по твоим заключительным словам, это не за горами.
Назначенье настоящей записки сказать тебе, что твое письмо во всем и по всем статьям дошло по принадлежности. В самом непродолжительном времени я, может быть, сообщу тебе что-ни¬будь более <приятное>* и отрадное.
Ты и сама не знаешь, какая счастливая случайность, что ты мне написала это письмо, и так написала. Знаменательный по ис¬черпывающей отчетливости и определительности документ. Его значенье еще как-то или в чем-то скажется. Итак, до скорого сви¬данья, до ближайшего отчетного (с моей стороны) письма, где бу¬дет уже дело, а не чувствительная словесность.
При всей скромности наших трудов и дней нам, однако, не на что пожаловаться. Мы здоровы и благополучны, хотя призрак всевозможных болезней похаживает вокруг да около, в непосред¬ственной близости от мальчика. Не посчастливилось той комна¬те, которою я в этом году поступился в пользу <молодого поко>-ленья2. Несколько дней в ней лежала прислуга соседей, больная брюшным тифом. Ее сменило трое вселенных студентов, из кото¬рых один похож на водолаза, так как у этого Митрофанушки го¬лова сплошь обмотана полотенцами и лицо скрыто марлей — у него экзема по всему бытию. А комната эта, уставленная теперь койками и благоухающая смесью естественнейших запахов с ма¬хоркою и карболовой кислотой, — проходная на пути в кухню, к воде и пр. и смежная с мальчиковой. Вчера, хлопоча за одного не¬винно сосланного мальчика3, попал в Кремле на квартиру, где диф¬терит. Однако, как говорили в старину, Бог милует и проносит. Мальчик охрип, ежедневно на все лады выводя «тотя Уоля». По странности, у него образовалась прочная ассоциация: 1) Тети Аси-ной фотографии у нас на <стене, 2) яблока и>* 3) слов тудль-дудль. <Мальчик сов>сем уже вырос.
Крепко тебя и тетю целую. Твой Боря
Впервые: Переписка с О. Фрейденберг. — Автограф.
1 Окошко для посылки денежных переводов.
2 В одной из комнат в квартире Пастернаков некоторое время жила молодая чета Ивановых; затем комната перешла трем студентам.
3 Речь идет о заступничестве за И. Ф. Кунина, арестованного за при¬частность к молодежной меньшевистской организации. Пастернак добился его приезда в Москву из ссылки на операцию начавшегося перитонита, после чего срок ему был заменен на условный.
245. О. Э. МАНДЕЛЬШТАМУ
24 октября 1924, Москва
24/Х. 24
Дорогой Осип Эмилиевич!
У меня к Вам большая просьба. Не откажите тотчас по полу¬чении письма сообщить мне адрес А. И. Пиотровского1. Он у меня записан: ул. Красных Зорь, д. 12, кв. Па, Ленинград. Между тем он оказывается неправильным, я ему послал несколько писем и не получил на них ответа, с месяц же назад отправил посылку с тремя драматическими переводами и сейчас получил повестку почтамта о ненахождении адресата. Может быть, превратность моих сведений так велика, что я и называю неправильно Адриа¬ном Ивановичем Пиотровским молодого режиссера с правильны¬ми и приятными чертами лица, с которым Вы меня познакомили в Ленгизе? В таком случае исправьте и эту мою ошибку и вместе с адресом сообщите имя его и отчество и правильную орфографию его фамилии. Я часто читал про А. Пиотровского и думал, что это он. Если можете, то не задержите ответом, так как по смыслу по¬вестки посылку можно еще передоправить, если успеть вовремя. По приезде сюда я писал Вам. Получили ли Вы то мое письмо? О смерти Брюсова Вы, конечно, знаете и читали о похоронах и речах2. Сегодня получил письмо от Ходасевича из Сорренто, за¬нимают они там с Горьким и еще кое с кем вчетвером большой дом, наслаждаются одиночеством, работают и нам сочувствуют. Горький, слава Богу, поправился.
Как Вам и Надежде Яковлевне живется? Закончили ли Вы свою прозу? Я чувствую себя неплохо и хорошо настроен, хотя муниципальное дыханье города по временам слишком учащается и то нас выселяют, то предоставляют льготы. Пишу Вам в стадии выселительной. Торопитесь же мне ответить на Волхонку, а то че¬рез две недели я буду, может быть, путешествовать по воздуху в качестве трамвайного трабанта. У Вас чудесное стихотворенье в «России», о статье же мы с Вами за завтраком говорили3. Обни¬маю Вас. Сердечный привет Надежде Яковлевне. Жена, с соот¬ветствующими перемещеньями, присоединяется.
Ваш Б. Пастернак
Адрес мой: Москва, Волхонка, 14, кв. 9 — мне.
Впервые: Вестник РСХД, Париж-Нью-Йорк, 1972, № 104-105. — Автограф.
1 Режиссер А. И. Пиотровский работал тогда в Театральном отделе Института истории искусств в Петрограде, и Пастернак хотел предложить ему для постановки на сцене что-нибудь из переведенных им пьес: «Принца Гомбургского» и «Семейство Шроффенштейн» Г. Клейста или «Алхими¬ка» Бен Джонсона.
2 В. Я. Брюсов умер 19 октября 1924 г.
3 В журнале «Россия» (1924, № 3) были опубликованы статья Ман¬дельштама «Выпад» и стих. «Концерт на вокзале».
246. РОДИТЕЛЯМ
25 октября 1924, Москва
25 <Х>1
Восьмой час утра, сквозь сон, лежа в гостиной, слышим тон¬кое, тихое, заунывное Со святыми упокой, оно близится по кори¬дору, хор проходит по передней, поют тихо, словно боятся разбу¬дить нас, притворяют дверь — она у нас неплотно заперта, и мы знаем — это выносят Елизавету Ивановну2, скончавшуюся третье¬го дня. На дворе, вероятно, снег, поют, верно, монашки в белых платках, потом осторожно и нещедро грохочут ноги в сапогах, это несут тяжелый гроб.
Потом начинается утро. Четыре семьи моются, ходят на кух¬ню, что-то кипятят, бегают в церковь и приходят оттуда, в передней, в которой у нас теперь и столовая, пол усыпан елкой и лепестками хризантем, на дворе снег тает, пасмурный темный день, отпевают около пяти часов, до часу, я на кладбище не иду, отправляюсь в читальню Наркоминдела читать иностранные журналы (что-то вроде службы), выясняется, что ночью был пожар на электричес¬кой станции, и трамваи ходить не будут.
Когда возвращаюсь домой, на сквере — тьма, как в 1919-м, узнаю, что был поминальный обед. Василий Иванович несколько раз падал в обморок, был ласков и любезен с Женей, угощал ее.
Потом приходит Ватагин рисовать и лепить меня3, потом вы¬яснилось, что дом превращен в коммуну и всех будут выселять. И все-таки, если я переведу Шекспира, это будут лучшие пере¬воды4.
Крепко вас обоих целую.
Боря
Впервые: Письма к родителям и сестрам. — Автограф (Hoover Institution Archives, Stanford).
1 Приписано в конце письма Е. В. Пастернак.
2 Е. И. Устинова.
3 Этот портрет скульптор Василий Александрович Ватагин подарил Пастернаку.
4 О начале работы над переводом «Гамлета» см. в письме № 248.
247. Ж. Л. ПАСТЕРНАК
31 октября 1924, Москва
Дорогая Жоничка! Спасибо за нежное письмо. Не относись только с преувеличенной восторженностью к тому, что я пишу. Когда нам с Женей бывает особенно трудно, я с чувством боль¬шого облегченья думаю о вас обоих. Меня не перестает радовать то, что Шура пристроился и, кажется, с успехом работает и зара-батывает1. Потому что, если бы вам было скверно или продолжа¬ло быть плохо Шуре, это было бы несравненно хуже, чем когда бывает что-нибудь подобное со мной. В моей жизни бывают только невыносимо нелепейшие и совсем неожиданные шлагбаумы, ко¬торые обыкновенно опускаются перед носом в моменты самого легкого и многообещающего разбега. Я пишу тебе как раз в таком полосатом пейзаже, и ни словом не обмолвлюсь о нем. Когда пи¬шешь о бедствии в бедственный период, то говоришь не о нем, а о своей удрученности, говорить же о чувстве значит питать его: це¬лый ряд чувств только лишь и разрастаются по упоминании или в выражении. Вот отчего любовь или некоторый род ее так декла-мационны. Когда я буду по ту сторону этого загражденья, я, мо¬жет быть, вспомню о нем и расскажу.
Если бы в моем случае все сводилось к тому, чтобы жить ши¬роко и много зарабатывать, этот вопрос был бы давно разрешен и всего менее нам с тобой пришлось бы переписываться издалека. Но я человек наименее свободный из нас четверых. Если даже, как в обиходе это называется: «я не знаю, чего хочу», то вот именно в данных кавычках мне этого знать не полагается во всю жизнь. Под несвободой я разумею несвободу от себя самого, несвободу пред¬назначенья. И все-таки, все-таки, все это утрясется и уладится, и как мйе всего больше бы хотелось, половину дня я буду ходить в лямке большинства (это ничуть не тяжело и мне нравится и меня развлекает), половину же отдавать своему незнанию.
По роду моей работы (я участвую в составлении библиогра¬фии по Ленину, и взял на себя библиографию иностранную) мне приходится читать целыми комплектами лучшие из журналов, выходящие на трех языках2. Ты даже не представляешь себе, как их много. Там подчас попадаются любопытные вещи. Я врежу себе, на них задерживаясь, так как я подряжен сдельно и вырабатываю пропорционально количеству и скорости требуемых от меня на¬ходок. Любопытные же вещи лежат в стороне от требуемого. Так сегодня я подумал о мамочке, прочитав в каком-то из №№-в аме¬риканского журнала The Forum воспоминанья Станиславского о Рубинштейне, где он очень живо и с большой любовью нарисо¬ван. Оказывается Станиславский в молодости был одним из ди¬ректоров Русского Музыкального Общества и по долгу службы встречал Рубинштейна на вокзале в его наезды из Петербурга в Москву (на симфонические). Станиславский вспоминает о двух «великих людях» — о Рубинштейне и Л. Толстом и очень хорошо передает содержанье, заключающееся в этом понятии, трактов¬кой обеих фигур. Когда у тебя будут время и возможность, почи¬тай непременно следующих авторов: Томаса Харди (Т. Hardy),
Джозефа Конрада (величайшего современного английского рома¬ниста), Джемса Джойса (James Joice) и Марселя Пруста. Я сужу об их достоинствах по переводам, неполным и отрывочным, и по тому, что о них говорится в журналах. Особенно интересны Кон¬рад и Пруст3.
Я бы не писал тебе пока что, когда бы не задушевность твоего письма, требующая немедленного ответа. Если хочешь знать, и пусть тебе это не покажется пустой претензией, то грустнее всего мне потому, что я чувствую, до чего я нужен тебе, и Лиде, и Шуре, и родителям, и в особенности тебе, или скорее твоему изображе¬нью, оставшемуся в Москве, или вашим следам, стертым с парке¬тов, или той форме неполноты, которую неизбежно поприобрета-ли вы, частью по зрелости лет и оторванности от детства, частью же потому, что, живя за границею, вы неглубоко в ней сидите. Сло¬вом, помимо служб, сколько бы я их ни накапливал, постоянно остается какая-то сердечная должность и задолженность миру, который вы вправе забыть, если даже и знали его. Я еще не бро¬сил мысли поспеть когда-нибудь на это нужнейшее дежурство, хотя совсем недавно, когда для меня стало установленным фак¬том, что я вновь за него берусь, все обстоятельства перевернулись и легли плашмя поперек этой естественнейшей и нужнейшей до¬роги.
Не я один нахожусь тут в таком положении. Еще (и значи¬тельно)
