signer les contrats proposés par les employés, les autorités passèrent outre et validèrent elles-mêmes, sans la participation des paysans, leur charte (уставная грамота). Le temps venu, on exigea le paiement de la redevance. Les paysans refusèrent d’obéir. On fit venir des troupes pour les mettre à la raison et on procéda à la vente du bétail, des bâtisses non habitées. Les paysans exaspérés tombèrent dans un désespoir profond et se séparèrent tous de l’Eglise. Ils cessèrent de paraître à la messe, enlevèrent les images des saints de leurs maisons. En réponse aux questions du clergé et aux remontrances des autorités, les paysans répondirent: «Nous ne vous reconnaissons pas, nous ne reconnaissons que le Père céleste — il prendra notre défense, tandis que vous…» (le journal russe ne finit pas Г alternative). Peu à peu il se forma une secte nommée les non-prieurs, beaucoup de villages s’y joignirent. Les autorités eurent alors recours au moyen ordinaire des conversions en Russie — elles jetèrent en prisons les principaux instigateurs. En voyant cela, les paysans demandèrent en foule de partager leur sort. — On jette cent soixante et dix hommes en prison — et on refuse, manque

385

de place, une masse de volontaires qui se présentent. Un ordre supérieur ordonne la formation d’une commission des membres du clergé pour convertir les égarés. — Elle ne parvient à rien. Une grande mortalité s’étant déclarée dans la prison on ordonne de libérer plus de cent personnes, — en laissant emprisonnés les plus obstinés. La police et le prêtre de l’endroit se rendirent au village et se firent amener un à un tous les héré¬tiques. Leur manière de convaincre est un mystère pour nous (dit le journal russe). — Mais les paysans rentrèrent au giron de l’Eglise, sauf cinquante personnes qui s’obstinèrent jusqu’à la fin.

La liberté individuelle en Russie. — Les journaux russes nous apportent un spécimen splendide de la liberté dont jouissent les sujets du tzar émancipateur. Nous donnons la traduction exacte d’une lettre adressée par un commissaire du district (ispravnik), à l’épouse d’un propriétaire vivant dans le gouvernement de Simbirsk. Nous ajoutons une seule observation, c’est que Simbirsk est bien loin de la Pologne et de tout mouvement révolutionnaire.

Nous prions la presse libérale de reproduire cet acte de folie de la police d’un gouvernement qui se donne des airs de progrès. Voici le document:

Madame,

Ministère de l’Intérieur, J’ai pris connaissance qu’après

Commissaire de police votre retour de Moscou vous por-

du district de Kourmych.

tiez à votre cou une grande croix

noire attachée à un ruban de la

21 février 1867.

№ 177 même couleur.

Considérant qu’un ornement de ce genre n’appartient pas aux dames et ne se trouve dans aucun journal de modes, et considérant que je n’en ai jamais vu sur une personne quelconque — je vous prie, madame, de m’expliquer quel emblème exprime le signe extérieur que vous portez? — Agréez, etc. — Roudneff.

Les commissaires des districts sont redevenus ce qu’ils étaient du temps de Nicolas. «On reconnaît de suite, — dit le correspondant du Journal de Saint-Pétersbourg, — quand le commissaire a passé par une commune — D’APRES LES RESTES DES VERGES aux portes de la maison communale».

386

Le ministre Timacheff (ci-devant chef des espions) lit cela dans les journaux et se frotte les mains. Qu’a-t-onfait, par exemple, avec ce Roudneff? Est-il chassé du service, mis en jugement, cassé, brisé, suspendu?.. Et les beaux restes du passage d’un ispravnik? C’est classique!

ПЕРЕВОД

ПАНСЛАВИСТСКИЙ ШЕДО-ФЕРРОТИ И РУССКИЕ УЖАСЫ

Г-н Юрий Самарин, известный как византийский богослов и рьяный панславист, начал издавать в Праге журнал на русском языке под названием «Русские окраины»*. Издание это ставит своей целью нанесение смертельного удара немецким еретикам, польским католикам, мусульманам и прочим нечестивцам, которые, не имея счастья принадлежать к восточной церкви, имеют счастье жить под православным скипетром России. Сторонник самодержавной власти, несколько склонный к фрондерству, поклонник Николая, чрезвычайно преданный нынешнему императору, имеющий в себе нечто от полоноеда Каткова и от святоши Аскоченского, редактор этот делает вид, что находится в энергичной оппозиции, издавая на манер Шедо-Ферроти свой журнал за пределами Российской империи *.

Прибалтийские немцы нам несколько знакомы, и мы очень довольны тем, что преподобный Самарин беспощадно хватает за шиворот почтенных тевтонских рыцарей и берет под защиту бедных латышей, эстонцев и других финнов, угнетаемых немцами до такой степени, что они желают попятиться (как утверждает панславист-теософ) от протестантизма к византийству. Нам внушают ужас немецкие помещики, прибалтийские юнкеры. Их обращение со своими крестьянами, их безграничное раболепие перед царем, их самодовольство, их наглость всегда возмущали нас. Однако мы не забываем, что поведение русских помещиков было не менее возмутительно. Отчего же Самарин, человек столько же мирской и светский, сколько мистик и теософ, — отчего возмущается он «экзекуциями» без суда 

под предлогом усмирения мятежа? Пол-России до освобождения точно таким же образом секли, избивали, ссылали. Розги благодаря их ревностным защитникам, таким, как друг г. Самарина князь Черкасский пережили даже и освобождение*.

Отчего же все эти нежности, все эти соболезнования растрачиваются на финских, литовских крестьян, и отчего совсем забывают о крестьянах самарских, симбирских, тамбовских и пр., и пр.? Пусть наш миссионер пороется немножко в своей памяти, в совсем недавних традициях дворянских семей, и мы уверены, что, как добрый христианин, он оставит в запасе несколько слезинок для наших младших братии и несколько капель желчи для старших. Это ничуть не извиняет ни немецких рыцарей, ни польских помещиков, тем более что и те и другие образованнее наших; это призыв к правде, к справедливости и к стыду.

Возьмем русские газеты за последнюю неделю: мы найдем в них, как всегда, безобразия, совершенные с гнусностью и бесцеремонностью, присущими азиатскому деспотизму, и не поражающие нас только вследствие привычки. Приведем факты.

Охота на арестантов. — Русская полиция сама устраивает побег арестантов, а затем убивает их*.

12 августа 1868 года, — сообщает «Одесский вестник», — в Симферополе случилось происшествие, которое и по настоящее время служит предметом общего разговора. Происшествие это — трагическая смерть одного молодого человека, Пеховского, убитого караулом во время посягательства его к побегу из тюремного замка. Пеховский, сын зажиточного землевладельца Таврической губернии, был заключен в симферопольскую тюрьму за воровство сундука с бумагами и весьма значительной суммой денег. В той же тюрьме сидел в заключении и другой преступник, Соседов, арестованный за подделку и распространение фальшивых кредитных билетов. Соседов, закоренелый и опытный преступник, уже несколько раз покушался на побег. С ним-то сблизился Пеховский и составил план бегства. Но так как побег был немыслим без участия кого-либо из прислужников или караульных в тюремном замке, то арестанты решили подговорить караульного солдата Щурова. С этой-то целью Пеховский связался с солдатом Щуровым, предложил ему двадцать рублей, чтобы тот содействовал побегу. Часовой отправился в кордегардию и рассказал о предложении Пеховского. Тюремное начальство разрешило ему взять эти деньги, при-

388

казав держать его в курсе дела, с тем чтобы поймать арестантов на месте самого преступления. По сигналу караульного арестанты должны были спуститься вниз, на строительные леса, чтобы пройти по стене и соскользнуть на другую сторону при помощи веревки, сделанной из рубашек и другой одежды. Арестанты, решившись привести в исполнение этот план, вероятно, считали себя уже на свободе. Но солдаты, спрятавшиеся в засаде, бросились на них, когда они спустились с лесов. В протоколе сказано, что арестанты напали на часовых и что те, в свою очередь, прибегли к оружию…

Началась свалка, в которой арестанты не могли, конечно, остаться победителями. Пеховский, получив несколько штыковых ран, побежал в свою камеру, за ним погнались караульные; по словам донесения, Пеховский попытался вырвать у одного из караульных ружье. Солдат оказал сопротивление и нанес Пеховскому (коридор не был освещен) несколько ранений, сам точно не зная, в какое именно место, но полагает, что в рот и в шею. Пеховский тут же упал и испустил дух. Вскоре, когда все утихло, Пеховского нашли прислоненным к стене, мертвым и утопающим в крови. На теле у него оказалось четырнадцать ран, четыре из них были смертельны. Участь преступника Соседова была почти столь же несчастна. После получасовых поисков он был отыскан в подвале; он боролся с ка¬раульными, прижал одного из них к стене и получил тридцать три раны. Его отнесли в богоугодное заведение, и он подает теперь некоторые надежды на выздоровление.

Ограбленная, разоренная и возвращенная в лоно церкви община*. — Крестьяне из одной общины, ранее принадлежавшей удельному ведомству, в Мостиленском округе, Вятской губернии, Сарапульского уезда, отказались подписать условия, предложенные им чиновниками; власти обошлись без их подписей и самолично, без участия крестьян, утвердили их уставную грамоту. В положенный срок от них потребовали уплаты подати. Крестьяне отказались подчиниться. Тогда, чтобы вра¬зумить их, вызвали войска и приступили к продаже скота и незаселенных домов. Возмущенные крестьяне впали в глубокое отчаяние и все порвали с церковью. Они перестали посещать богослужения, убрали иконы из своих домов. В ответ на рас¬спросы духовенства и увещания начальства крестьяне заявили: «Мы вас не признаем, мы признаем лишь отца небесного— °не защитит нас, тогда как вы…» (русская газета не заканчивает этой альтернативы). Мало-помалу образовалась секта, назвавшаяся немолящимися, к ней присоединилось много деревень. Тогда власти прибегли к обычному в России средству

389

обращения — они бросили в тюрьмы главных зачинщиков. Увидев это, толпа крестьян потребовала, чтобы им разрешили разделить ту же участь. —Сто семьдесят человек бросают в тюрьму— и, за неимением места, отказывают множеству явившихся добровольцев. Последовало высочайшее повеление образовать комиссию из представителей духовенства для обращения заблуд¬ших. — Ей ничего не удается добиться. Поскольку в тюрьме началась сильная смертность, приказано было освободить более ста человек, оставив в заключении самых упорных. Полиция и местный священник приехали в деревню и велели привести к себе поодиночке всех еретиков. Их способ убеждать остается для нас тайной (говорит русская газета). Но крестьяне возвратились в лоно церкви, кроме пятидесяти человек, продолжавших упорствовать до конца.

Личная свобода в России. — Русские газеты приводят нам великолепный образец свободы, которой пользуются подданные царя-освободителя. Мы даем здесь точный перевод письма, посланного одним исправником супруге помещика,

живущего в Симбирской губернии. Прибавим лишь одно замечание — Симбирск находится очень далеко от Польши и от всякого революционного движения.

Мы просим либеральную прессу перепечатать этот документ, свидетельствующий о безумии полиции того правительства, которое пытается