до н. э. было присоединено к владениям княжества Чжэн.]
Вы в шубе бараньей
(I, XIII, 1)
Вы в шубе бараньей опять беззаботно гуляли,
А в лисьей опять на дворцовом приеме стояли.
Могу ли о вас я не думать в тоске и в тревоге?
Уж сердце устало – болит и болит от печали.
Вы в шубе бараньей гуляете всюду без цели,
А лисью вы, сударь, в дворцовых покоях надели.
Могу ли о вас я не думать в тоске и в тревоге?
Вы сердце мне скорбью глубоко поранить успели.
Баранья та шуба как будто намазана салом,
Лишь выглянет солнце – и шуба в лучах заблистала.
Могу ли о вас я не думать в тоске и в тревоге?
Давно уж печаль так глубоко мне в сердце запала.
Коль путника встречу
(I, XIII, 2)
Коль путника встречу порою под шапкою белой[132 — Под шапкою белой… в белой одежде – то есть в трауре.],
А путник от скорби по близким – худой, пожелтелый, –
Опять утомленное сердце мое заболело!
Лишь путника встречу я в белой одежде убогой –
Как ранено сердце мое и тоской и тревогой,
И следом за ним я отправился б той же дорогой!
Увижу: у путника белым колени прикрыты –
Вновь путами скорби и сердце и дух мой повиты,
И, кажется, скорбью одной воедино мы слиты.
Дикая вишня
(І, XIII, 3)
Дикая вишня в той влажной низине растет,
Нежные ветви на вишне слабы и гибки…
Вишня, ты блещешь своей молодой красотой;
Рад я, что вишня не знает забот и тоски!
Дикая вишня в той влажной низине растет,
Нежные, хрупкие вижу на вишне цветы…
Вишня, ты блещешь своей молодой красотой,
Рад я, что дум о семействе не ведаешь ты!
Дикая вишня в той влажной низине растет,
Нежный, прекрасный на ней наливается плод.
Вишня, ты блещешь своей молодой красотой,
Рад я, что вишня не знает о доме забот!
Не ветер порывист[133 — Песнь об упадке царства Чжоу, о том, что не осталось уже зависимых от чжоуского двора князей.]
(I, XIII, 4)
Не ветер порывист и буря дика,
Не мчит колесница как вихрь седока –
Смотрю на дорогу, что в Чжоу вела,
И в сердце опять западает тоска.
Не ветра порыв и не вихря полет,
Не бег колесницы, в которой трясет, –
Взглянул на дорогу, что в Чжоу вела,
На сердце легли мне печали и гнет.
О, если б кто рыбу сумел отварить –
Я вымыл бы сам приготовленный таз.
О, если б кто ехать на Запад[134 — …ехать на Запад – то есть в столицу Чжоу.] хотел –
Я доброе слово сложил бы о вас!
XIV. Песни царства Цао[135 — Цао – небольшой удел, находившийся в пределах нынешней провинции Шаньдун. В конце XII в. до н. э. был пожалован чжоуским царем У своему младшему брату Чжэньдо. Впоследствии удел был присоединен к сильному княжеству Сун.]
Жук-однодневка
(I, XIV, 1)
Чешуйки жука-однодневки блестят –
Как светел, как светел твой новый наряд!
Но сердце печалью объято мое –
О, если б ко мне ты вернулся назад.
То крылья жука-однодневки весной –
Как ярок, как ярок наряд расписной!
Но сердце печалью объято мое –
Вернись и останься отныне со мной!
То выглянул жук-скарабей из земли,
Он в платье из белой, как снег, конопли;
Но сердце печалью объято мое –
Вернись и жилище со мной раздели!
Ходят они на приемы
(I, XIV, 2)
Ходят они на приемы, встречают гостей,
Палицы с копьями носят с собою – и что ж!
Люди пустые на княжеской службе у нас –
В алых стоят наколенниках триста вельмож[136 — Алые наколенники являлись знаком высокого достоинства их носителя.].
Там на плотине ленивый сидит пеликан,
Крыльев мочить не хотел он, за рыбой гонясь.
Люди пустые на княжеской службе у нас –
Даже не стоят одежд, что пожаловал князь.
Там на плотине ленивый сидит пеликан,
Клюв он мочить не хотел и не ведал забот.
Люди пустые на княжеской службе у нас –
Княжеских больше не стоят похвал и щедрот.
Видишь, у нас и деревья, и травы густы,
Дымка поутру над южной горою видна.
Юная девушка там… Но хотя и мила –
Бедная девушка – голод познала она!
На той шелковице голубка сидит
(I, XIV, 3)
На той шелковице голубка сидит,
Семь деток вскормила она.
Сколь доблести муж совершенен собой,
Все в нем – величавость одна.
В поступках его величавость одна –
В ней крепость и сдержанность сердца видна!
На той шелковице голубка сидит,
На сливу птенец залетел.
Сколь доблести муж совершенен собой,
Я вижу, как пояс твой шелковый бел,
Ты черную с проседью шапку надел!
На той шелковице голубка сидит,
Птенцы на жужубе видны.
Сколь доблести муж совершенен собой –
В поступках не сыщешь вины!
В деяньях его не отыщешь вины –
Исправил четыре предела страны!
На той шелковице голубка сидит,
В орешнике вижу птенца.
Сколь доблести муж совершенен собой!
Народа исправил сердца.
Примером исправил народа сердца –
Пусть тысячи лет он живет без конца!
Течет на поля ледяная вода…
(I, XIV, 4)
Течет на поля ледяная вода родника,
Густой чернобыльник она залила на лугу.
Восстану от сна и вздыхаю, и скорбь велика,
Столичного города Чжоу забыть не могу!
Течет на поля ледяная вода родника,
Густую полынь, по пути увлажняя, зальет.
Восстану от сна и вздыхаю, и скорбь велика,
О городе этом я полон тревог и забот.
Течет на поля ледяная вода родника,
И в тысячелистниках пышных разлился поток.
Восстану от сна и вздыхаю, и скорбь велика,
О городе этом я полон забот и тревог!
Как просо, бывало, прекрасно всходило везде,
И тучи питанье полям приносили в дожде!
Имели царя все четыре предела страны.
И сюньский правитель царю был опорой в труде![137 — Княжество Сюнь, позднее поглощенное княжеством Цзинь, было расположено в пределах территории нынешней провинции Шаньси. Сюньский князь – потомок первого чжоуского царя Вэня, являясь наместником царя Чжоу, ведал делами нескольких удельных княжеств.]
XV. Песни царства бинь
Песня о седьмой луне[138 — Бинь называлась территория (современная область Бинь-чжоу в провинции Шэньси), занимаемая племенем чжоу до его вторжения в XII в. до н. э. на восток и создания царства Чжоу. Песни, собранные в настоящей главе, приписываются князю Чжоу (Чжоу-гуну), регенту царства и опекуну юного царя Чэна (1115–1078 гг. до н. э.). Первая из них воссоздает порядок хозяйственных работ и нравы народа, которые он наблюдал в Бинь. Отсюда и название главы.]
(I, XV, 1)
I
В седьмую луну звезда Огня[139 — Звезда Огня – Антар в созвездии Скорпиона.]
Все ниже на небе день ото дня.
И вот теперь, к девятой луне,
Одежду из шерсти выдали мне.
В дни первой луны пахнёт холодок,
В луну вторую мороз жесток,
Без теплой одежды из шерсти овцы
Кто год бы закончить мог?
За сохи беремся мы в третьей луне,
В четвертую в поле пора выходить –
А детям теперь и каждой жене
Нам пищу на южные пашни носить.
Надсмотрщик полей пришел и рад,
Что вышли в поле и стар и млад.
II
В седьмую луну звезда Огня
Все ниже на небе день ото дня.
И вот теперь, к девятой луне,
Одежду из шерсти выдали мне.
Вот девушка вышла с корзинкой в руках,
По узкой тропинке идет она.
И все она ищет, где листья нежней;
Тутовника ветки пригрела теплынь,
Весенние дни все длинней и длинней,
Уж в поле подруги сбирают полынь.
На сердце печаль у нее лишь одной:
В дом князя войдет она скоро женой.
III
В седьмую луну звезда Огня
Все ниже на небе день ото дня.
В восьмую луну крепки тростники –
Мы режем тростник и камыш у реки.
Луна шелкопрядов – зеленый тут…
Мужчины тогда топоры берут –
Верхушки со старых срежет топор,
А с юных – зеленый убор сорвут!
Кричит балабан о седьмой луне.
В восьмую – за пряжу садиться жене.
Мы черные ткани и желтые ткем,
А ту, что сверкает багряным огнем,
Что ярче всех и красивей всех,
Мы княжичу в дар на халат отдаем.
IV
К четвертой луне трава зацветет,
О пятой луне цикада поет.
В восьмую луну мы сберем урожай,
В десятую – падают листья, кружа.
И первая вновь наступает луна –
Барсучьей охотой начнется она;
И ловим лисиц мы и диких котов –
Ведь княжичу теплая шуба нужна.
Но вот на облаву выходит рать,
Привычная в пору второй луны, –
Себе поросенка должны мы взять,
А князю мы вепря отдать должны!
V
Вот время пришло, и о пятой луне
Кузнечика стрекот послышался мне…
В шестую луну донеслось до меня,
Как крылья стрекоз задрожали, звеня.
В седьмую – мы в поле сверчка найдем,
В восьмую – сверчок уже здесь, под крышей.
В девятую он заползает в дом,
В десятую – он под постелью слышен!
В доме замазывать щели пора,
Выкурить дымом мышей со двора!
Глиной обмазаны двери давно.
Жены и дети, мы вас зовем:
Год изменился, пришли холода,
В дом свой войдите, живите в нем.
VI
В шестую луну отведать мы рады
Багряные сливы и гроздь винограда.
В седьмую отведать бобы на пару,
В восьмую луну я жужубы сберу.
Мы рис собираем десятой луной –
К весне приготовим хмельное вино,
Чтоб старцев почтенных с седыми бровями
На долгие годы бодрило оно.
Седьмая луна – стала тыква вкусна,
В восьмую горлянки срезает жена.
Девятой луною кунжутные зерна
И горькие травы собрала она.
В запас нарубила и сучьев и дров –
Обед для крестьянина будет готов!
VII
Девятой луною мы ток расчищаем,
В моем огороде прибита земля;
Десятой луной урожай убираем:
Здесь просо, пшеница, бобы, конопля.
Супругу жена говорит своему:
«О муж мой, мы всю нашу жатву собрали,
Работа нас ждет в нашем зимнем дому –
Сбираться в селение нам не пора ли?»
Сбираем мы травы осенние днем,
А ночью глубокой – веревки совьем.
Лишь кровлю поправить успел я – опять
Пора и весенний посев починать!
VIII
Лед бьем мы со звоном – вторая луна,
Им в третью широкая яма полна,
И утром в четвертой, как жертву зимы,
Чеснок и барашка приносим мы!
В девятой – вновь иней на травах жесток,
Десятой луной расчищаем мы ток…
У нас на пиру два кувшина с вином,
Овцу и барашка мы князю снесем.
Рога носорога полны вина,
Поднимем их выше и выпьем до дна,
Чтоб жизнь ваша, князь, длилась тысячи лет
И чтоб никогда не кончалась она!
О ты, сова
(I, XV, 2)
Птенца похитила, жадна и зла!
Не разрушай гнезда, что я свила.
С трудом, с любовью я вскормила их,
Моих птенцов, – так пожалей же их!
Пока не скрылся в тучах небосвод,
Кору с корней древесных птица рвет.
Я вью гнездо, сплела из веток вход…
Ужели ты, живущий там, внизу,
Когтями я рвала траву кругом,
Изодран клюв мой жестким тростником
И всем, что я сбирала, – и потом
Мой клюв был в ранах весь! Но что мне в том, –
Сказала я, – коль не готов мой дом?
Иссякла мощь моих разбитых крыл,
И хвост ослаб – он весь изломан был.
Гнездо в беде; бороться нету сил;
И дождь хлестал его и ветер бил…
Стал голос мой тревожен и уныл.
Возвращение из похода
(I, XV, 3)
Мы ходили походом к восточным горам,
Долго, долго мы пробыли там.
И обратно с востока нам время идти –
Мелкий дождь нас мочил по пути.
Но с востока на запад при слове «назад»
Устремились все мысли солдат –
Там сошьют земледельцу привычный наряд.
Рот не сжат[140 — Рот не сжат. Каждый солдат держал во рту кляп, чем обеспечивалась бесшумность передвижения войск.], не поставят нас в ряд.
Только черви простые теперь поползли
На полях у моих шелковиц…
И одни мы ночуем от близких вдали
Под покровом своих колесниц.
Мы ходили походом к восточным горам,
Долго, долго мы пробыли там.
И обратно с востока нам время идти –
Мелкий дождь все мочил нас в пути.
Дикой тыквы плоды налились и кругом
Обвисают по кровле теперь,
И мокрицы проникли в оставленный дом,
Паутиною заткана дверь;
И олени пасутся в полях у домов
Да мерцают огни светляков…
Как тревожит само это слово
