся мнятся их речи:
«О, блажен наш век,
Если сей примет плащ Петра Апостола!»
91 По другую сторону полога
Были юные отдыхи, знатные забавы:
То он в скальных Альпах травит медведя,
То в болотных низинах — кабана,
То за ланью, то за серной
На испанском ристает жеребце,
А настигнув, быстрее вихря,
Одним взмахом их делит пополам.
92 Вот он в чтимом сонме
Философов и поэтов,
И один ему чертит бег планет,
А другой небеса, а третий землю;
И один с веселой песней, другой
с печальною,
Кто о подвигах, а кто о любви;
И со всех сторон струнный звон,
А он ступит, и что ни шаг, то прелесть.
93 С той и с этой расшиты стороны
Лишь юнейшие годы знаменитого,
А вокруг запечатлела провидица
Все свершения его добродетелей:
Мудрость, мужество, правосудность,
умеренность
И ту пятую,
В коей щедрые блещут милости и дарения,
Ибо всеми он сияет пятью.
94 Здесь он зрится рядом
С обездоленным князем инсубрийским,
С ним в совете,
С ним под знаменем, на котором змеи,
Неизменен верностью
В счастье и в несчастье,
Оградит в беде, не покинет
В бегстве, ободрит в удручении.
95 Здесь он зрится в думных заботах
О спасении брата и Феррары
И дослеживает, и открывает
И являет справедливейшему Альфонсу
Заговор,
От любимейших умышленный родичей,
И за то зовется званьем, которое
Цицерону дал вызволенный Рим.
96 Зрится он в сияющих латах,
Поспешая спасти святой престол
Малой и непослушливой
Ратью против стройного неприятеля;
И едва предстал он
В стан поборников апостольской церкви,
Как пожар угас, не вспылав: воистину
Он пришел, увидел, победил.
97 Зрится он у отчего брега
Сокрушителем корабельного множества,
Коего не хаживало сильней
Из Венеции на турков и греков.
Он ударил, он ломит, он победен
И ведет несметный полон
В дар державному брату, а себе —
Только честь, ибо честь неотторжима.
98 Рыцари и дамы
Дивятся, не разумея,
На вышитые картины,
А грядущие смыслы им неведомы:
Смотрят лики, читают надписи,
Радуются выделке;
И лишь Брадаманта,- Мелиссою
Вразумленная, ликует, но молчит;
99 Да Руджьер,
Хоть и меньше выучен, чем невеста,
Вспоминает, как Атлант ему встарь
Меж потомков пророчил Ипполита.
Кто опишет, кто воспоет Свадебный
Государево праздничное вежество? праздник.
Столько здесь потех для всех,
Столько брашен в нескончаемых
пиршествах!
100 Чтоб померяться, кто пред кем удал,
Всякий день сшибаются сотни копий,
Бьются конные, бьются пешие,
И дружинно, и один на один.
А меж всеми красуется Руджьер,
Что ни день, что ни ночь, победен в схватках
И в борьбе, и в пляске,
И во всем превосходнейший остальных.
101 Но в последний день, Является
В час, когда настал величальный пир Родомонт
И воссели с Карлом Руджьер по левую, и вызывает
А по правую руку Брадаманта, Руджьера
Глядь — на бой.
Из-за поля к свадьбе во весь опор
Скачет рыцарь, весь в черном сам и конь,
Ростом грозен и видом страшен.
102 Это был король Алджирский,
который,
Посрамленный Брадамантою на мосту,
Дал священную клятву: пока не минет
Год, и месяц, и день,—
Не вздевать доспеха, не знать
Ни рукою меча, ни ногою стремени,
А застыть отшельником в тайной
келье —
Так казнили себя былые рыцари.
103 Хоть и много слышано им в тот год
И о Карле и о своем государе,
Но, твердя зарок,
Он, как чуждый, не брал булата в руки.
А лишь минул год,
Минул месяц и минул день,—
Вновь он конный, в латах, с клинком, с
копьем
Приспешил во Францию и к Парижу.
104 И не спешась и не склонив чела,
И ни малостью не явив почтенья
В знак презрения к Карлу и его
Столькой знати и столькому народу,
Таковым надменьем
Всех поверг он в изумленную немость:
Ни глотка в устах, ни словца из уст —
Только внемлют рыцареву глашению.
105 Став пред Карловым лицом и Руджьеровым,
Гордым гласом и гордым криком
«Я царь Сарзы,— воззвал он,— Родомонт,
И тебя, Руджьер, выкликаю к бою,
Чтоб до запада солнца доказать:
Ты—изменник твоему государю,
И тебе вовек
Не пристала честь меж добрых рыцарей.
106 А измена твоя — у всех в глазах:
Ты христианин и не отопрешься;
Но чтобы ни в ком не взялось сомнения,
Я пришел доказать ее мечом.
Выставь за себя, кого хочешь,—
Я готов;
Если мало — выставь втрое и вшестеро:
Я пред всеми постою за мои слова».
107 Руджьер встал, прям, Руджьер
И с соизволения государева принимает!
Так гласит: это ложь, и всяк есть лжец, вызов.
Кто посмеет прозвать его изменником:
Он служил своему королю
Безупречно для низких оговорщиков,
И каков был долг,
Такова была верная его служба.
108 В подкрепление же сих слов
Он сразится без всякого себе заступника,
Хоть и мог бы выставить,
Уповательно, не одного и не двух.
Тут Ринальд, тут Роланд,
Тут маркграф с черным сыном и белым
сыном,
И Марфиза, и Дудон,— все и враз
Поднимаются на гордеца за Руджьера,
109 Потому что говорят: новобрачному
Не пристало мутить собственный брак.
А Руджьер в ответ: «Не трудитесь:
Низкие увертки — не для меня!»
И тотчас
Взял он латы, снятые с татарина,
Граф Роланд привязал ему обе шпоры,
Король Карл опоясал его мечом,
ПО Брадаманта и Марфиза
Облекли ему панцирем грудь и плечи,
Скакуна подводит Астольф,
Держит стремя всходящему датский сын,
А вокруг очищают поле
Найм, Ринальд и маркграф Оливьер,
Изгоняя всякого неуместного
Из ограды, где правят бранный спор.
111 Дамы и девицы, сменясь в лице,
Трепетны, как горлинки,
Когда гонит их с пажитных лугов
Черный вихрь, громыхая громом,
Полыхая молниею, грозя
• Градом и дождем урожайным нивам,—
Трепетны о Руджьере,— ибо
Непосилен мнится такой соперник.
112 И всему народу,
Даже рыцарям и даже баронам
Мнится: это так,—
Ибо памятен Родомонт в Париже,
Где огнем и где мечом
Разорил он столько, что разорения
И остался и останется след,
Небывалый во всем французском царстве.
113 Трепетнее всех
Сердце Б р а д а м а н т ы — не потому, что
Она верит, что мощью или доблестью . ,
Сарацин сильней, чем Руджьер,
Или что за ним больше правды,
Столь охотного спутника побед,—
Но не в силе она стоять без трепета:
Где любовь, там и страх.
114 Ах, она бы рада
Сама бы выйти на бой,
Хоть и зная,
Что заведомая ждет ее гибель,
Ибо лучше ей тысячно умереть,
Чем единожды
Видеть, как любезный супруг
Между жизнью и смертью бросает жребий.
115 Но не знает она слов
Умолить Руджьера отдать ей подвиг,
И с тоской в лице и с трепетом в сердце
Она смотрит на роковую брань.
Вот Руджьер и вот Родомонт Конный бой.
справа, слева
Ринулись, их копья наперевес,
Сшиблись, вдребезги острия—как льдины,
Древки в щепья, щепья до облаков —
как птицы!
116 Вбилось в щит басурманово копье,
Вбилось в самую выпуку, но тщетно:
Таково был нерушим
Закаленный Вулканом булат для Гектора.
А Руджьерово
Копье грянуло, и копье пронзило
Вражий щит, хоть он и в пядь толщиной,
Хоть и в пядь костяной меж двух булатов.
117 Ежели бы то копье
Не сломилось от тяжкого удара
И вздробясь щепою
Не взмелось бы россыпью в небеса,—
Быть бы панцирю биту и пробиту,
Хоть случись он четырежды адамантовый,
И конец бы схватке,— но нет:
Копье сломлено, кони, храпя, отселись.
118 Шпорами и уздами
Вновь вздымают бьющиеся коней,
От копья к клинку
Яростны удары и нещадны,
Справа, слева
Изворачивают гибких скакателей,
Жалящие острия
Устремляют туда, где тоньше латы.
119 На груди Родомонтовой
Уж не та драконова чешуя,
И не тот Немвродов
Меч в руке и шелом на челе,
Потому что прежний доспех
Он, сраженный донною из Дордонны,
Пригвоздил к святым стенам над мостом,
Как об этом, помнится, я уж сказывал.
120 Иной добрый на нем доспех,
Не таков, как прежде, отменный;
Но ни тот, ни сей, ни изряднейший
Против Бализарды не устоят,
Коей не помеха ни чары,
Ни отделка, ни ковка, ни закал:
Ею
