Подобает нам столькие добродетели;
Если твой Валерий сказал иное—
Это он не от сердца, а в сердцах.
79 Молвите: меж многими вами
Хоть единый соблюл ли верность сам?
Кто посмеет уверять, что при случае
Он не сманит жену ближнего своего?
Хоть единый есть ли такой на свете?
Кто сказал, тот лжет; кто поверил, глуп.
А и то ведь женщина (не блудница и не
срамница)
Никогда не ступит первый шаг.
80 Ежели же всякий
Отвернется и от лучшей из жен,
Льстясь надеждою залучить чужую
Без потраты времени и труда,—
То каков же окажет он себя,
Коли дама или девица
Вдруг сама подступит зовом и золотом?
Да уж тут любой из кожи вон!
81 Коли женам постылеют мужья,
То не без причин,
Ибо видят, какая в них охота
От домашнего к чужому добру.
Хочешь быть любимым—люби:
Чем дается, тем и воздается.
А моя будь воля,
Я бы дал мужьям неспорный закон:
82 Закон: всякой жене, застигнутой в измене,
Смерть,—
Ежели нельзя доказать,
Что и муж хоть единожды ей изменник.
А докажет—и нет на ней вины,
И ни муж, ни суд не угроза.
Ибо велено Господом Христом:
Чего себе не хочешь, того другим не делай.
83 Что и можно им вменить, да и то не всем,—
Это невоздержие;
Но опять же кто из нас без пятна?
Ни единого не сыщешь мероимного.
А сколь многое и стыдней и срамней —
Плутни, лихоимство, разбой, кощунство,
Душегубство и прочее, ужаснейшее —
Почитай, что лишь мужчины и творят!»
84 К таковым-то доводам был готов
Честный старец примерить и примеры
Многих дам, ни думою и ни делом
Не пятнавших должную чистоту.
Но, враждуя истине, сарацин
Грозным взором
Наложил ему печать на уста
Но и тем не пременил его суждения.
85 Так уставив басурман конец прению,
Встал от стола
И в постель до поры, когда заря
Сгонит с неба ночную темень и сырость.
Но и ночь
Не ко сну была, а к вздохам о даме.
Восстает он с первым лучом Родомонт
И велит снарядить насад для плавания. едет
на юг.
86 А держа в любви и чести
Добрый рыцарь доброго коня,
Того доброго коня, за которого
Встал он в спор с Сакрипантом и
Руджьером,
И увидевши, что двухдневною ездою
Конь заезжен тягостней, чем достоин,
Он возводит бегучего на насад,
Ему в отдых, себе в поспешку.
87 Велит кормчему оттолкнуть ладью,
Весла на воду,
А ладья не велика, не тяжка,
И проворна по течению Соны.
Но от тяжкой думы
Не уйти Родомонту ни вскачь, ни вплавь:
На корме она с ним и на носу,
И за седлом примостится конским.
88 То она в уме, то она в груди,
Не приемлет никоего ободрения;
Нет поправы злополучному,
Ибо враг в его же земле,
И неведомо, отколе быть благу,
Если встали на него и свои,
Если денно и нощно его терзает
Тот, которому взять бы его под сень:
89 Плывет день, плывет ночь
Родомонт, угнетаясь душевным бременем,
А не может выкоренить из сердца
Ту обиду от дамы и государя.
Та же боль, та же скорбь,
Что была на седле, то и на палубе.
Он в воде, но огонь не угасим;
Он в езде, но от себя не уедет.
90 Как больной,
Изможденный терзающею горячкою,
То на правый ляжет бок, то на левый,
В тщетном чаянье обрести покой;
Но что справа, то слева
Все ему круто и трудно,—
Так язычнику от его недуга
Не защита ни земля, ни вода.
91 Невтерпеж плыть —
Родомонт пускает коня по суше,
Он минует Лион, Вьенну, Баланс,
Перед ним—авиньонский знатный мост,
Ибо земли и эти и иные,
Что от Роны и до испанских гор,
С Аграмантовых и Марсилиевых побед
Отдались под их высокую руку.
92 Держит вправо, в сторону Мертвых Вод,
Чтоб оттуда взять путь к своему Алджиру,
Как вдруг видит:
над рекой городок,
Ублаженный и Вакхом и Церерою,
Но заглохший
В утешеньях, чинимых от воюющих;
Справа море, а слева по долине
Золотые зыблются поля.
93 Видит: на пригорочке — церковь,
Невеликая, недавняя,
А при ней ни единого служителя
С самых пор, как и здесь вспылала брань.
И с того ли, что было здесь красиво
И не слышно опостылевшей войны,
Останавливается Родомонт
И не хочет более ехать в Африку.
94 Таково ему здесь по нраву пришлось,
Что сменял он свой Алджир на эту церковь,
А коня и поклажу и людей
Водворил на том же самом подворье.
Невдали, по дороге к Монпелье
И некоторому знатному замку
Над рекою было село,
Дозволяя им всяческое довольство.
95 Здесь-то ставши, печальный сарацин Родомонт
(А печален был он повсечасно) встречает
Раз однажды видит, что по тропе, Изабеллу с
По зеленому протоптанному лугу, отшельником
Приближается к обители его прекрасная
дама,
А при ней белобородый монах,
А за ними конь в поводу,
На котором вьюк под черным покровом.
96 Кто она, и кто он, и что за вьюк,—
Вы уже смекаете;
Так узнайте же красавицу Изабеллу,
За которой в гробу—ее Зербин:
Я ее покинул в пути в Прованс
Под надзором светлого старца,
Вразумившего ее обречь Господу
Свои дольшие достойные годы.
97 Хоть она и бледна и смятена,
И не всчесаны кудри,
И несчетны вздохи жаркого сердца,
И очи, как два ручья,
И судьба ее, горестная и тягостная,
Впечатлелась в чертах лица,—
Все же столькая в нем явлена прелесть,
Словно в нем — престол Граций и Любви.
98 Как завидел сарацин столь прекрасную
Пред собою даму—и вмиг
Он забыл охуждать и опорочивать
Нежный сонм, столь красящий свет,
И он судит, что никто не милей,
Чем она, быть второй его возлюбленной,
Чтобы новою любовью исторгнуть
прежнюю,
Как клином клин.
99 Он спешит навстречу, он самым
Кротким взором и добрым словом
Вопрошает, какая над ней беда,
И она ему поведывает свою волю
Бросить грешный мир,
Стать любезной святым трудом
Всевышнему;
А язычник — в надменный смех:
Ни закона ему, ни веры, ни бога.
100 Говорит, что такой-де помысел
Глуп и ложен,
И она-де возбранна, как скупец,
Сокрывающий в землю свое богачество,
Ни себе не в прок,
Ни другим не в потребу;
Будь в затворе медведь, и лев, и змий,
Но не будь красота и непорочность!
101 Тут монах,
почуявши, что неопытной
Нужна помощь, чтоб не сбиться с пути,
Мудрым кормчим сел у кормила,
Щедро выставил для духовного пированья
Изобилье сладчайших яств и брашен;
Но у басурмана отроду порчен вкус —
Он воротит нос, не отведавши,
102 Прерывает вновь и вновь монахову речь,
Понуждает его умолкнуть,
И не смогши,
рвет узду терпения
И заносит на него ярую длань…
Но сказавши больше,
Я, пожалуй, скажу не в меру много;
А не в меру говорливый чернец
Мне урок здесь и кончить эту песню.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
1 Ах, мужские непостоянные души, Вступление.
Как они увертливы в быстрых думах!
Всякой мысли своя отмена,
А пуще — той, что от любовного гнева.
Только что сарацинский рыцарь
Так уж кипел против женского пола,
Что я-то думал, такие страсти
Не то что не угаснут, но даже
не остынут!
2 Милые дамы!
За все его о вас неподобные речи
Теперь ему нет от меня прощенья,
Пока он бедою не выкупит обиды!
И тому порукою перо и чернила,
Что каждый скажет:
чем вас порочить,
Лучше б он молчал, закусивши губы!
3 Да уже и видно, Родомонт
Каково он был несмыслен и глуп, расправля
Замахнувшись мечом своего буйства ется
Без разбора на каждую и на всякую,— с отшель
Но едва он увидел Изабеллу, ником
И уже в нем душа не на том месте,
Желанье гонит желанье,
Он забыл, каков был.
4 Новою любовью томясь и мучаясь,
Мечет он бесплодные словеса,
Чтобы дрогнул дух,
Весь вперившийся в Господа Вседержителя.
Но пустынник ей как щит и как бронь:
Чтобы чистый не порушился помысел,
Он в заступу ей и в отпор врагу
Бьет на сильные речи троесильными.
5 Долго протерпел басурман
Неуемную монашью строптивость,
Многажды сказавши ему: «Ступай,
Коли хочешь, один в свою пустыню»,—
Но как тот разит его и разит,
Не желая ни мира, ни перемирия,—
Ярый рыцарь хвать старика за бороду,
И уж сколько схватил, столько и вырвал.
6 Пуще осерчав,
Он впился, как клещами, тому в горло,
Раскружил по воздуху раз и два,
И бросает в дальнее море.
А что дальше — не знаю и не скажу,
О монахе молва неодногласная:
То ли грянулся он в скалы, да так,
Что не сыщешь, где ноги, а где череп,
7 То ли рухнул в зыбь
За три мили, а может быть, и далее,
И не смогши плыть, захлебнулся
С тщетными молитвами на устах,
То ли некий, сойдя в нему, святой
Зримой дланью извлек его на сушу,—
Понимай, кому как нравится,
А моей о нем повести конец.
8 От докучливого вызволясь болтуна, и подступа-
Злобный Родомонт ет с любовью
Обратил просветлевшее чело к Изабелле.
К нежной даме, горестной и смятенной,
И гласит ей любовные слова,
Что она-де душа его и сердце
И утеха и сладкая надежда,
И все прочее, что молвится подряд.
9 Он такой изъявляет нрав,
Что ни помысла-де в нем о насилии,
Что пресветлый милый лик
Угасил в нем заведомую гневливость,
Что держа он в руках заветный плод,
Не желает впиться в его подкожье,
Ибо хочет принять его по-доброму
В дар.
10 Так он чаял, по малости клоня,
Умолить Изабеллу себе в угоду;
Но она,
Как мышка перед кошкою,
Одинокая на чужой стороне,
Лучше заживо рада бы в огонь,
И лишь думает, нет ли где исхода
Беспорочной вынесть женскую честь.
11 И она сокровенно замышляет
Прежде смерть приять от своей руки,
Чем злодей совершит свое желаемое
И понудит ее в великий грех
Против витязя, от жестокой судьбы
Испустившего дух в ее объятьях,
И которому свят ее обет
Вечной верности.
12 Она видит: слепая страсть Изабелла
Все бурливее в басурманском царе, сулит Родо
И дрожит, и ждет худой управы, монту
На какую не станет противления. неуязвимое
Разное примеривая на ум, зелье.
Вот она изыскивает такое,
Чтоб во славе соблюсти чистоту,
А уж как — об этом сейчас расскажется.
13 Говорит она подступающему вновь
Уж без прежнего
Вежества в словах и делах
Сарацинскому домогателю:
«Ежели изъявится ваша воля,
Чтоб осталась без вреда моя честь,
То воздастся от меня некий дар,
Драгоценнейший моего бесчестия.
14 За недолгую такую усладу,
Каких по свету не исчислить,
Не взгнушайтесь благом
Прочным, истинным, лучшим меж иных.
Миловидных жен
Будет вам и сотня и тысяча,
Но такого, как я, не даст вам дара
Ни одна.
15 Ведома мне трава,
И она здесь растет и мною виделась,
И как ту траву в кипарисном огне
Отварить, сочетав с плющом и рутою,
И сцедивши отвар руками девственницы,—
Станет влага, в которой трижды
Омовенная недоступна плоть
Ни мечу, ни пламени.
16 Трижды, говорю я, омывшись,
Круглый месяц будешь неуязвим:
Что ни склянка, то месяц,
Ибо дольше зелью действия нет.
И я знаю его варить, и сварю,
И ты нынче же уверишься в моей правде,
И коли не лгу—
Это лучше, чем у ног вся Европа.
17 А в отдарок за этот дар
Поклянись же ты мне твоею верою,
Что ни словом худым, ни делом
Не уронишь мою девичью честь».
Таковая речь
Вновь взывает Родомонта к учтивости:
Так-то хочет он стать неуязвим,
Что сулит и просимое и свыше:
18 Чтоб увидеть чудотворное зелье,
Он готов-де ее хранить и беречь,
И ни тенью
Не коснется красавицы насилие.
Но душа его словам не верна,
Ибо нет в нем ни любови, ни боязненности
Ни ко Господу, ни ко всем святым,
И во лжи он коварнее целой Африки.
19 Тысячу он крат
Заклинает красавицу не печалиться,
От ее трудов взыскуя зелья,
Чтобы сделаться, как Кикн и Ахилл.
И она по кручам и темным долам, Изабелла
Одаль от людей и’жилья для мнимой
Бродит, тайные сыскивая травы, пробы
А над ней неотступный сарацин.
20 Собрав вдоволь
Здесь и там, с корнями и без корней,
Возвращаются они о закате,
И всю ночь
Целомудренная подвижница
Пенит травы, бодрствуя над котлом,
Но при тайностях ее и при явностях —
Неотступный алджирский царь.
21 От соседства ее огня,
В необширной палимого пещере,
Он, всю ночь со слугами тешась в зернь,
Стал такую чувствовать жажду в горле,
Что по малу ли, по многу ли,
