Точно огонь, воспылал в нем воинственный жар. –
Нет никого, кто б ответить посмел на удар:
Отпрыска три еще выпустил гибнущий ствол[390 — Три княжества – Вэй, Гу и Гунь-у в союзе с последним государем династии Ся (первая китайская династия) еще пытались оказывать сопротивление Чэн-тану.],
Но ни один не развился и в рост не пошел.
В девять пределов свой добрый порядок неся,
Княжество Вэй покарал он и княжество Гу,
После Гунь-у покарал и последнего Ся.
VII
Ряд поколений прошел уже в те времена…
Вся колебалась, в опасности близкой, страна.
Только явился Сын неба воистину – вдруг
Шлет ему небо в советники преданных слуг! –
В помощь Чэн-тану державший кормило[391 — Державший кормило – так именовался главный советник Чэн-тана И-инь.] был дан –
Верный помощник царю – основателю Шан.
Гимн предку[392 — Предок (Возвышенный) – Гао-цзун. Так был посмертно титулован царь У-дин, совершивший победоносный поход на южное княжество (царство) Цзин (Чу) (см. Гимны, гл. IV, примеч. 12).]
(IV, V, 5)
Иньский наш царь, проявив свой воинственный пыл,
В путь устремился и скоро Цзин-Чу покорил,
В глубь этих горных ущелий проник он, – и вот
Разом себе подчиняет весь цзинский народ,
В добрый порядок приводит страну до конца:
Тана потомок, идет он путем праотца.
«Вы, обитатели этого царства Цзин-Чу,
К югу от нас вы живете. Сказать вам хочу:
Древле, с тех пор как у нас воцарился Чэн-тан, –
К нам – из вождей отдаленных народов ди-цян
С данью никто не посмел не явиться пока,
К нашим царям не посмел не прийти, говоря:
«Этот обычай от Шан учрежден на века!»
Каждый из многих поставленных небом владык
В странах, устроенных Юем, столицу воздвиг,
И что ни год к государю является князь:
«Ты не карай, не кори меня, царь! – говорит. –
Об урожае я пекся своем, не ленясь».
Небо следит неустанно, спускаясь с высот, –
Царь да страшится и свой почитает народ!
В милостях царь был умерен и в карах не строг.
Вечно трудясь, отдыхать он не смел и не мог.
Воля владыки небес снизошла на царя,
Крепкое счастье ему неизменно даря.
Добрый порядок в столице, устроенной Шан:
Царь образцом ее сделал для множества стран.
Всюду великий, великий идет о нем слух –
Светом пресветлый блистает усопшего дух.
Царь долголетен был, в мире покоил народ,
Нас, что за ним родились, навсегда соблюдет!
Ныне по склонам на гору Цзиншань поднялись:
Сосны и туи на ней устремилися ввысь.
Мы их срубили, сюда привезли, а потом,
Их окорив, обтесали стволы топором.
Толстые балки длины оказались такой,
Как надлежало. Со множеством мощных колонн
Храм завершили. Да будет в нем вечный покой!
Комментарии
В настоящей работе переводчик ставил своей задачей ознакомить советского читателя с древнейшим памятником китайского художественно-поэтического творчества, сыгравшим большую роль как в развитии китайской литературы, так и в развитии культуры стран Дальнего Востока – Кореи, Японии и Индокитая. Мы рассматриваем «Книгу песен» как один из величайших и древнейших памятников мировой поэзии, памятуя о том, что она является первым по времени памятником, озвученным рифмами. Высокая техника стиха, речь о которой будет ниже, убедительно свидетельствует, что «Книга песен», будучи собранием самых ранних из дошедших до нас произведений китайской литературы, не является самым ранним вообще: ее содержание и форма показывают, что она сложилась на базе многовековой и многосторонней стихотворной культуры. Из такого понимания памятника вытекали и самые принципы нашего перевода.
Песни, оды и гимны «Шицзина» написаны правильными четырехсловными или четырехсложными размерами. Отступлений от этого общего правила так мало, они встречаются столь редко в огромном материале памятника, что мы можем говорить о безукоризненно правильных размерах, которыми написан «Шицзин». Нужно учесть притом, что «Шицзин» дошел до нас в иероглифах, скрывающих звучание обозначенных ими слов древнекитайского языка, и что в настоящее время восстановлены только его рифмы, порядок которых указывался еще во II в. до н. э. ханьскими учеными, когда древнее звучание еще сравнительно мало изменилось. Таким образом, ритмические рисунки «Шицзина» нам неизвестны. Не зная ритмической природы памятника, мы не имеем никакого основания говорить о ритмической бедности древнего стиха; мы можем только сказать, что этому стиху была уже присуща не примитивная, а пока еще неизвестная нам, но четкая и правильная ритмика.
Проанализируем построение строф и чередование строк в строфе. Рассмотрим, например, строфу вторую оды «Вышнего неба державен Верховный владыка» в дословном переводе, где все добавленные нами слова (выразить одним русским словом значение одного древнекитайского слова зачастую и в данном случае невозможно) мы поставили в скобки:
(Он) вычистил их, (прочь он) удалил их,
(Деревья сухие) стоящие (из) них (и гнилые) лежащие (из) них.
(Он) подрезал их, (он) подровнял их.
(Дикие) заросли (из) них (и культурные) аллеи (из) них.
Здесь мы наблюдаем излюбленный китайскими поэтами стилистический прием – параллелизм, доходящий до последних мелочей. Первая и третья строки и далее – вторая и четвертая – построены совершенно параллельно как в смысловом, так и в синтаксическом отношениях вплоть до расстановки служебных слов. И в первой и в третьей строке мы видим по два сказуемых, выраженных сходными по смыслу словами, почти синонимами, в обеих строках опущены подлежащие и наличествуют местоименные объекты. Вторая и четвертая строки раскрывают нам эти объекты в виде антитез, расчленяясь сами (как первая и третья строки) на два равнозначных компонента. Подобные приемы продолжаются в оде и дальше; вся она в литературном отношении отработана чрезвычайно четко и чеканно.
Мы могли бы привести сотни подобных мест в «Шицзине». Каждому синологу известен параллелизм как изощреннейший и любимейший литературный прием в Китае, и то обстоятельство, что этот прием так четко употребляется в «Книге песен», убедительно показывает, что «Шицзин» ни в коем случае не примитив, а продукт длительного развития поэтической культуры.
Известно, что все песни, оды и большинство гимнов «Шицзина» состоят из двух или большего количества строф. Количество строк в строфе варьируется от двух до семнадцати, но сами строфы не чередуются как придется (исключение составляют только некоторые гимны): их расположение подчинено определенному композиционному замыслу. В песнях этот момент очевиден: это – большей частью произведения из трех, реже из двух, еще реже из большего количества равнострочных и одинаковых по композиции строф. Но в больших произведениях, где порою чередуются строфы различных размеров, такие чередования никогда не носят характера случайности, а связаны с содержанием и смысловым поворотом самого стиха.
Мы предлагаем читателю самому обратить внимание на случаи чередования строф различных размеров и убедиться во внутренней закономерности этого явления и строгости древнекитайской композиции и в этом отношении.
Наконец, мы останавливаем внимание читателя еще на одном чрезвычайно существенном, неотделимом от китайского стиха элементе – на рифме. Вряд ли существует в мире какая-либо другая поэзия, отводившая рифме столь существенное место, как китайская, и какая-либо другая средневековая поэтика, создавшая что-нибудь подобное знаменитому китайско-
му «словарю рифм» – «Пэйвэнь юньфу», изданному в 1711 году. «Шицзин», оснащенный рифмой на тысячу лет раньше любого другого памятника мировой поэзии, являет нам не случайно вкрапленную в текст рифму, а строгую систему рифм, неразрывно связанную с архитектоникой строки и всего стихотворения. Рассмотрим с точки зрения рифмы стихотворение «Северный ветер» (рифмы в переводе расставлены точно в тех же местах, где они стоят в китайском тексте):
Северный ветер дыханьем пахнул ледяным,
Снежные хлопья упали покровом густым…
Если ты любишь, если жалеешь меня,
Руку подай мне – вместе отсюда бежим.
Можем ли ныне медлить с тобою, когда,
Все приближаясь, надвинулась грозно беда?
Северный ветер… Пронзительный слышится вой –
Снежные хлопья летят над моей головой.
Если ты любишь, если жалеешь меня,
Руку подай мне – в путь мы отправимся свой.
Можем ли ныне медлить с тобою, когда,
Все приближаясь, надвинулась грозно беда?
Край этот страшный – рыжих лисиц сторона;
Признак зловещий – воронов стая черна.
Если ты любишь, если жалеешь меня,
Руку подай мне – у нас колесница одна!
Можем ли ныне медлить с тобою, когда,
Все приближаясь, надвинулась грозно беда?
Здесь мы видим не просто наличие рифмы, а систему рифм, органически связанную с композицией всего произведения. Мы обращаем внимание читателей, как, связанная воедино повтором третьей строки и рефреном, а также повторами начальных полустрок в двух первых строфах, выковалась прекраснейшая форма древнего китайского стихотворения, свидетельствующая о высокой культуре поэтического творчества и о совершенстве стихотворной техники мастеров, создавших песни, оды и гимны, вошедшие в «Шицзин». Форма эта не случайна, она проходит красной нитью через всю «Книгу песен», которую достаточно расположить в ином порядке, чтобы показать, как эта форма постепенно создавалась и совершенствовалась. Она также и не единственная: «Шицзин» дает нам многочисленные образцы иных форм и поэтических приемов. Самый поверхностный анализ памятника показывает, что «Шицзин» является плодом многовековой стихотворной культуры, предшествующей созданию его песен, и что поэты «Шицзина» владели всей полнотой этой культуры.
Основной трудностью художественного перевода с древнекитайского языка является его крайняя лаконичность. Об этой лаконичности языка неоднократно говорит в своем комментарии к «Шицзину» и Чжу Си. Например, подлежащее в тексте «Шицзина» очень часто опускается, особенно в тех случаях, когда подлежащими мыслятся личные местоимения. Между тем все три личных местоимения встречаются в тексте и даже для каждого из трех лиц (лексическое или грамматическое выражение единственного и множественного числа отсутствовало) существовало по два и по три различных слова. Значит, местоименные подлежащие в тексте песен отсутствовали не потому, что самих местоимений в языке не существовало, а потому, что этого требовал установившийся поэтический стиль.
Ритмы древних китайских стихов, как мы говорили, нам неизвестны. Иногда практиковалась в стихотворных переводах с китайского механическая замена каждого китайского слова двухсложной стопой. За явной бесполезностью этого приема при переводе «Шицзина», в котором строка почти везде состоит из четырех слов, мы от него отказались и предоставили себе полную свободу в выборе русских размеров для нашего перевода.
Сохраняя количество строк китайского оригинала, мы обычно сохраняем в большинстве наших переводов и китайскую архитектонику строк и систему рифм, воссоздавая таким образом своеобразие древней китайской поэзии. Этот элемент древнего стиха тем более заслуживает внимания, что ряд литературных приемов, с ним связанных (рефрены, перемена рифм в смежных строфах при неизменности остальных слов, перестановка строк и т. п.), свидетельствуют о высокой технике стихосложения этой эпохи. Технические трудности, связанные с принятым нами методом перевода, помешали нам применить его ко всем без исключения произведениям, вошедшим в «Шицзин». Однако нам удалось выдержать этот принцип в подавляющем большинстве переводов песен из книги «Нравы царств», а также при переводе некоторых од и гимнов.
Нас могут упрекнуть в том, что мы якобы часто применяли будто бы недопустимый для стихов «Шицзина» перенос предложения из строки в строку. Мы должны решительно отвергнуть такое возражение. Насколько часто у нас это встречается, предоставляем судить читателю. Что же касается переноса предложения из строки в строку в самом «Шицзине», то для разрешения этого вопроса берем первую строфу первого стихотворения в «Шицзине» – «Встреча невесты». Если о первых двух строках можно спорить: одно ли это предложение или два, то перенос предложения из третьей строки в четвертую в китайском
