fils, qui est aide de camp près de…

Notre conversation devint plus intime. Mon hôte avait été témoin de la disposition des troupes, il avait vu de ses yeux si les soldats voulaient du nouvel empereur.

224

En touchant l’incident que c’était moi qui avais amené les troupes, je lui dis mon nom de famille.

— N’êtes-vous pas le fils d’Alexandre Bestoujeff, qui a été capitaine à l’école de génie?

Je donnai une réponse affirmative.

—Eh bien, je suis enchanté de ce que je puis rendre service

au fils de mon bienfaiteur. J’ai reçu mon éducation sous sa direction et après, je peux le dire, je fus son ami jusqu’à ce que les circonstances nous aient séparés.

Il me raconta alors sa vie, elle n’était pas riche en incidents; l’événement le plus important c’est qu’il était très bien connu de l’empereur Alexandre, avait été même en correspondance avec lui, avait reçu quelque mission pour l’étranger et était en outre correspondant du comité scientifique de l’artillerie. En parlant du défunt empereur, il montra un grand attachement pour lui, prit son portrait qu’il portait sur lui et le baisa, ajoutant que c’était l’empereur lui-même qui le lui avait donné, parce qu’il ne voulait rien recevoir comme récompense de ses services.

La politesse cordiale de mon hôte m’enchantait — le temps passait vite, et il était près de huit heures lorsque le chien commença à aboyer. Un bruit fort se fit entendre derrière la porte fermée.

Notre conversation s’arrêta. Le maître de la maison parut un peu troublé, mais en voyant entrer un beau jeune homme en uniforme, il me dit à voix basse que c’était son fils.

Le jeune officier dit à son père que c’était avec peine qu’il avait pu s’échapper de la cour, mettre d’autres habits et y retourner.

Il était tellement préoccupé par les événements qu’il m’aper-Çut à peine, et sans s’informer comment le père avait passé cette journée, il se mit à parler chaleureusement de l’empereur, des troupes, de l’artillerie.

— Comment donc tout cela s’est-il terminé? — demanda le pere, — moi je me suis éloigné de la place quand on a commencé à tirer.

— On a dispersé ce tas de coquins; quelques officiers qui Paient avec eux ont été arrêtés. On présume que tout cela était

225

tramé par les frères Bestoujeff; il y en a beaucoup qui ont pri.s part et pas un de ces gredins n’a été pris.

Je serrai mes mains et mes dents.

Ma position ne me permettait pas de relever l’injure. Le père tressaillit, me jeta un regard et dit à son fils:

— N’injurie pas, cher ami, si légèrement ces gens sans avoir pesé ce qu’ils ont fait. Tu les envisages du point de vue des courtisans, mais si tu avais été sur la place publique comme moi, tu parlerais autrement. — Ici le père ajouta quelques considé¬rations très raisonnables sur le doute des soldats concernant l’abdication de Constantin.

Le jeune homme n’avait rien à contredire, il partit.

— Vous voyez, — dit le père, — que vous n’êtes pas en sûreté même dans ma maison. Vous avez entendu les opinions de mon fils.

— Moi-même j’ai l’intention de vous quitter, je veux vous remercier et prendre congé.

— Non, attendez un peu, il n’est pas tard. Nous souperons ensemble, la ville se tranquillisera plus en attendant».

(Ici finit le fragment, écrit sur cinq petites feuilles et demie de papier grossier et d’une main très peu lisiblelxii[62]).

P. S. Le jour de l’exécution, N. Bestoujeff et les autres officiers de la marine étaient expédiés à Kronstadt, pour être dégradés devant leurs compagnons d’armes. Us étaient escortés par des artilleurs de la marine. Un jeune sergent parla à Bestoujeff de l’affaire de Ryléïeff et lui récita quelques-uns de ses chants révolutionnaires, chants qui n’ont jamais été imprimés. «Les jeunes canonniers qui savent bien lire et écrire, ont tous des copies de ces vers et d’autres dans ce genre», disait le sergent.

Ce sont ces poésies et d’autres dans ce genre qui ont éduqué toute la génération, qui suivait dans l’ombre ces hommes héroïques.

ПЕРЕВОД

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ О ГЕРОЯХ 1825 ГОДА

И ИХ ПРЕДШЕСТВЕННИКАХ,

ПО ИХ ВОСПОМИНАНИЯМ

ЗАПИСКИ ДЕКАБРИСТОВ : И. Якушкина, князя Трубецкого, Лондон, 1862. Вольная русская типография. — Статьи «Полярной звезды»: о Рылееве, Бестужеве, Н. Муравьеве; «Император Александр I и В. Каразин».

Политическое движение неофициального и Неправительственного характера началось в России, собственно, лишь с царствования Александра I и главным образом с 1812 года.

В последние годы царствования Екатерины II атмосфера в Санкт-Петербурге была тяжелая и удушливая: то была атмосфера старчества, дряхлости, в ней повсюду ощущалось влияние престарелой развратной женщины, некогда энциклопедистки, ныне —преисполненной ужаса перед Французской революцией и изменяющей всем своим убеждениям, так же как она изменяла всем своим любовникам. Вокруг трона — полное, восточное безмолвие. Кое-где — масонские ложи, мартинисты; она уже принялась их преследовать. Кое-где отдельные ли¬беральные выпады, даже целая книга, знаменитое «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева, который проповедовал освобождение крестьян и говорил об ужасах самодержавия. Она сослала автора в Сибирь. Это всё; ни единства, ни последовательности, ни сосредоточения сил, ни организации.

Главным пунктом помешательства Павла I была ненависть к революции и страх, как бы ее принципы не проникли в его

227

империю. Умственное развитие приостановилось во время его царствования, мысль была парализована. Составленный против него заговор и его смерть не доказывают обратного. Заговор этот не имел никакого серьезного или общего значения. То была личная или семейная тяжба между Павлом и любовниками его матери, уволенными со службы вследствие упразднения должности и преследуемыми по злопамятству. То было вопросом самосохранения для этих людей, день и ночь дрожавших под угрозой дамокловой кибитки, уже заложенной для отправления в Иркутск или Нерчинск.

Александр I перешагнул через теплый еще труп своего отца и взошел на престол, преисполненный мечтаний и благих намерений. В одном его кармане

находился проект освобождения крестьян, в другом — проект чуть ли не конституционного устройства государства*. Он почти ничего не осуществил, он почти ничего не мог осуществить.

С первых же дней своего царствования юный император окружил себя весьма замечательными молодыми людьми: то были граф Строгонов, князь Адам Чарторижский, граф Кочубей, Новосильцев и др. Самодержец готовит с ними заговор в кабинете Зимнего дворца! Он очень доволен, что в салонах прозвали эти тайные собрания «Комитетом общественного спасения»*, и не замечает, что из всех Сен-Жюстов и Кутонов его комитета один только граф Строгонов поддерживает его в вопросе об освобождении крестьян*.

Полиция, бюрократия по-иному пекутся о безопасности империи; они принимают необходимые меры, чтобы обезвредить революционный пыл под короной Мономаха, стараясь сделать это так, чтоб императорская игра оставалась в пределах комитета и не проникала наружу. Редко бывало положение, столь печальное и смешное одновременно. В течение нескольких лет Александр не знал об этом.

Неприступная стена возвышалась между дворцом и народом. Страна была погружена в угрюмое молчание и мрачную тьму. Свет был, заметим, только на самых высоких вершинах.

Вся деятельность, вся политическая и реформаторская возня .исходили от Зимнего дворца и не шли дальше нескольких

228

великосветских гостиных. Гостиные эти были столь же замкнуты как масонские ложи, даже еще больше; никакими заслугами нельзя было в них проникнуть. — Чтобы получить в них доступ, надобно было иметь аристократическое происхождение, большое богатство и по крайней мере генеральский чин для штатских. Для гвардейских офицеров делалось исключение.

Не только крестьянское население — население, поставленное вне закона, — не существовало, но и все остальное — за исключением высшего общества. Ни купцы, ворочавшие миллионами, ни чиновники (незнатного происхождения), которые столько же наворовывали. Им предоставляли возможность жить и наживаться, но с тем, чтоб они говорили между собой лишь о своих делах, и то вполголоса. Проникнуть в высшие круги, не будучи дальним родственником, титулованным иностранцем или победоносным воином, было почти невозможно.

Исключения лучше всего подтверждают это. Положение Сперанского сильно затруднялось его происхождением: он был сын священника. Император Александр взял его себе в секретари, когда отправлялся в Эрфурт, оценил его таланты и сделал своим министром без портфеля. Будь он побочный сын какого-нибудь вельможи, ему намного легче было бы проводить свои реформы. Но попович — статс-секретарь и друг императора, — это так кололо глаза вельможам, и не только чванным и полудиким старцам времен Екатерины II, но и тогдашнему

вольнодумцу — вольтерьянцу графу Ростопчину, который кончил тем, что погубил его, сделав на него ложный донос*.

Зимнему дворцу легче было пробить брешь сверху, чтобы Дать проникнуть нескольким революционным идеям в этот замурованный и законопаченный мир, чем проделать щель снизу. Поэтому первое ядро образовалось вблизи самого императора и в казармах императорской гвардии. Первые революционеры принадлежали к самой высшей аристократии. В этом однако нет ничего удивительного. То была единственная среда, Находившаяся в безопасности от полиции и обладавшая образованием и богатством.

229

Уже к концу царствования Екатерины II вельможи стали посылать своих сыновей в Париж и Лондон, даже в некоторые германские университеты, такие, как геттингенский, для завершения их образования; другие же выписывали из Франции учителей, гувернеров. В их числе бывали не только эмигранты (даже и те были весьма полезны своей непоследовательностью католики-вольтерьянцы и роялисты-фрондеры, они совершенно не вызывали подозрения и вели пропаганду в пасти у льва), но и лица выдающиеся, с большими заслугами, лица истори¬ческие.

В самую прекрасную пору революции у знаменитой Теруань де Мерикур можно было видеть одного из ее друзей, сурового, серьезного, величественного Ромма, «одного из последних римлян», по выражению Эдгара Кине, одного из мрачных героев прериаля*. Он приходил к ней со своим юным учеником, которого нежно любил. Этот молодой человек повсюду следовал за ним, являясь на заседания секции, председателем которой был Ромм, и было это во время самых бурных дней.

Часто Ромм смотрел на него с глубокой любовью и говорил ему: «Дорогой друг, никогда не забывай того, что ты здесь видишь: храни свое сердце, храни свои убеждения, они прекрасны».

Этот ученик был граф Строгонов* — если не ошибаюсь, единственный член императорского комитета спасения, который поддерживал императора в его проекте освобождения крестьян.

При всем том император и его окружение, обладавшие безграничной властью, когда они хотели делать зло, были совершенно бессильны сделать что-либо действительно хорошее. Буря, которая должна была вскоре пробудить гиганта, погруженного в летаргический сон, уже собиралась. Новая Россия ведет свое начало с 1812