В «Биржевых ведомостях» мы читаем также весьма своеобразное высказывание о быстроте. Там пишут из Киева, что продажа имений подвигается быстро. «Вчера, — говорится там, — какой-то немец, или, вернее, еврей, торговал у одного помещика землю под капусту; торг, однако, не состоялся».

L’empereur a fait cadeau de diverses propriétés foncières, dans le royaume de Pologne, à des généraux russes, tant de race russe que de race allemande. Sans parler d’illégalité de la chose, de l’absence de tout droit, nous aurions bien voulu savoir le but. Est-ce encore la russification de la Pologne? Mais tous ces généraux de race russe et allemande jouiront du revenu sans jamais quitter Saint-Pétersbourg. Donc, c’est un moyen de russification impossible, et le but est manqué. Il n’y a que l’injustice de faire cadeau de ce qui ne nous appartient pas qui soit atteinte. Nous pensons que tout ce que le gouvernement a droit de faire, c’est d’accorder le droit de possession des terres inoccupées au peuple polonais, qui en manque, aussi bien que de lui accorder le droit d’acheter les terres confisquées ou mises en vente publique.

ПЕРЕВОД

<ИМПЕРАТОР ПОДАРИЛ НЕСКОЛЬКО ИМЕНИЙ...>

Император подарил несколько имений в Царстве Польском русским генералам как русского, так и немецкого происхождения. Не говоря уж о незаконности такого поступка, об отсутствии всякого права, мы хотели б узнать, в чем его цель. По-прежнему ли в русификации Польши? Но ведь все эти генералы Русского и немецкого происхождения будут пользоваться доходами, никогда не выезжая из Санкт-Петербурга. Значит, это средство не годится для русификации, и цель не достигнута.

108

Налицо только беззаконие — дарить то, что нам не принадлежит. По нашему мнению, единственное, что имеет право сделать правительство, — это предоставить право владения незанятыми землями польскому народу, которому не хватает земли, а также предоставить ему право покупать земли, конфискованные или продающиеся с публичного торга.

109

АРИОЕБМАТА

ПО ПОВОДУ ПСИХИАТРИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ Д-РА КРУПОВА Сочинение Прозектора и Адъюнкт-Профессора Тита Левиафанского

Милостивый Государь и Господин Редактор (имени и отчества, извините, не знаю).

В заграничной периодике, издаваемой вами, я с удовольствием прочитал введение в Психиатрию добрейшего наставника и товарища моего д-ра Крупова*. Я Семена Ивановича знал лично, любил, уважал и, могу сказать, отдал ему последний дружеский долг, т. е. вскрыл после кончины его тело и обнаружил хроническую болезнь в печени, которой он и не предполагал, но которая свела его в могилу

Увлекательная теория покойного, во время ее появления, сильно подействовала на меня. Я долгое время был под ее влиянием, и сам везде — на практике, в житейских отношениях и в книге — приискивал новые факты и свидетельства в подтверждение главных положений ее. Так, например, я в одном английском авторе, Бироне, нашел замечательную по верности мысль, что «если б из Бедлама выпустить больных, а здоровых, вне Бедлама находящихся, запереть, то значительной перемены не было бы заметно» (vid. Don Juan, can. XIV, v. 87*). Другой английский писатель, Вильям Шекспир (читанный мною в переводе одного из моих сотоварищей, Н. Хр. Кетчера*), намекнул на это, говоря, что «сумасшедшего датского принца затем и посылают в Англию, чтоб его состояние не было заметно в стране, где все поврежденные»*. Неудивительно, что именно на этом острове и выразился первый свободный, энергический

110

протест одного лично поврежденного, который, содержась в больнице, сказал врачу: «Весь свет меня считает поврежденным, а я весь свет считаю таким же. Беда моя в том, что большинство со стороны всего света»*.

Но не буду наполнять моего письма цитатами; скажу, напротив, что впоследствии во мне возникли некоторые сомнения, не в главном положении д-ра Крупова, однако же в вещах очень важных.

Летами гораздо постарее меня, С. И. принадлежал еще к слушателям знаменитого профессора М. Я. Мудрова, в силу чего и получил несколько религиозно-мистическое и отчасти франмасонское направление.

Я же, как студент Дядковского и М. Г. Павлова, ими был наведен на направление более философское. Наведен, но не удовлетворен, а оставлен на собственные силы.

Некоторые возражения я тогда пометил и для большей доступности написал их по-латыне. Но не только не дал им никакого развития, но даже не привел в систематический порядок.

По обязанностям моего служения я посвящаю время свое людям, уже кончившим свою жизнь, и так как долг относительно их и мой интерес собственно начинаются с полицейского удостоверения о приключившейся кончине, — то и нетрудно понять, что, имея большую практику как от университетской больницы, так и от военного госпиталя, поставляющего нам в обилии трупы, я занимался психиатрическими возражениями, в фериях и каникулах, не как моим специальным делом, но скорее отдохновительным ех1;гахх[20].

Впоследствии, при возрастающих занятиях, благодаря акклиматизации холеры и укоренению простого и возвратного тифа, я забыл о моей тетради, как вдруг один из коллегой, ездивший в Германию, привез с собой нумер издаваемой вами периодики (имя его, по причинам, понятным вам, я считаю долгом, до поступления его в прозекторскую, умолчать) — в нем я нашел сочинение учителя и наставника моего д-ра Крупова вулгаризированным на

французский язык. Невольно вспомнил я тетрадку свою, перечитал ее, исправил, местами перебелил и, пользуясь отправлением за границу нашего до-

111

брейшего Килиана Вильгельмовича, профессора теологической экзегезы и автора известного сочинения об отношении богословия к анатомии и христианства к терапии, — решился послать вам. Если вы не найдете ничего неприличного в помещении сего-слабого, но искреннего опыта (мое уважение к памяти Семена Ивановича не допустило бы меня ни в каком случае до выражений, лишенных урбанности*), то сочту это для себя одолжением, ибо в отечестве нашем, после уничтожения цензуры и увеличения ответственности, не полагаю, чтоб это сочинение было« к печати допущено; особенно при нынешнем теократическом направлении полиции и администрации и полицейской тенденции православных служителей алтаря.

Пожелаете ли перевести или напечатать по-латыне мои афоризмата, это совершенно зависит от вас. Полагаю, латинский язык — популярнее.

Позвольте, М. Г., г. Редактор,

засвидетельствовать о чувствах

глубокоуважения, с которыми

пребываю Тит Левиафанский.

Prosector et anatomiae professor udj.

P. S. Адреса не пишу, так как ответа по почте получить не желаю, по обстоятельствам, моего уважения к вам не уменьшающим… *

T. L., РГ.

…Левиафанский, Левиафанский, да еще Тит! Я думал,, с Титом Каменецким, издавшим тридцать тиснений всеобщей, пространной и краткой географии*, Титы в России кончились. Верно, псевдоним — тоже «по обстоятельствам, не уменьшающим уважение». Что касается до фамилии — семинария за такими безделицами не останавливается: разве нет у нас разных Крестовоздвиженских, Федоростудитенских, Гефсиманийских,. Ризоположенских, не говоря о старых знакомых Круциферском и Кофернаумове?*

При письме была тетрадь, написанная мельчайшим шрифтам, семинарским почерком и медицинской латынью. Я no-

112

счастию, теперь во всех городах игорных, гидротерапевтических и гидроминеральных заводят православные часовни. Перевод сделан мною сообща с одним священником; усердно благодаря его, я должен в очистку его сказать, что он стал мне помогать только после явственного удостоверения с моей стороны, что все, относящееся до религии у Тита Левиафанского, как и д- ра Крупова, относится к лжекатолической религии и к Лютеровым ересям, а не к православной церкви, о которой никогда никто не думает.

Когда я перевел первый афоризм, я испугался, но вскоре догадался, что прозектор «лично» сумасшедший, в доказательство чего и печатаю переводный отрывок. Батюшка полагает, что в

прозектора вторгся Вельсевул — тот самый, который некогда был сослан в свиней. Может быть! Спорить не стану, — а я все думал, что он давно истрачен на трихины.

АРИОЯВМАТА

I

Верность, с которой многоуважаемый автор разбираемой мною диссертации определил родовое единство двух видов помешательства, повального и личного, составляет неоспоримую заслугу д-ра Крупова.

Он был весьма близок к тому, чтобы вывести прочный фундамент для медицинского понимания всемирной истории. Но, по несчастию, он, как многие из великих врачей до него, от¬ступая от опыта, допустил преждевременные заключения о цели и через то запутался в религиозно-метафизические фантасмагории.

Автор в «историческом безумии» видит средство (кем взятое?), «благодетельную горячку», как он выражается, для излечения от «животности» и видит его медленное, но верное умень¬шение, а посему и ожидает перерождения рода человеческого, что многие делали и прежде него, но главное состоит в том, что он на этом свете ждет свою метемпсихозу.

113

Допуская это, мы из преддверья науки уносимся в пучину мистических волн и возвратимся к младенческим степеням ума и понимания, которые и были, может быть, полезны и не¬обходимы для мозгового роста, как прорезывание зубов, но которые в совершеннолетии без уродства повторяться не должны. Сюда мы причисляем всякого рода ожидания — пророков, мессий, пятого царства, второго пришествия, братства, справедливости и других предназначенных прогрессов.

Притом заметим, что все последовательные богословы, храмовыехх1[21], церковные и академические, ставили всегда отвлеченный идеал свой, как бы они его ни понимали, вне исторической жизни, что значительно уменьшает погрешность их.