и княжескими титулами третьей и четвертой степени. И вот теперь Конфуций излагает каноны трех властителей, пяти владык, берется разъяснять заветы князя Чжоу, князя Шао. Коль станете его использовать, ужель тогда навечно сохраните свое прекрасное владение, простертое на много тысяч ли?! Царь Просвещенный находился в Фэне, а царь Воинственный пребывал в Хао, правители земель лишь в сотню ли в конечном счете стали властелинами всей Поднебесной. Когда Конфуций обретет опору на земле и станут помогать ему его ученики, для Чу не будет это благом.

И царь Блестящий отступил. Той же осенью в Чэнфу царь Блестящий скончался.

Безумец из царства Чу, «Встречающий повозки», напевая, шел мимо Конфуция и сказал:

– О, феникс, феникс! Как твоя добродетель оскудела! Нельзя корить за то, что было; но то, что будет, еще достижимо. Избавься же! Избавься же! Рискует ныне тот, кто занимается правлением!

Конфуций, желая с ним поговорить, слез с повозки, но тот быстро ушел, и Конфуцию поговорить с ним не удалось.

Затем из Чу Конфуций возвратился в Вэй. В то время ему было шестьдесят три года, а в Лу шестой год правил князь Скорбной Памяти.

На седьмом году его правления при встрече в Цзэне государей У и Лу уский царь потребовал от Лу сто жертвенных животных; старший над чинами усец Пи позвал вельможу Благодетельного из Младших, Благодетельный приказал идти Цзыгуну, и после этого смогли отвергнуть требование усцев.

Конфуций сказал:

– У княжеств Лу и Вэй – братские правления.

В то время родитель государства Чжэ, правившего в Вэй, не мог взойти на трон, жил у чужих, князья корили Чжэ, побуждая уступить престол отцу. Но многие ученики Конфуция служили в Вэй, и вэйский государь желал привлечь Конфуция к правлению. Цзылу спросил:

– Вэйский государь Вас ждет для дел правления. С чего Вы начнете?

Конфуций ответил:

– Нужно исправить имена.

– Вы так считаете? – возразил Цзылу. – Это слишком непонятно. Зачем их исправлять?

Конфуций ответил:

– Как ты необразован, Ю! Ведь если не подходит имя, то неуместно его толкование; а неуместно толкование, не может быть успеха в деле; а без успеха в деле не процветают ритуал и музыка; но если ритуал и музыка не процветают, то наказания бьют мимо цели; когда же наказания бьют мимо цели, народ находится в растерянности. Тому, что совершает благородный муж, он непременно может дать название, и что бы ни сказал, способен непременно выполнить; благородный муж избегает в толковании лишь небрежности.

На восьмом году правления князя Скорбной Памяти Жань Ю стал полководцем у семейства Младших и победил в сражении при Лане войско Ци. Благодетельный из Младших его спросил:

– Вы обучались ратному искусству, иль это Ваш природный дар?

Жань Ю ответил:

– Я этому учился у Конфуция.

– А что за человек Конфуций? – спросил Благодетельный.

– Пошлют ли его к знатным, изгонят ли к простому люду или представят демонам и духам, он не подведет. А до чего своею стезей я могу дойти, пускай объединил бы тысячу общин, ему все это не покажется успехом, – был ответ.

Благодетельный спросил:

– Мне бы хотелось пригласить его. Возможно ль это? Жань Ю ответил:

– Коль Вы желаете, не ждите, что он будет служить Вам как малый человек, и можете тогда позвать.

Кун Просвещенный из удела Вэй, когда решил напасть на Тайшу, попросил Конфуция составить план; ссылаясь на незнание, Конфуций отказался, вышел, приказал закладывать повозку и, перед тем как выехать, сказал:

– Птица знает, на какое дерево ей сесть, как может дерево распоряжаться птицей?

Просвещенный его долго не пускал. Но тут как раз Благодетельный из Младших, прогоняя Гунхуа, Гунбиня и Гунлиня, выехал с подарками ему навстречу, и Конфуций возвратился в Лу.

Конфуций возвратился в Лу спустя четырнадцать лет после того, как ушел оттуда.

Князь Скорбной Памяти из Лу спросил Конфуция о том, в чем заключается правление, и он ответил:

– Правление – в отборе слуг.

Когда Благодетельный из Младших спросил Конфуция о правлении, он ответил:

– Если возвышать прямых и ставить над кривыми, то и кривые станут прямы.

Благодетельный был обеспокоен воровством, и Конфуций ему сказал:

– Коль сами будете скромны в желаниях, не согласятся воровать и за награду.

Но в Лу использовать Конфуция так и не смогли, Конфуций тоже не стремился к службе.

Во времена Конфуция дом Чжоу ослабел, и ритуалы, музыка пришли в упадок, песни и предания оскудели. Конфуций неустанно следовал обрядам трех династий, вносил порядок в записи и книги. Он начинал с эпохи Яо и доходил до циньца Мяо, определяя очередность всех событий. Конфуций говорил:

– Я мог бы рассказать о ритуале дома Ся, да в Ци недостает свидетельств; я мог бы рассказать о ритуале дома Инь, да в Сун недостает свидетельств; а доставало бы, тогда я мог бы подтвердить свои слова.

Обозревая то, что Инь и Ся добавили и сократили в ритуалах, он сказал:

– Что будет после, даже через сотню поколений, вникая то во внешнее, то в суть, постигнуть можно. Дом Чжоу зрел пример двух предыдущих царствований. Какой в нем блеск учености! Я подражаю Чжоу.

Поэтому с Конфуция берут начало «Комментарии к Преданиям» и «Записи о ритуале».

Конфуций говорил со старшим музыкантом из удела Лу:

– А музыку, ее знать можно! В начале исполняют – как бы слита, затем – как бы без примеси, как бы светла и как бы непрерывно тянется в конце. Когда из Вэй я возвратился в Лу, музыка была исправлена, все оды, гимны обрели свои места.

Песен в древности насчитывалось более трех тысяч; когда же оказались у Конфуция, то он отбросил лишние и выбрал годные для церемоний и обрядов, взял по времени из высших песни Се и Господина Просо, средними поведал о расцвете Инь и Чжоу и дошел до прегрешений Ю и Ли. Зачинают на циновке в спальной, поэтому Конфуций и сказал:

– Начало Нравам положило завершение песни «Крики чаек»; началом Малых од является «Олений зов», начало Великих од – «Царь Просвещенный», начало Гимнов – «Чистый храм».

И все триста пять песен Конфуций распевал, перебирая струны, чтобы достичь созвучия с напевами «Весенний», «Воинственный», мелодиями од и гимнов. С тех пор стала возможной передача ритуалов, музыки и появилось шесть искусств для устроения стези царей.

На склоне лет Конфуций полюбил книгу «Перемен», определил порядок в ней «Суждений», «Приложений», «Образов», «Истолкования триграмм», «Письмен и слов». Пока зачитывался книгой «Перемен», бамбуковые планки с ее записью рассыпались. Он сказал:

– Если бы у меня было еще несколько лет и я бы по-прежнему занимался «Переменами», то стал бы целостным.

Конфуций учил Песням, Преданиям, ритуалам и музыке. Учеников у него было около трех тысяч, семьдесят два из них постигли полностью все шесть искусств, а тех, кто, подобно Янь Чжоцзоу, усвоил учение, насчитывалось очень много.

Конфуций обучал по четырем разделам: учености, поступкам, честности и преданности. Ему были чужды четыре недостатка: склонность к домыслам, излишняя категоричность, упрямство, себялюбие. Относился бдительно к посту, войне, болезни. Учитель редко говорил о выгоде, судьбе и человечности. Кто не проникнут горестным порывом, тех не просвещал; не повторял тому, кто не способен отыскать по одному углу три остальных.

В своей деревне он казался простодушным и безыскусным в речах, а при дворе и в храме предков говорил красноречиво, хотя и мало. В ожидании аудиенции, беседуя с высшими чинами, он казался твердым, в беседе с низшими чинами – ласковым.

Когда входил в дворцовые ворота, казалось, изгибался весь, спешил вперед, растопырив руки, словно крылья; когда князь приказывал ему принять гостей, он как бы и в лице менялся; если князь приказывал ему явиться, то шел, не дожидаясь, когда для него запрягут коней.

Не ел несвежих рыбы или мяса, неправильно разделанного мяса. Он не садился на циновку, постланную криво. Когда ел вместе с человеком в трауре, то никогда не наедался досыта. В тот день, когда Учитель плакал, он не предавался пению. Встречая человека в траурной одежде иль слепца, пускай бы это даже был подросток, неизменно проявлял к нему глубокую почтительность. Конфуций говорил:

– Я непременно нахожу себе наставника в каждом из двоих моих попутчиков. Я испытываю печаль, когда не улучшают нравы, не уясняют то, что учат, а зная долг, не могут ему следовать и не стремятся устранить порок.

Если кто-либо искусно пел, он просил его начать сначала и затем к нему присоединялся.

Учитель не высказывался о чудесном, силе, смуте, духах.

Цзыгун сказал:

– Можно изведать просвещенность нашего Учителя, но слов о пути Неба и судьбе, природе человека от него не услышишь.

Янь Юань вздохнул печально и сказал:

– Смотрю – оно все выше, вникаю – все сокрытей, гляжу – передо мною, то вдруг уж позади. Учитель сразу все не раскрывает, умеет завлекать людей. Он всесторонне просвещает нас и сдерживает ритуалом. Мне это не отбросить, даже если пожелаю. И вот когда все мои силы на исходе, оно как будто уж возвышается вблизи. Я хочу следовать за ним, но не могу этого сделать.

Житель улицы Состоятельных сказал:

– Как велик Конфуций! Его ученость необъятна, вот только не сумел ни в чем прославиться.

Учитель, услышав об этом, сказал:

– Чем же мне заняться? Заняться ли управлением колесницей? Заняться ли стрельбой из лука? Займусь-ка управлением колесницей!

Лао сказал:

– Учитель говорил: «Я умею много, так как не был испытан на службе».

Когда правлению князя Скорбной Памяти из Лу пошел четырнадцатый год, весной князь совершал объезд земель в Дае. Чушэн, каретник Суня Среднего, поймал зверя, подумали, что не к добру. Конфуций посмотрел на зверя и сказал:

– Это Линь – единорог.

И единорога взяли. Конфуций же воскликнул:

– Не шлет Река предначертаний. Не появляется из Ло письмен. Свершается мой час последний!

Когда умер Янь Юань, Конфуций сказал:

– Гибну я от Неба!

Увидев при объезде западных земель единорога, заметил:

– Пришел к концу мой путь! Вздохнул печально и сказал:

– Увы! Никто меня не знает.

– Но почему же Вас никто не знает? – спросил Цзыгун.

Учитель ответил:

– Не ропщу на Небо, не виню людей, занимаясь низшим, высшее постиг, не Небесам ли и известен я?!

Конфуций говорил:

– Старший Ровный с Младшим Равным были людьми, которые не отказались от своих стремлений и не опозорили себя.

Он сказал о Милостивом из Люся и Шао Лине:

– Они отказались от своих стремлений и опозорили себя.

Он отозвался также о Юйчжуне и Ии:

– Они в своем уединении сохранили себя в чистоте и проявили гибкость, удалясь от мира. Но что касается меня, то я, в отличие от них, не предрешаю, как мне можно поступить и как нельзя.

Учитель сказал:

– О, нет! Только не это! Благородный муж страшится, что умрет он и не будет его имя прославляться. Путем моим не следуют. Как я смогу себя увидеть в поколениях потомков?

И на основе записей хронистов создал он летопись «Весна и осень». В глубине времен достиг князя Уединившегося, а завершил четырнадцатым годом правления князя Скорбной Памяти, охватив правления двенадцати князей. Основой сделал Лу, близко касался Чжоу, поэтому вовлек в свое повествование