В той земле, в краю чужом
* * *
Ты, большая мышь, жадна,
Моего не ешь зерна.
Мы трудились третий год –
Нет твоих о нас забот!
Оставайся ты одна –
Да, счастливая страна,
Да, счастливая страна!
В той стране, в краю чужом,
Правду мы свою найдем.
* * *
На корню не съешь, услышь,
Мы трудились столько лет –
От тебя пощады нет.
Мы теперь уходим, знай,
От тебя в счастливый край,
Да, уйдем в счастливый край,
Да, уйдем в счастливый край!
Кто же в том краю опять
Нас заставит так стонать?
X. Песни царства Тан[113 — Удел Тан был пожалован чжоуским царем Чэном своему младшему брату в 1106 г. до н. э. Впоследствии название удела было изменено на Цзинь, а столица его перенесена с территории в нынешней Шаньси на территорию в пределах нынешнего Шаньдуна. Удел Цзинь (Тан) был одним из самых могущественных княжеств эпохи династии Чжоу.]
Давно уже в доме сверчок зазвенел
(I, X, 1)
Давно уже в доме сверчок зазвенел,
К концу приближается год,
И коль не вкусили мы радость теперь –
Не радуйся слишком, как ты бы хотел,
Но вспомни о жизни, что ждет;
Пусть радость и счастье имеют предел –
Давно уже в доме сверчок зазвенел,
И дни убегают в году,
И коль не вкусили мы радость теперь –
Дни минут и луны уйдут!
Не радуйся слишком, как ты бы хотел,
Но вспомни: труды еще ждут;
Пусть радость и счастье имеют предел –
Давно уже в доме сверчок зазвенел,
Не слышно телег – тишина,
И коль не вкусили мы радость теперь –
Не радуйся слишком, как ты бы хотел,
Но вспомни, что горесть грозна;
Пусть радость и счастье имеют предел,
Песнь о скупце
(I, X, 2)
С колючками ильм вырастает средь гор,
А вяз над низиною ветви простер.
Есть много различных одежд у тебя,
Но ты не наденешь свой лучший убор;
Повозки и лошади есть у тебя,
Но ты не поскачешь на них на простор.
Ты скоро умрешь, и другой человек
Весь скарб твой присвоит, захватит и двор.
Сумах вырастает средь горных высот,
А слива в низине растет средь болот.
Есть внутренний дворик и дом у тебя –
Никто их как следует не подметет.
Там есть барабаны и колокол есть,
Никто только в них не стучит и не бьет.
Ты скоро умрешь, и другой человек
Владеть твоим домом богатым придет!
Сумах вырастает на склоне крутом,
Каштаны в низине растут под холмом.
Есть яства, хмельное вино у тебя,
Но гуслей не слышим мы в доме твоем.
Ты счастлив не будешь и дни не продлишь
Игрою на гуслях своих за вином.
Ты скоро умрешь, и другой человек
Хозяином вступит в оставленный дом.
Бурные, бурные воды
(I, X, 3)
Бурные, бурные воды реки[114 — Бурные, бурные воды реки… См. Нравы царств, гл. VI, примеч. 4.].
Чисто омытые белые скалы.
В белой одежде, что с воротом алым,
В У[115 — У и Ху – названия селений в Тан.] я тебя, милый мой, провожала.
Свижусь ли я, мой любимый, с тобою? –
Только о радости я помышляла.
Здесь, в возмутившихся водах реки,
Белые скалы до блеска омыло.
Белое платье я алым расшила,
В Ху за тобою иду я, мой милый.
Скоро увижусь, любимый, с тобою –
Вот и тревогу забыла.
Бурные, бурные воды реки,
Белые скалы видны над волнами.
Слышу твой зов – не осмелимся сами
Тайну кому-то поведать словами!
Песнь о процветании и могуществе рода
(I, X, 4)
Перцового дерева крупные зерна
Обильны, уж полон для мерки сосуд;
Вы ж, сударь, могучи собою и рослы,
Достоинством равного вам не найдут!
Перцовое дерево выросло тут,
На дереве шапкою ветви растут.
Перцового дерева крупные зерна
Обильны, уж пригоршни обе полны;
Вы ж, сударь, могучи собою, и рослы,
И духом своим благородным сильны!
Перцовое дерево выросло тут,
На дереве шапкою ветви растут.
Дважды хворост жгутом охватив, я вязанку сложила
(I, X, 5)
Дважды хворост жгутом охватив, я вязанку сложила,
В эту пору тройное созвездие[116 — Тройное созвездие. – Имеются в виду три звезды из созвездия Скорпиона.] в небе светило.
В этот вечер – не знаю, что это за вечер сегодня, –
Я тебя увидала – собою прекрасен мой милый.
Почему же таким ты, почему же таким ты
Был прекрасным и добрым, мой милый?
Я связала охапку травы, положила на плечи…
Три звезды нам светили на юго-востоке в тот вечер.
В этот вечер – не знаю, что это за вечер сегодня, –
Но с тобою мы встретились – это нежданная встреча!
Почему же с тобою, почему же с тобою
Так отрадна нежданная встреча?
Я из веток вязанку сложил, опоясал в два круга,
Три звезды перед дверью моею светили нам с юга.
В этот вечер – не знаю, что это за вечер сегодня, –
Но тебя я увидел внезапно – прекрасна подруга!
Почему же собой ты, почему же собой ты
Так мила и прекрасна, подруга!
Песнь об одиноком дереве
(I, X, 6)
Груша растет от деревьев других в стороне,
Ветви раскинулись в разные стороны, врозь,
Так же и я одиноко брожу по стране.
В спутники разве чужого не мог бы я взять?
Но не заменит он брата родимого мне!
Вы, что проходите здесь по тому же пути,
Что ж не идете вы с тем, кто совсем одинок?
Близких и братьев лишен человек, почему
В горе ему на дороге никто не помог?
Груша растет от деревьев других в стороне,
Ветви раскинулись, густо листвой обросли…
Так же один, без опоры скитаюсь вдали…
В спутники разве чужого не мог бы я взять?
Только чужие родных заменить не могли!
Вы, что проходите здесь по тому же пути,
Разве не жаль вам того, кто совсем одинок?
Близких и братьев лишен человек – почему
В горе ему на дороге никто не помог?
Песня о верности господину
(I, X, 7)
В барашковой шубе с каймой из пантеры
Ты с нами суров, господин наш, без меры.
Другого ужели нам нет господина?
Служили мы исстари правдой и верой.
Рукав опушен твой пантерой по краю.
Ты с нами жесток – мы в труде изнываем.
Другого ужели нам нет господина?
Мы старую верность тебе сохраняем.
Гуси
(I, X, 8)
То дикие гуси крылами шумят,
К могучему дубу их стаи летят –
На службе царю я усерден, солдат.
Я просо не сеял, забросил свой сад.
Мои старики без опоры… Мой взгляд
К далекой лазури небес устремлен:
Когда ж мы вернемся назад?
То гуси, шумя, направляют полет
Туда, где жужуб густолистый растет.
Нельзя быть небрежным на службе царю –
Я просо посеять не мог в этот год.
Отец мой и мать моя… Голод их ждет!
Когда, о далекое небо, скажи,
Конец этой службе придет?
Пусть гуси свои вереницы сомкнут,
Слетаясь на пышный, развесистый тут.
Нельзя нерадиво служить – и в полях
Ни рис, ни маис в этот год не растут.
Отец мой и мать где пищу найдут?
О дальнее синее небо, верни
(I, X, 9)
Разве можно сказать, что я сам не имею одежды?
Семь различных нарядов теперь у меня;
Только нынешний дар твой, вот эти одежды
Будут много удобней и лучше, поверь, для меня.
Разве можно сказать, что я сам не имею одежды?
Но различных одежд было шесть у меня.
Только нынешний дар твой, вот эти одежды
И теплей, и удобней нарядов, что есть у меня.
Одинокая груша
(I, X, 10)
Вот одинокая груша растет.
Влево она от пути.
Все собирался прийти.
Сердцем моим так люблю я его!
Чем напою, накормлю я его?
Вот одинокая груша растет
Там, где пути поворот.
Сердцем моим так люблю я его!
Чем напою, накормлю я его?
Прочно окутан терновник плющом
(I, X, 11)
Прочно окутан терновник плющом,
Поле с тех пор зарастает вьюнком.
Он, мой прекрасный, на поле погиб –
Как проживу? Одиноким стал дом.
Плющ протянулся – жужубы укрыл,
Вьется на поле вьюнок у могил.
Он, мой прекрасный, на поле погиб –
Я одинока, никто мне не мил.
Рог изголовья[117 — Рог изголовья – вырезанный из рога валик, который, отходя ко сну, подкладывают под голову.] красив и, как свет,
Блещет парчой покрывало – и нет
Мужа со мной, мой прекрасный погиб,
Я одиноко встречаю рассвет.
Летние дни без конца потекут,
Будут мне зимние ночи долги…
Кажется: минут века, лишь тогда
Снова я свижусь с моим дорогим[118 — Вдове кажется, что еще очень не скоро соединится она с погибшим мужем в его последнем прибежище.].
Будут мне зимние ночи долги,
Летние дни без конца потекут…
Кажется: минут века, лишь тогда
С ним обрету я в могиле приют.
Собрала я лакрицу
(I, X, 12)
Часто сбором я лакрицы занята
На вершине Шоуянского хребта.
А что люди говорят, – всё лгут они,
Этим толкам не доверься ты спроста,
Эти речи, эти речи отклони!
Не считай их сплетни правдой, помяни:
Всё, что люди ни болтают, лгут они.
Что их речи? Толки лживые одни!
Собирала там я заячью траву,
Я ее под Шоуяном рву да рву.
А что люди говорят, – всё лгут они,
Ты не верь, не слушай лживую молву,
Эти речи, эти речи отклони.
Не считай их речи правдой, помяни:
То, что люди говорят, – всё лгут они.
Что их речи? Толки лживые одни!
Собирать мне репу в поле там опять,
А что люди говорят, – всё лгут они,
Ты не верь, не надо сплетням их внимать.
Эти речи, эти речи отклони.
Не считай их речи правдой, помяни:
Всё, что люди ни болтают, лгут они.
Что их речи? Толки лживые одни!
XI. Песни царства Цинь[119 — Цинь – крупное царство в древнем Китае; постепенно поглощая один удел за другим, подчинило себе весь Китай и впервые объединило его в III в. до н. э. в мощную империю. Древняя столица Цинь находилась на территории нынешней области Цинь-чжоу в провинции Ганьсу.]
Гром колесниц все слышней
(I, XI, 1)
Гром колесниц все слышней и слышней;
Белые пятна на лбах у коней.
В горнице мужа не вижу еще,
Только слуга наш по-прежнему в ней.
Вижу сумах я у горных высот.
Вижу в низинах каштан у болот.
Только супруга завидела я,
Рядом садимся, он гусли берет.
Радость ужель не вкусить нам теперь?
Старость настанет, и время уйдет.
Вырос на взгорьях возвышенных тут,
Тополи там по низинам растут.
Только супруга завидела я,
Рядом садимся мы, шэны поют.
Радость ужель не вкусить нам теперь?
Смерть приближается, годы уйдут!
Князь на охоте
(I, XI, 2)
Черная блещет железом четверка дородных коней,
Собраны в руку возницы три пары поводьев-ремней.
Князь в колеснице сидит, и любимые слуги его
Ныне охотиться будут и вслед выезжают за ней.
Гонят по времени года пригодных для жертвы самцов[120 — Чжу Си отмечал, что зимой приносят в жертву волков, летом – кабаргу, весной и осенью – оленей и вепрей.],
Те, что пригодны для жертвы, ныне самцы велики!
Князь лишь прикажет вознице левей колесницу держать,
Пустит стрелу и сразит он – все стрелы у князя метки.
Северным парком с охотой теперь отправляется князь,
Кони привычною рысью в четверке бегут, торопясь.
Легкая едет повозка, звенят в бубенцах удила –
Гончих собак и легавых для травли она повезла!
Боевая колесница
(I, XI, 3)
I
Для боевой колесницы кузов короткий – как раз!
Гнутое дышло красиво кожей повито пять раз,
В круге скользящем все вожжи[121 — Вожжи колесницы продевались для облегчения управления ею в одно подвижное кольцо и затем уже собирались в руках возницы; кольцо это висело, таким образом, между передком колесницы и лошадьми.], чтобы лежали ровней,
Посеребренные кольца держат тяжи из ремней.
Втулки длинны колесницы, шкура тигровая в ней,
Пегих, а к ним белоногих впряг он могучих коней.
Я, о супруг благородный, думой с тобою всегда;
Тверд, благороден, как яшма, сердцем же яшмы нежней!
В срубах дощатых ночуешь в
