— занимаюсь библио¬графией (по Ленину), как оно есть и в действительности. Трудно, заработок мизерный.

Однако довольно, можно и чистую страничку оставить.

Рассказывал ли Вам Шкловский про конференцию Лефа?7 Если нет, то Вы много потеряли. Ничтожнее, забавнее и доказа¬тельнее зрелища я в жизнь не видал. Я сидел гостем, в зрителях, и если бы не легкая обида за Маяковского и Асеева, то все бы пре-красно: я мирно, беззлобно торжествовал. Это демонстрировался вывод из ряда ложных долголетних допущений. Это был абсурд в лицах, идиллический, пастушеский абсурд. Они только что не объявили искусством чистки медных дверных ручек, но уже Мая¬ковский произнес целую речь о пользе мела, в чаяньи возможно¬сти такого провозглашенья. Я увидел их бедными, старыми, сла¬быми рыцарями, катящимися от униженья к униженью во славу своей неведомой и никому не нужной дамы.

Крепко жму Вашу руку. Из того, что я пишу к Вам, не заклю¬чайте, что чувствую слабее, чем Вы. Привет супруге.

Любящий Вас Б. Пастернак

Впервые: «Вопросы литературы», 1972, JSfe 9. — Автограф.

1 Пастернак ждал от Мандельштама известий об издательских воз¬можностях в Петрограде.

2 «Темы и варьяции» были изданы в Берлине в 1923 г., переизданы в составе «Двух книг» в 1927 г.; в расширенном составе не публиковались.

3 «Алхимик» и «Принц Гомбургский» были переведены в 1918—1919 гг. для издательства «Всемирная литература», но оставались неизданными до 1930-х гг.

4 И. И. Ионов — заведующий петроградским отделением Госиздата. А. Н. Тихонов — секретарь издательства «Всемирная литература».

5 Имеется в виду «Шум времени» Мандельштама, который вышел в 1925 г. в издательстве «Время».

6 Речь идет о романе в стихах «Спекторский», отрывок из которого не удалось поместить в «Русский современник», так как журн. был закрыт.

7 Пастернак присутствовал на «Первом московском совещании ра¬ботников левого фронта искусств», проходившем в январе 1925 г.

255. И. А. ГРУЗДЕВУ

Начало мая 1925, Москва Милый Илья Александрович!

Я получил Ваше письмо. У меня написана только одна глава (первая) романа, представляющая, сколько могу судить сейчас, — не более одной десятой замысла. Я мечтал о том, чтобы печатать начать не раньше исполненья всего целого. От этой мысли при¬шлось отказаться, больше жить в долг стало невозможно. Я сам открыл свой секрет, и теперь вещь известна. То, что написано, пойдет в очередном альманахе «Круга»1. Было бы большим под¬спорьем для меня и поддержкой в дальнейшей работе, если бы «Ковш» согласился взять несколько отрывков из этой главы (в общей сложности, скажем, не больше чем 100 строк). Так по¬ступила «Россия»2. В ремингтонном списке, который я Вам вы¬сылаю, этот отрывок отчеркнут карандашом (Встреча Нового Года). Его, значит, брать нельзя, он из Вашего выбора исключает¬ся. Однако как ни кстати это было бы для меня, не думаю, чтобы «Ковшу» мое предложенье улыбнулось. В главе есть партии само¬стоятельного значенья, так, например, вступленье (Городской рас¬свет) и заключительные 5 строф (Не спите днем). Во всяком слу¬чае у меня будет к Вам просьба, тотчас же по полученьи материала и письма мне написать, что да как (и свое мненье). Вещь, кажет¬ся, нравится тут, холоднее отнеслись ваши петербуржцы. Шкапс-кой и Н. Чуковскому3, как мне показалось, она не понравилась, то есть за приятными словами я не слышал непосредственного голоса, вероятно, они ждали большего. Теперь, если я в заключе-нье попрошу Вас передать самый задушевный привет Федину и Тихонову, то знайте, что это просьба очень серьезная, а не так, к слову пришлось. Первому мне следовало написать давно, потому что за чтеньем «Анны Тимофеевны»4 я пережил минуты настоя¬щего художественного наслажденья, что в особенности относит¬ся к последней части повести и жизни героини, где насыщенно-яркое, но в своем внимании однообразное немного письмо сме¬няется движеньями настоящего большого художника, как бы за¬думывающегося среди самого текста и как бы не знающего, что принесет ему на следующей странице его размышленье. Тогда именно однородный поток любованья, всегда состоящий в род¬стве, пускай и сколь угодно отдаленном, с дурными и слабейши¬ми родами искусства, каковы: ровное великолепье стилизации или прикладной трафарет, сменяется подлинным дыханьем тво¬рящей стихии. То есть искусство начинает двигаться самостоя¬тельно: раскачивается, мотает хоботом, прядет ушами, уписыва¬ет сено огромнейшими копнами и пр., и его видишь — в глуби¬не, за решеткою текста или вымысла, как слона в клетке — это бы хотелось телодвиженьем выразить5.

К Тихонову же долго лежало у меня начатое письмо, откры¬вавшееся обращеньем: «Тихонов, моя радость!» Я его оставил не потому, что обращенье несколько напоминает хлестаковское «Душа Тряпичкин» (кажется, так)6, а оттого, что в нем разоткро¬венничался донельзя. Жена в ужас пришла, так завещанья пишут, и вот, рано мне их писать, а Тихонову читать рано. Когда с Тихо¬новым войду я в другой голос (более человеческий и охлажден¬ный), тогда станет возможно нам переписываться, то есть мне во¬время на его письма отвечать. А ему скажите, что молодец он, что не сдает позиции, и я его очень люблю.

Кроме того, ему порученье. Чтоб не давал он Вам покою, пока Вы мне не вышлете «Ковша» и Фединских Городов и Годов7. Это Ленгиза не разорит. А Ковш у меня был день только и очень суто¬лочный, я только-только принялся очаровываться, как пришли за книжкой и отобрали. Покажите Спекторского Тихонову. Между де-лом, за писаньем я вчерне сообщал его Осипу Эмильевичу. Редак¬ция, у него имеющаяся, отменяется8. Илья Александрович, теперь у Вас сложится впечатленье, что для моих просьб Вам надо особого секретаря завести. Это иллюзия. Окиньте их взглядом. Просьба на¬писать мне. Взять отрывки для «Ковша». Кланяться всем, но в осо¬бенности Федину и Тихонову. Выслать Ковш и Города и Годы.

Крепко жму Вашу руку. Спасибо за память, простите за бес¬покойство.

Ваш Б. Пастернак

Очень жалко, что не нашли меня. Всегда так бывает. Кого хо¬чется видеть, тот адрес перепутает или еще что-нибудь. А другому так объяснишь, что, кажется, никак не найти, и хоть на край света уйди, — найдет.

Вот и работай.

Впервые: «Звезда», 1994, № 9. — Автограф (Архив М. 1орького, ФГ 8.8/10).

Датируется по содержанию. Знакомство Пастернака с И. А. Грузде¬вым состоялось через Н. С. Тихонова, который вместе с Груздевым учре¬дил журнал «Ковш».

1 «Круг», кн. 5, 1925.

2 «Россия», № 5, 1925.

3 Поэтесса Мария Михайловна Шкапская в 1924 г. организовала ли¬тературный салон, где бывали Н. Тихонов, Ю. Тынянов, В. Каверин, А. Введенский. Там познакомился с ней Н. К. Чуковский, который высту¬пал в то время как поэт, потом — как прозаик и переводчик.

4 Повесть Федина «Анна Тимофеевна» вышла в альм. «Круг» (кн. 2, 1923). Потом — в сб. «Пустырь» изд-ва «Круг», 1923.

5 Ср.: «Как воз среди сенного склада, / Стоит дремучая громада. / Клыки ушли под потолок. / На блоке вьется сена клок… / Подошву сжал тяжелый обод, / Грохочет цепь и ходит хобот, / Таскаясь с шарком по плите, / И пи¬шет петли в высоте. / И что-то тешится средь суши: / Не то обшарпанные уши, / Как два каретных кожуха, / Не то соломы вороха» («Зверинец», 1925).

6 Из письма Хлестакова: «Спешу уведомить тебя, душа Тряпичкин, какие со мной чудеса» (Н. В. Гоголь. Ревизор. Действие 5, явл. 8).

7 Имеется в виду первая книга «Ковша», в которой напечатаны проза М. Зощенко, А. Толстого, С. Семенова, Л. Леонова и А. Голикова, стихи Н. Тихонова, О. Мандельштама, П. Антокольского, Е. Полонской, Вс. Рож¬дественского и К. Ваганова. «Города и годы» Федина вышли осенью 1924 г.

8 Отрывки первой главы были переданы Мандельштаму в январе 1925 г.

256. О. Э. МАНДЕЛЬШТАМУ

Май 1925, Москва

Милый мой мучитель!

Что ж это такое! Если у Вас нет мненья о Спекторском или Вы такого низкого, что не хотите меня огорчать, то ведь Вы бы могли написать мне о ревантологии1 и о деньгах. Как обстоит с этим дело? Посланные отрывки всего бы лучше Вы уничтожили: я их во многих отношеньях исправил2. Вообще вещь уже не тайна. Я отдаю первую главу в печать. Целиком пойдет эта глава в «Кру¬ге» (6-й альманах), отрывок в «России», другие думаю пристроить у Вас в ленинградских журналах3, попрошу Асеева, который со¬бирается съездить, или же Тихонова.

Отчасти в этом опубликовании неотлежавшейся части еще отсутствующего целого виноваты и Вы. Небольшая ревантологи-ческая поддержка, а тем более моральная в виде отклика или со¬вета помогли бы мне продержаться еще тот недолгий срок, кото¬рого бы хватило, чтобы хоть набросать вторую главу.

Еще бы лучше было, если бы Вы меня разбранили, как, по-видимому, в душе и сделали, оставив меня в совершенной не¬известности о своем осужденьи. Я на Вас не сержусь, люблю, как всегда, в то, что ответите, не верю, целую руку Надежде Яковлевне и желаю ей доброго здоровья. Собирается ли она в Крым и когда?

Ваш Б. Пастернак

P. S. Сейчас, правив ремингтонный список Спекторского, дал себе слово не видеть правды. Он скучен и водянист, но я буду сдер¬живаться, сколько будет возможности, а то вещи конец, а я ее хочу написать. Поэтому можете ругать ее последними словами: мне это не повредит и неожиданностью не явится.

И рев’ы не перестали интересовать меня.

Впервые: Вестник РСХД, Париж-Нью-Йорк, 1972. № 104-105. — Автограф. Датируется по содержанию.

1 Имеется в виду «Революционная антология Запада», в которой Па¬стернак надеялся опубликовать свои переводы немецких поэтов.

2 Мандельштам приезжал в Москву в январе 1925 г. на несколько дней, видимо, тогда ему были переданы отрывки начальных глав «Спекторско¬го» с просьбой устроить их публикацию в Ленинграде.

3 Главы 1-3 вышли в альманахе «Круг» (1925, JSfe 5), отрывок под назв. «Встреча Нового года» — в журн. «Россия» (1925, JSfe 5).

257. И. А. ГРУЗДЕВУ

7 июня 1925, Москва Дорогой Илья Александрович!

Хотя это Вам теперь уже ничего не скажет, но Ваше письмо со словами о моей близости Вам растрогало меня до глубины души. Мне бы хотелось, чтобы это так на самом деле и было. Насколько помню, ответа на Ваше письмо требовало не только чувство, им вызванное, но и обстоятельства дела. Таким образом, мое поведенье было свин¬ством всесторонним. Я пробовал Вам ответить и, как это всегда со мной бывает в случаях сильного желанья много сказать, я только расстроил себя без всякой радости для Вас. Это была всем и всякому известная попытка выложить со дна до краев словами глубину безотчетной сим¬патии, чтобы дать ее предмету понятье о ее кубатуре. Если на свете пишутся письма, не доходящие до адресатов, то только оттого, что их иногда пишут слишком в упор. Простите меня и будем друзьями.

Я напишу сегодня и Тихонову. Асеев привез его замечатель¬ную «Дорогу»1. Она мне понравилась именно тем, чего больше всего сейчас ищет и требует