бляхах кони и вожжи в руках у возницы.
II
Отправляясь, они молочай собирали
И на новых полях, что запаханы год,
И на пашнях, лежащих у самых селений…
Фан Шу прибыл – он войско уводит в поход.
Все его колесницы, три тысячи счетом,
И драконы, и змеи в сверканье видны…
Фан Шу войско ведет и вперед выезжает;
Втулки в коже, в узорном ярме скакуны!
И звенят в удилах колокольчики звоном.
Фан Шу видим в одежды вождя облаченным,
Наколенники ярким багрянцем сияют,
И подвески бряцают[163 — К поясу подвешивались гребень, костяная игла для развязывания узлов и прочее.] нефритом зеленым!
III
Быстро, быстро вперед устремляется сокол,
И до неба стремит он высокий полет.
Но садится и он и тогда отдыхает,
Фан Шу прибыл, он войско уводит в поход!
И его колесницы, три тысячи счетом, –
Это рати защита, солдаты за ней.
Фан Шу войско ведет и в поход выезжает,
Гонгиста ли бьет барабанщик звучней?[164 — Имеется в виду состязание бьющего в гонг с барабанщиком.]
Фан Шу, рати построив, им вымолвил слово,
Знаменит он, и речь и верна, и сурова.
Барабаны размеренно бьют наступленье,
И отбой барабанная дробь бьет нам снова.
IV
Как вы, варвары цзинской земли[165 — Цзин – древнее название племен южных областей Китая.], бестолковы –
Стать врагами посмели великой стране!
Фан Шу – старец великий, преклонный годами,
Силу дали советы его на войне.
Фан Шу войско ведет и теперь выезжает,
Толпы схвачены… Пленных к допросу ведут.
Без числа боевые идут колесницы,
В нарастающем грохоте снова идут,
Точно грома удары и грома раскаты.
Слово старца великого крепко и свято!
Прежде в дальних походах разбиты им гунны.
Смирны южные варвары, страхом объяты.
Царская охота
(II, III, 5)
I
Колесницы охотничьи наши прочны и крепки,
Наши кони подобраны, равно сильны и легки,
Вижу: кони в четверке в груди широки, широки.
Запрягайте коней, на восток выезжайте, стрелки.
II
Колесницы охотничьи наши, гляжу, хороши,
И в четверки коней подобрали мы самых больших.
На востоке там травы растут и растут камыши;
Запрягай лошадей, на охоту скорее спеши!
III
Вот они на охоте: избрали испытанных слуг,
Их ауканьем степи кругом оглашаются вдруг.
Установлено знамя со змеями, поднят бунчук –
Там, у Ао[166 — Ao – название горы на территории нынешней провинции Хэнань.], облавы на зверя смыкается круг.
IV
По четверке коней в колесницы князей впряжены,
И одна за другою четверки приходят на стан.
Наколенники алые, в золоте туфель сафьян.
Собираются гости, блюдя и порядок, и сан.
V
Костяное кольцо налокотнику ровно под стать[167 — Чтобы лучше натягивать тетиву, на большой палец правой руки надевалось кольцо из слоновой кости, а для упора лука на левую руку надевался кожаный налокотник.],
Стрелы к луку подобраны – ни тяжелы, ни легки…
И в едином порыве согласно стреляют стрелки;
Помогают нам в кучи убитую дичь собирать.
VI
Светло-рыжие кони четверкой у нас впряжены,
По бокам пристяжные – не станут тянуть они вкось,
Быстро гонит возница, чтоб время терять не
пришлось,
Стрелы метко летят и пронзают дичину насквозь.
VII
С тихим присвистом, слышу я, ржут здесь и там
скакуны;
И значки и знамена, что плещутся в ветре, видны.
Нет тревоги: ни пеший, ни конный нигде не слышны.
Кладовые большие при кухне еще не полны.
VIII
Вот охотники едут, и шум колесницы возник,
Слышен шум колесницы, не слышен ни голос, ни крик.
Вижу: муж благородства воистину наш государь –
И, по правде, в деяниях, им совершенных, велик!
Царская охота
(II, III, 6)
I
Счастливым днем был моу[168 — День под циклическим знаком моу (согласно древнему китайскому календарю) считался благоприятным для охоты, для выступления в поход и т. д.], и молиться
Коней защите[169 — Речь идет о молении и жертвоприношениях богу, покровителю коней. Охота велась с особых охотничьих колесниц.] начали тогда.
Охотничьи прекрасны колесницы,
Крепки в четверке кони, без труда
На этот холм большой она стремится,
Преследуя бегущие стада.
II
Счастливый день гэн-у[170 — День гэн-у считался особенно благоприятным для охоты.], – мы так решили,
Коней сыскали, что равны по силе;
Где дичь водилась, тот избрали лес.
Где бродят лани целыми стадами,
По рекам Ци и Цзюй – над берегами
Охотиться здесь будет Сын Небес.
III
И видишь ты долину пред собою:
Стада пасутся широко вокруг,
Олени – то бредут себе гурьбою,
То парами, как будто с другом друг.
Сюда людей мы привезли с собою,
Чтоб Сыну Неба усладить досуг.
IV
И вот мы натянули наши луки,
На тетиве сжимают стрелы руки,
Здесь сбили поросенка кабана,
Там носорога валят с ног удары.
Да будет пир обилен наш, и в чары
Гостям нальем мы нового вина.
То гуси летят[171 — Речь здесь идет о принудительном переселении крестьян в новые, отдаленные места на окраины государства. См. также II, IV, 9 (строфа VI).]
(II, III, 7)
То гуси летят, то летят журавли
И свищут, и свищут крылами вдали…
То люди далеким походом идут,
И тяжек, и труден в пустыне поход.
Достойные жалости люди идут,
О горе вам, сирый и вдовый народ!
То гуси летят, то летят журавли,
К болоту слетаясь, садятся на нем…
То стены жилищ воздвигает народ,
Что встали на тысячи футов кругом.
Хоть труд наш велик и тяжел – наконец
Покойный себе мы построили дом.
То гуси летят, то летят журавли,
И слышен тоскливый, тоскливый их крик…
Коль мудрый услышит его человек,
Он скажет, что труд наш безмерно велик!
И скажет, гордыней рожден этот крик.
Ночь во дворце
(II, III, 8)
«Кончается ль ночь?» – вопрошает нас царь.
– И полночи нет и во тьме небосклон,
Сиянием факелов двор озарен;
Мужи благородства спешат ко двору,
И слышен вдали колокольчиков звон[172 — Колокольчиков звон – в сбруе коней в колесницах.].
«Кончается ль ночь?» – вопрошает нас царь.
– Нет, ночи еще не кончается круг,
Бледнеет сияние факелов вдруг;
Мужи благородства спешат ко двору,
И слышен вблизи колокольчиков звук.
«Кончается ль ночь?» – вопрошает нас царь.
– Сменяет заря предрассветную тьму,
И факелы меркнут и гаснут в дыму;
Мужи благородства спешат во дворец,
Драконы знамен мне видны самому.
Думы о смуте в стране
(II, III, 9)
То реки в разливе стремятся к морям,
И почесть, и дань им воздав, как царям.
То сокол свой быстрый свершает полет,
Взлетит высоко и опять отдохнет.
О горе вам, братья мои и друзья,
О горе, сограждане, вам без конца!
Не хочет подумать о смуте никто,
Иль матери нет у него и отца?
То реки в разливе стремятся к морям –
Они широко, широко разлились.
Так сокол свой быстрый свершает полет,
То низко парит он, то взмоет он ввысь.
Я в думах о тех, кто стезю утерял,
Вот встал, вот иду я – покоя лишись!
И в сердце твоем только скорбная боль,
Ее не забудешь, не скажешь: смирись!
То сокол свой быстрый свершает полет
И правит свой путь на вершину холма.
В народе растут голоса клеветы,
Ужели смирить их не хватит ума?
Друзья, коль внимательны будем к себе,
Поднимется ль ложь и неправда сама?
Противоречия
(II, III, 10)
Кричит журавль меж девяти болот,
Но криком тем и ширь полей полна.
И рыба, что скрывалась в бездне вод,
Теперь средь желтых отмелей видна.
Приятный взору пышный сад цветет,
Катальпа в нем посажена, растет,
Но мертвый лист под ней у наших ног.
А из камней высокой той горы
Возможно также сделать оселок!
Кричит журавль меж девяти болот,
Но криком тем и высь небес полна.
И рыба, что на отмели видна,
Скрывается порою в бездне вод.
Приятный взору пышный сад цветет,
Катальпа в нем посажена, растет,
Но там под ней лишь жалкий тут стоит,
И камнями высокой той горы
Возможно также обточить нефрит!
IV
Жалоба воинов, слишком долго задержанных на службе царю
(II, IV, 1)
О ратей отец![173 — Ратей отец – царский конюший, ведавший войсками.]
Мы – когти и зубы царям!
Зачем ты ввергаешь нас в горькую скорбь?
Нет дома, нет крова нам.
О ратей отец!
Мы когти царя на войне!
Зачем ты ввергаешь нас в горькую скорбь?
Нет ныне приюта мне.
О ратей отец!
Зачем ты ввергаешь нас в горькую скорбь –
И сир материнский очаг?
Белый жеребенок
(II, IV, 2)
Светло-светло-белый жеребенок,
В огороде ешь росточки, милый.
Привяжу тебя, тебя стреножу,
А тому, о ком здесь речь веду я,
Отдыхать со мною не постыло.
Светло-светло-белый жеребенок,
Ешь бобы, не уходи далече;
Привяжу тебя, тебя стреножу,
Чтобы вечно длился этот вечер!
Значит, тот, о ком здесь речь веду я,
Гость прекрасный, – он доволен встречей.
Светло-светло-белый жеребенок,
Прибегай к нам, убранный богато!
Ты же, князь мой, да пребудешь вечно
В радости и в счастье без утраты!
Да остерегись гулять беспечно,
Не упрямься, не беги куда-то!
Светло-светло-белый жеребенок –
Там теперь он, в той пустой долине,
Он пучком травы доволен ныне…
Ты ж, как яшма, благородно-тонок,
Не скупись, ценя, как злато, слово!
Сердце так не отдаляй сурово!
На чужбине
(II, IV, 3)
Там, где тутовника чаща видна;
Птичка, не клюй моего ты зерна.
В дружбу не верят – угрюмость одна.
Ах, я уйду, я домой возвращусь –
Близкие там и родная страна!
Стаи, вы здесь не слетайтесь на тут,
Птички пусть сорго мое не клюют!
Мне далеки и меня не поймут…
Ах, я уйду, я домой возвращусь.
Старшие братья дадут мне приют.
Вместе со стаей на этот дубок,
Просо клевать не стремись ты на ток.
Плохи – я с ними ужиться не мог!
Ах, я уйду, я домой возвращусь.
Верно, у дядей найду уголок.
Там, по дикой пустыне
(II, IV, 4)
Там, по дикой пустыне, к вам ехала я,
И айланты тенистые были кругом.
Я к вам ехала – в жены вы брали меня;
Я мечтала – мы с вами теперь заживем.
Вы же, муж мой, лелеять не стали меня –
Я в родную страну возвращаюсь, в мой дом…
Там, по дикой пустыне, к вам ехала я,
Собирала я травы в пути по полям.
Я к вам ехала – в жены вы брали меня;
Чтобы с вами зажить, я отправилась к вам.
Вы же, муж мой, лелеять не стали меня –
Предаюсь о дороге обратной мечтам!
Там, по дикой пустыне, к вам ехала я,
Собирала дорогою корни травы…
Только прежнюю вы позабыли меня
И подругу иную сыскали, увы!
Вы не ради богатства забыли меня –
Только ради другой это сделали вы!
(I, IV, 5)
I
Берег реки полукругом, как лук,
Южные горы тенисты вокруг.
Дом, точно крепкий бамбуковый лес,
Точно сосна, что взросла до небес.
С братьями в доме да встретится брат –
Будет любовь между нами крепка,
Пусть нас минует коварный разлад!
II
Предкам наследуя, стал ты царем,
В тысячи футов воздвиг себе дом,
В нем заживешь ты, устроишься в нем,
Смех и беседы услышишь вокруг.
III
Досками место для стен обнесли,
Плотно меж досок набили земли.
В дом не проникнут ни ветер, ни дождь,
Птица и мышь не проникнут! Как встарь,
Место почтенно и свято, где царь!
IV
Дом, как почтения полный, встает,
Горд, как стрела, что стремится вперед;
Кровля – как будто фазана полет,
Наш государь во дворец свой войдет.
V
Двор разровняли, и с разных сторон
Ввысь устремились вершины колонн.
Весел дворец твой на солнце, взгляни:
Он и глубок, и просторен в тени,
Будет царем здесь покой обретен.
VI
Всюду циновки – бамбук и камыш,
В спальне покой и глубокая тишь.
Встанешь поутру от сна тишины,
Скажешь: «Раскройте мне вещие сны!
Те ль это сны, что нам счастье сулят?
Снились мне серый и черный медведь,
Змей мне во сне доводилось узреть».
VII
Главный гадатель ответствует так:
«Серый и черный приснился медведь –
То сыновей предвещающий знак;
Если же змей доводилось узреть –
То дочерей предвещающий знак!
VIII
Коль сыновья народятся, то спать
Пусть их с почетом кладут на кровать,
Каждого в пышный оденут наряд,
Яшмовый жезл[174 — Яшмовый жезл – знак княжеского достоинства, вручаемый царем как знак власти при назначении удела. Точно такой же жезл (вторая его половина) оставался у
